Вздохнула мать в последний раз – жалко ей было с детьми навек разлучаться – и померла.
После смерти родителей брат и сестра стали жить, как мать им велела. Брат слушался сестру, а сестра любила брата и заботилась о нем.
Долго ли, мало ли жили они без родителей, раз сестра и говорит своему брату:
– Трудно мне одной в хозяйстве справляться, а тебе жениться пора; женись, хозяйка в доме будет.
А брат не хотел жениться.
– И ты хозяйка, – говорит он сестре. – Зачем нам другая?
– А я ей в помощь буду, – сестра говорит. – Вдвоем-то с нею нам работать сподручней.
Хоть и не хотел брат жениться, да не посмел ослушаться старшей сестры, потому что почитал ее, как родную мать.
Оженился брат и стал жить с женою хорошо. А сестру свою он любил и почитал, как прежде было, и во всем слушался ее.
Жена его сперва послушно жила и терпела сестру мужа, свою золовку. А золовка и вовсе ей угождала.
Да только не по нраву стало братней жене, что она не первая в доме и своей золовке ровня. Вот уедет хозяин молодой поле пахать, либо в город на торг, либо в лес, а вернется ко двору – и дома у него неладно. Жена ему на сестру жалуется: и делать сестра его ничего не умеет, и сердцем она злая, и горшок новый разбила...
Молчит муж и думает: «Ты со двора, а на двор беда. Эко дело лихое!»
Однако нельзя мужику без отлучки жить.
Поехал брат опять со двора, а на двор новая беда.
Вернулся он, жена ему и говорит:
– Дело твое, а сестра твоя нас по миру пустит: гляди-ко, в хлеву коровушка наша Жданка сдохла ввечеру. Сестра твоя, ненавистная такая, скормила ей чего-то, корова и пала.
А того не сказала жена, что она сама скормила корове вредной травы, лишь бы сестру мужа сжить со двора.
Брат и говорит сестре:
– Сгубила ты корову, сестрица. Знать, сызнова надо скотину наживать.
Хоть и невинна была сестра, да, чтобы брат на жену не подумал, взяла вину на себя.
– Оплошала я, братец, – говорит, – а больше того не случится.
– Ну, ин так, – брат говорит. – Благослови меня, сестрица, поеду я в лес, на работу, копейку в дом наживать. Гляди в хозяйстве-то, чтоб ладно было. Жена родит, ребенка прими...
Уехал он в лес, и долго его в доме не было. Жена без него и сына-младенца родила, а сестра приняла младенца и полюбила его. Да недолго жил младенец на свете: заспала его мать по нечаянности, и он умер.
В ту пору воротился брат из лесу. Видит он – горе в его доме. Жена плачет, причитает и говорит ему:
– Это сестра твоя, золовка моя, змея подколодная, удушила она сыночка нашего; теперь она и меня со свету сживет.
Услышал брат слова жены и лютым стал. Кликнул он сестру:
– Я думал, ты заместо матери мне. Ведь я ни хлеба, ни одежды тебе не жалел и не ослушался тебя ни в чем... А ты сына у меня единородного отняла! А был бы у меня сын, было бы мне утешение и надежда на старость. Да и тебя он кормил бы, когда не станет у тебя силы работать. А ты убила его!
И он сказал еще:
– Не увидишь ты завтра белого света!
Сестра хотела вымолвить слово в ответ, да брат от лютости и от горя своего не стал ее слушать и глядел на нее, как чужой, словно не зная ее.
Поутру рано брат разбудил сестру.
– Собирайся, – говорит, – поедем мы с тобой со двора.
– Рано еще, братец, – говорит сестра, – на небе сумеречно.
А брат ее не слышит и приказывает:
– Собирайся, – говорит, – и платье надень лучшее.
– Братец, а нынче и празднику нету, – молвит в ответ сестра.
А брат не слышит вовсе и коней запрягает.
Повез он ее в лес и вот остановил коней. А по времени было еще рано, чуть свет.
Тут в лесу пень стоял. Брат велел сестре, чтобы она стала на колени да голову свою положила на пень.
Сестра положила на пень свои руки, а потом склонила на них и голову.
– Прости меня, братец, – вымолвила она и хотела ему еще сказать, что ни в чем она не повинна: может быть, он теперь услышит ее.
Да брат уж высоко топором замахнулся, некогда ему было слушать сестру.
В то время вдруг воскликнула на ветке малая птичка, и голос ее был звучен и весел. Сестра услышала птичку и подняла голову, желая послушать ее, а руки ее лежали на пне.
Брат ударил топором и отсек обе руки по локти. Не мог простить он за сына, и мать бы родную не простил.
– Ступай, – говорит, – куда глаза твои глядят, ступай от меня скорее... Хотел я тебе голову отсечь, да, знать, судьба тебе жить.
Глянул брат на сестру и заплакал. «Отчего такое, – думает. – От счастья бывает одно счастье, а от беды – две беды? Нету сына у меня теперь, и сестры нету».
Тронул он лошадей и уехал, а сестра его осталась одна в лесу. Встала она с земли и пошла, безрукая, куда глаза глядят. Идет она по лесу, видит – тропинки все травой заросли давно, и куда они ведут – неведомо; а вскоре и заросших тропинок не стало. Заблудилась сестра, платьем обносилась блуждаючи и обессилела не евши.
Дни проходят, и ночи минуют, а сестра все идет, куда глаза ее глядят. Без рук ей непривычно, и скучает она по брату. Идет сестра и плачет:
Ветры вы, ветры буйные,
Донесите мои слезы до матушки,
Донесите до батюшки.
Да нету матушки, нету батюшки!
Солнышко ты, солнышко,
Обогрей меня, горемычную!
Затмился перед нею весь свет слезами, а утереть их она не может. Идет она и не видит, как ветер причесал ее волосы, как солнце разрумянило ее щеки, и стала она от того миловидна и хороша лицом. Стало быть, правду говорят, что честных и горе красит, а бесчестным и красота не к лицу.
А когда высохли ее слезы, увидела она сад, а лесу не было. В том саду на деревьях яблоки дозревают – сочные, рассыпчатые. Иные вовсе низко зреют, можно ртом достать. Скушала сестра одно яблоко и второе попробовала, а третье не тронула, остереглась: в первый раз ей чужое есть пришлось, нужда смертная заставила.
Тут подошел к ней караульщик-старик и побранил ее.
– Ах ты ведьма! – говорит. – Откуда явилась яблоки чужие ртом хватать! Я тридцать годов сад караулю, а ни в кое время ни единого яблока вор у меня не украл! А ты явилась и скушала! Ишь ты, безрукая воровка!
Побранился караульщик и повел безрукую к хозяину сада.
А в ту пору молодой сын хозяина сидел в избе и в окно глядел. Видит он девицу, собою убогую и худую и на лицо сперва неприметную, да в глазах ее была столь добрая душа, что красила ее пуще всякой прелести, и красавиц – лучше ее нету. Залюбовался он на пришлую девицу, забилось в нем сердце от радости.
– Отпусти ее! – крикнул он караульщику.
Подошел он сам к той девице, смотрит – а она безрукая. И еще более полюбил ее молодец; видно, кого любишь, того и калечество не портит.
Однако опечалился тут молодец: что отец еще скажет? Подошел он к отцу, поклонился ему и говорит:
– Позволь мне, батюшка, весточку тебе сказать, – да весточку в радость, а не в кручину. Караульщик наш пленницу в саду твоем поймал, а милее ее нету мне никого на свете. Не губи моего сердца, батюшка, дозволь мне жениться на ней!
Вышел отец во двор, поглядел на безрукую девицу и говорит:
– Чего ты, сын мой! Есть и краше ее девицы, да и побогаче найдутся. А эта что же – она калека безрукая. Суму ты нищую будешь за нею таскать!
Сын ответил отцу:
– Есть и краше девицы, да милее ее мне нету. А что суму нищую за нею таскать – что же, батюшка, коли судьба нам такая, буду и суму таскать.
Задумался батюшка.
– Гляди, – говорит, – сам, сын мой любезный. В хозяйстве я волен, в саду своем я волен, а в сердце твоем я не волен. Сердце твое не яблоко.
Сыграли честную свадьбу, и стали молодые жить своим семейством, как все люди живут. Жили они в ладу друг с другом, жили они в счастье, да недолго им жить вместе пришлось, настала для них разлука.
В ту пору началась война с неприятелем, и у безрукой жены взяли мужа в военную службу. Вот уходит он на войну и просит отца:
– Батюшка, не оставь жену мою! Она родить должна, так напиши мне письмо в тот час, а я порадуюсь сыну либо дочери.
– Не горюй, сын мой, – отец говорит, – гляди там, даром головы своей не отдавай. А по жене скучать скучай, а горевать не надо: она мне будет как дите родное.
И ушел молодец на войну. А пришел срок, и родила ему сына безрукая жена. Поглядела мать на своего младенца, поглядел дед, и видят они: руки у младенца золотые, во лбу светел месяц сияет, а где сердце – там красное солнце горит. Да, гляди, для матери и для дедушки иных детей и внуков не бывает.
Уехал батюшка в столицу, повез он яблоки продавать на гостиный двор. А безрукая мать позвала старика караульщика и велела ему написать мужу письмо. В давнее время старик этот в солдатах служил и грамоте знал. Сперва она велела поклоны написать – от нее и от батюшки, а потом о сыне велела написать, что родился-де у них прекрасный младенец, и все приметы его велела описать, отчего все люди радуются, глядючи на него.
Сложил старик письмо, спрятал его за пазуху и пошел.
Вот идет он лесом, идет полем; глядь – и ночь настала. Видит он – изба стоит, и попросился ночевать.
