Зрительные впечатления дополнялись тем, что рассказывал Дмитрий. Без его рассказа было бы, может быть, так, что человек показался бы Виталию повелителем машины, сильным, умелым, но только повелителем и только этой машины. Слушая Дмитрия, Виталий начинал ощущать, что человек повелевал машиной не во имя простой власти над нею, это было сопутствующее. Нет, он катал огненные слитки во имя чего–то иного, лежащего за пределами цеха, там, в народе, среди народа. Он строил новую жизнь, строил осмысленно, упрямо, устремленно.
Глаз художника видел это. Виталий раскрыл альбом. Стал зарисовывать увиденное. Он лепил из штрихов лицо Дмитрия, волевое, крупное, с чертами резкими и своеобразными. Шрам не мешал видеть эти черты, но вызывал вопросы: отчего, когда, кто? Расспрашивать боялся: люди с такими лицами трудны в общении, откажется, чтобы с него писали портрет, и что хочешь тогда, то и делай.
Дмитрий сначала не обратил внимания на работу Виталия, полагал, наверно, что тот, как и все корреспонденты, делает записи в блокноте. Но потом встревоженно спросил:
— Вы что там?.. Никак рисуете?
— Наброски, знаете ли. Штрихи.
— Это вы оставьте. Этого не будет. — Дмитрий сказал так решительно и сурово, что Виталий закрыл альбом, спрятал карандаши. Он понял: этого человека не уговоришь и не убедишь. Чтобы все–таки написать его портрет на фоне этих огненных струй, необходим какой–то иной путь.
Он попрощался с Дмитрием и ушел. Снова говорил с Искрой о том, что надо пригласить Дмитрия к ним домой, что если она не хочет сделать так, то он сам это сделает, он уже с ним познакомился в цехе.
Искра отказывалась, и очень настойчиво.
— Странно, — сказал Виталий в шутку. — Вы мне оба подозрительны. Уж не роман ли у вас, граждане дорогие?
Однажды в воскресенье он сказал Искре:
— Искруха, мы идем в гости! Собирайся, милая, и без канители.
— В какие гости, куда? Не хочу я вовсе идти.
— В хорошие гости. Собирайся, собирайся!
— Только бы не к Гуляеву.
— Нет, не к Гуляеву. Это я тебе гарантирую. Остальное увидишь сама.
Убедившись, что Искра в таком деле ему не помощница, Виталий сам напросился к Дмитрию Ершову. Довольно храбро напросился. Сидел возле него на блюминге и долго, подробно расспрашивал Дмитрия о том, как тот живет, где, какой у него домик. И до тех пор расспрашивал, пока Дмитрий взял да и сказал: «Приходите, гостем будете, все и увидите, как живу и где. Только портретов снимать с себя все равно не дам. И не думайте». — «С женой приду», — сказал Козаков. «А с кем хотите. В любой день, когда не работаю. Можете записать адресок».
Дмитрий так и не знал еще, что Виталий Козаков не корреспондент, а художник и что он — муж Искры. Знай Дмитрий это, все было бы, конечно, по–другому. Ни о каких гостях и речи бы не пошло. Но он этого не знал, да и не очень верил, что Козаков к нему придет, и никакого значения разговору не придал.
Воскресным днем Дмитрий сидел возле окна, за которым был виден облетевший вишневый садочек, читал вслух рассказ Чехова. Леля готовила обед и, слушая, весело смеялась.
У калитки застучали скобой. Поднялся, вышел посмотреть. За калиткой стоял тот, кого он принимал за корреспондента, и с ним принаряженная Искра Васильевна.
Дмитрию показалось, что у него что–то неладно в голове и что сердце его уже остановилось, вот сейчас он упадет на землю — и конец жизни.
Но сердце у Дмитрия Ершова не остановилось, он не только не умер, а и все понял. Он сказал: «Прошу, товарищи, входите. Попали своевременно. Скоро обед». У него еще хватило сил посмотреть в лицо Искре Васильевне и заметить изменения, какие происходили на этом лице.
Искра, увидав Дмитрия и поняв, куда ее привел Виталий, на миг побледнела, потом щеки ее вспыхнули пламенем. Она сделала такое движение, будто хотела убежать. Но бежать было поздно. Вместе с Виталием, чувствуя на себе взгляд Дмитрия, она вошла в дом. В душе кипело негодование против Виталия, который устроил такую ненужную встречу.
Дмитрий познакомил гостей с Лелей, назвав ее:
— Леля.
Виталий, который по дороге уговорил Искру зайти в «Гастроном», стал вытаскивать из карманов плаща бутылки и ставить их на стол. Дмитрий будто бы и не заметил этого. Он был рад, что видит Искру, но с чувством радости вновь встала рядом та непонятная обида, которую он испытывал, когда уходил от ее дома, когда впервые увидел Виталия, которого, представляя ему, назвали: «Муж». И еще стояла рядом неловкость оттого, что в доме была сегодня Леля и что Искра встретилась с Лелей. Леля было такое его личное, такое не предназначенное ни для чьих глаз, во что никто не должен был заглядывать.
Дмитрий пытался развлекать нежданных гостей. Он показывал им свои книги. Но таких книг, чтобы удивить гостей, у него не было. Показал хорошее охотничье ружье. Но ни он сам, ни Виталий не были охотниками. Только Искра пощелкала курками. Сказал, что очень жаль, но испортился приемник, а то бы включил музыку. Пригласил в сад, показывал деревья, которые сажал еще его отец. Виталий стал расспрашивать об отце, Дмитрий рассказал всю историю его гибели. Виталий продолжал внимательно всматриваться в лицо Дмитрия, в его фигуру, в каждый жест. Он заметил, что в цехе Дмитрий держался свободней и уверенней, чем дома. «Ничего дополнительного я тут не получу, — подумал он. — Надо продолжать наблюдения в цехе и незаметно, улавливая минуты, работать».
Вскоре Леля позвала к столу. Она была очень рада, что у Дмитрия, у них гости. Она старалась сделать все получше и впервые так остро пожалела о скудости Дмитриева хозяйства, из–за чего не смогла накрыть стол, как бы хотелось. Дмитрий откупорил бутылки, принесенные Виталием, но пить отказался: нет и нет, он этого не любит, для него это тяжкая обязанность.
— Ну для знакомства, — не выдержала даже Леля. — Дима, а?
— Не могу.
Леля учуяла что–то неладное. «Может быть, эти гости для Дмитрия нежеланные?» И чтобы хоть как–то уравновесить положение, стала пить сама, почти вровень с Виталием, рюмку за рюмкой.
— Я рыбачка, — говорила она, смеясь. — Я привычная.
Искра чувствовала себя беспокойно. Она боялась, что Виталий напьется. Кроме того, ее очень и очень смущала Леля. Искра понимала, что нехорошо так рассматривать изуродованное Лелино лицо, что это бестактно. Но что же было делать, если как ни старайся не смотреть, а глаза сами смотрят. Она ерзала глазами, получалось искусственно, деланно, плохо, и ей казалось, что Леля прекрасно видит все ее фальшивые старания.
Из четверых за этим столом только Виталий чувствовал себя отлично. Он болтал, рассказывал анекдоты, не замечая того, что над ними никто в общем–то и не смеется.
Ощущение Лели, что за столом неладно, все больше обострялось. Она готова была делать что угодно, лишь бы этого не было. Она взяла гитару и стала петь. Это всех отвлекло и немножко разогнало напряжение.
Услышав новый стук в калитку, она кивнула Дмитрию и продолжала петь. Дмитрий ввел в дом Андрея и высокую беленькую девушку. Андрей представил ее:
— Капа.
Было видно, что Капе компания понравилась, она без особых церемоний принялась за еду. С удовольствием слушала Лелины песни и сказала:
— У вас очень хороший голос.
Держалась Капа свободно. Нельзя было этого сказать об Андрее. Андрей смущался. Он не ожидал, что застанет дома такое сборище. Он уступил просьбам Капы показать ей хоть одного из его родственников. Думал, приведет к Дмитрию, покрутятся немного, в сад сходят, да и назад — в кино или еще куда–нибудь. А тут народищу… И не уйдешь теперь.
— Знаете что, — сказала Капа, когда Леля отложила гитару. — А мне можно спеть? Только я на гитаре не умею.
— Пожалуйста, поаккомпанирую, — предложила Леля.
Капа тоже хорошо пела, и когда пела, то стояла возле игравшей Лели. Искра не могла на это смотреть совсем. Она даже закрыла глаза. Так было страшно видеть рядом эти лица — эту красоту и это уродство. Она не могла понять, как случилось, что Дмитрий и Леля сошлись под одной кровлей, оба с такими страшными знаками на лице. Его эти знаки, конечно, не портят. Он мужчина. Но Леля, Леля…
Вскоре Андрей и Капа ушли. Не без труда Искра заставила подняться и Виталия. Дмитрий с Лелей провожали их за калитку.
Искра вела Виталия под руку и думала, думала… Пьяненький, Виталий становился ей неприятен. «Витька, — думала она, — Витенька! Ну собрался бы ты с силами, отказался от этой гадости, если не умеешь себя ограничивать; Не могу же я стать такой женой, которая за всеми столами сидит рядом с мужем и то и дело дергает его за рукав: «Не пей». А ты не должен пить. Если ты будешь пить, может случиться, что другие мне будут нравиться больше, чем ты. А это будет плохо, очень–очень плохо».
На третьей печи в смену Андрея произошла авария: вырвало фурму. Фонтан раскаленного газа и пылающего кокса ударил наружу. В несколько секунд площадка возле печи была завалена огненными ворохами. Ревел газ. Свирепые языки пламени вились вокруг трубопроводов, раскаленные вихри разогнали людей. Вороха горящего кокса росли.
