Позанимавшись какое-то время и усвоив то, что ему было непонятно, Антон захлопнул вдруг учебник и сказал:
– Ну ладно! Хватит!
– Да подожди ты! – попытался остановить его Володя.
– Говорю, хватит. На трояк отвечу.
– А ты идею-то понимаешь? – спросил Володя.
– Какую идею? Да ну тебя!
– Вот чудило! – сказал Володя. – Пойми ты, что без этого нельзя. Ну, завтра ты отбарабанишь – и все, а потом на другом споткнешься. Тут смысл нужно понять.
– Да чего ты пристал на самом деле? – вскипел вдруг Антон. – Что тебе, больше моего нужно, что ли?
– А что мне к тебе приставать? – обиделся в свою очередь Володя, – Пожалуйста! Что это, мне нужно? Я это еще вчера знал. А я не понимаю: «Трояк получу, и ладно!» Легко жить хочешь!
– Ты что, учить меня пришел? – с той же недоброй усмешкой спросил Антон.
– А что мне тебя учить? – ответил Володя. – Я говорю, что думаю. Знания так не заработаешь.
– Знания… Тоже знания! – передразнил Антон. – А ты-то за знания, что ли? Выхвалиться хочешь. А что, не так? – спросил он, видя, как передернулся Володя. – Чтоб мама по голове гладила, перед девчонками выставиться. А на тебя и так девчонки обижаются, что ты ни на кого внимания не обращаешь.
– Глупости какие! – возмутился Володя. – И если ты по-серьезному не хочешь заниматься, тогда…
– Что «тогда»? Ну что «тогда»?
– Тогда так и скажи, – ответил Володя. – Мне тоже время дорого.
– Ну и катись! – закричал Антон. – Если тебе время дорого! Иди зубри! Получай свои пятерочки, а то из-за меня еще тройку схватишь. Иди!
Не дожидаясь того, что может быть дальше, Володя выскочил в переднюю и стал одеваться. Услышав крик, вышла и Нина Павловна.
– Что это вы тут расшумелись?
– Да так… Немного поспорили. Всего хорошего! – поспешил ответить Володя, раскланиваясь.
– Вы заходите еще, молодой человек!
– Хорошо, хорошо! Конечно! – продолжал раскланиваться Володя и, не застегнув пальто, торопливо ушел.
– Что это у вас? – спросила Нина Павловна Антона.
– Да ладно, мама! Ну мало ли что бывает между товарищами? – примирительно ответил Антон, начиная уже раскаиваться в происшедшей ссоре.
В комнату вошел дядя Роман.
– Все шумим, – пошутил он, а когда Нина Павловна по его незаметному знаку вышла, спросил: – Это кто ж, товарищ твой, друг?
– Какой он друг… – нехотя ответил Антон. – Так… Перевоспитывать пришел.
– А ты разве невоспитанный? – улыбнулся дядя Роман.
– Значит, нет! – ответил Антон, не зная еще, отмолчаться ему или пойти на разговор, которого, видимо, добивался дядя Роман. – А только не хотел бы я быть таким воспитанным, как этот чистюля!
– Это почему же?
– Скучно.
– Что скучно?
– Не знаю… Все! И он скучный, и жизнь его скучная. Ну что его жизнь? Уроки, книги. А кончит школу – институт и опять книги. Вот и вся жизнь: сидит и долбит. А жизнь один раз дается.
– Единственный! Это верно! – согласился дядя Роман, – Только выводы из этого люди разные делают: один хотят попользоваться жизнью, а другие – побольше дать ей.
– Чтобы потом не было стыдно оглянуться на пройденный путь, – продолжил Антон.
– А что? Разве неверно? – насторожился дядя Роман.
– Нет, как же неверно! – ответил Антон. – Это Островский сказал – значит, верно.
– Ты, брат, начинаешь что-то с закавыками разговаривать. Со смыслом! – сказал дядя Роман, вглядываясь в Антона.
– А какой смысл? Обыкновенный! – улыбнулся Антон, но улыбнулся криво и тоже со смыслом. – Только ведь Островский-то о подвиге говорил, а тут что? Учить и учить все, что тебе в голову пихают. А если я не хочу? Учить, я считаю, нужно то, что нравится.
– А если не правится? – продолжал допытываться дядя Роман. – Э-эх, брат! Заелись вы! А с каким бы удовольствием я сейчас посидел бы за книгами!
– То посидеть, а то сидеть – и нынче сидеть, и завтра сидеть. А для чего? Ну, для чего, дядя Роман? Чтобы потом служить!
– Почему «служить»? Ну, что за стариковское слово?
– Ну, работать у станка. Извиняюсь, теперь новая мода, – с усмешкой поправился Антон.
– А к твоему сведению, и у станка можно «служить» – положенное отрабатывать, монету зашибать, – ответил дядя Роман. – А можно и за канцелярским столом…
– Душу вкладывать! – с той же кривящей губы усмешкой закончил за него Антон.
– Да! Вкладывать!.. А что ты, как пересмешник, все передразниваешь?
– Почему?.. Это правильно! – спокойно, но с тем же скрытым смыслом пожал плечами Антон. – Все правильно! – И вдруг, неожиданно вспыхнув, добавил: – А потому, что нам этим уши прожужжали! Старо!
– Почему «старо», если это действительно так?
– А почему это – «так»? Потому что все так говорят? А почему я должен думать, как все? И вот долбят: моральный облик, моральный облик… На всех собраниях, на конференциях, с самого пионерского возраста долбят: «Здравствуйте, ребята! Слушайте пионерскую зорьку!» – Антон передразнил знакомый, ежедневно повторяющийся по радио голос. – И трубы одни и те же. Пожарники приехали! И долбят одно и то же: «Ах, какая хорошая девочка Маня, как она хорошо учится! Ах, какой нехороший мальчик Ваня, он плохо ведет себя и очень плохо учится! А потом Маня помогла Ване, и оба стали хорошие».
– Пересмешник! Брюзгун! – У дяди Романа давно уже нарастало желание просто взять и отшлепать своего не в меру умного племянничка, но разведка была не окончена и требовала спокойствия. – А как же воспитываются люди? Разве не так у Вани с Маней и развились те качества, которые проявились, например, во время войны?
– У Олега Кошевого и Зои Космодемьянской? – подсказал Антон опять с чуть заметной усмешкой в голосе.
– А что?.. Тебя и это не устраивает? – сверкнул вдруг глазами дядя Роман.
– Поновее что-нибудь, дядя Роман! Избито!
Дядя Роман всматривался теперь в Антона, стараясь вникнуть, понять и разобраться: что, откуда и отчего? Что идет действительно от проскальзывающего порой формализма и надоедливости, что от пустого «мозгоблудия», как говорил дядя Роман, от бездумного легкомыслия, мелкотравчатого анархизма и мальчишеского зазнайства, для которого все известное старо и все высокое избито.
– Знаешь, что я тебе на это скажу, – все еще спокойно, но на последней, кажется, степени спокойствия ответил дядя Роман Антону. – Ты сам не битый, вот тебе и кажется все избитым. А вот мы, мальчишками еще, разыскивали кулацкий хлеб в тысяча девятьсот двадцать девятом году – они прятали, а мы отыскивали. Твой дед за это пулю кулацкую получил!
– У-у, какую вы старину помните, дядя Роман! – снисходительно улыбнулся Антон.
Но дядя Роман как будто уже не видел этой усмешки, – ему все было ясно, разведка кончена, и он шел в атаку.
– А как мы метро закладывали? Нас, комсомольцев, тогда на строительство метро завербовали. Как мы первый раз в землю пошли, в Сокольниках – знаешь, около завода фруктовых вод? Не знаешь? А как у нас шахту затопило, мы по пояс в воде работали, – тоже не знаешь? Старина? Для тебя, может, и война – старина?
– А мы тут при чем, если молодые?
– Молодые… Да разве вы молодые – такие, как ты? Без пыла, запала и радости. Да, и без радости. Потому что радость в служении, в деле, в полноте жизни, в высоте в сознании того, что ты нужен людям. Нечего губы-то кривить! А иначе для чего тебе жизнь дана? Дерево узнают по плодам, а человека по делам. Это свинья только и разная другая живность считают, что все ее дело – жить. А для человека – это возможность действовать, делать, приносить пользу. Чтобы людям был результат! Это парень один вчера сказал, монтажник. У нас, на заводе, вчера комсомольцев на целину провожали. И девчонка одна выступала: «Живу, но этого мало!» – говорит. Вот это я понимаю. Молодость не в годах, а в отношении к жизни. А вы, вот такие… Работы кругом до тьмы, жизнь наша идет в гору, а вам скучно, места себе не найдете, все прошли, все изведали и во всем разочаровались. А на самом деле ничего вы не прошли и ни черта не знаете. И откуда вы такие вылупились, недоноски?
Слова дяди Романа были жесткие, обнаженные, как проволока, и он бил ими наотмашь, во всю ширину своего плеча, отводя душу. Но Антона и эта неожиданная атака не смутила, и он с запальчивостью спросил:
– А что вы думаете? Если б я в войну взрослым был, я не поступил бы как Олег или, положим, Сережка Тюленин?
– Ну, это еще как сказать! – с нарастающей силой и натиском ответил дядя Роман. – Подвиг не рождается сразу. Для этого, брат, нужно щедрую душу иметь. Богатую душу, высокую душу нужно иметь. В будущее нужно верить. В дело свое нужно верить. Вез этого разве можно жизнь добровольно отдать? А ты… Пуп земли и центр мира! Ты во что веришь? Кто ты есть со своею скукой? Человек без будущего! И мало – без будущего!.. Можно так замараться, что ни в какой химчистке не отчистишься, на всю жизнь ветерок пойдет.
– Это кто ж, мамаша моя вас так настроила? «Предупреждаю!», «Предостерегаю!» – передразнил Антон.
