– Вот сволочи, – выругался он, и сам от своей ругани приостановился.
– Выпрягай, выпрягай, Егор Степанович, – посоветовал со своего загона старичок Чижик, так прозванный на селе за малый рост и шустрость.
– Полдничать надо! – подхватили со всех сторон пахари.
– От шлепней теперь не отобьешься!
– Вот жара спадет!
– И то, и то, – ответил Егор Степанович и кинулся выпрягать лошадей.
Отстегнув постромки у пегой кобылы, он отвел ее к телеге под вяз. Затем повел гнедуху. Рой жирных слепней взвился, метнулся и сплошь облепил ей живот. Гнедуха задрожала, вскинула задними ногами, в два-три прыжка перескочила пахоту и остановилась, срывая верхушки полыни на непаханной части загона.
«Уйдет, проклит!» – подумал Егор Степанович и ласково заговорил:
– Ну, что ты? Что ты, родная? Чай, обедать сейчас… овсеца дам. Аль полынь тебе слаще?
Гнедуха фыркнула, вскинула веером хвост и, развевая гривой, рубежом понеслась на полянку к березовой опушке.
– Вот демон… вот демон… Яшка набаловал. Яшка! У меня бы не убежала… Я бы…
Он бежал и слышал, как ему со всех сторон (это даже чуточку польстило ему) пахари подавали советы:
– А ты не пугай ее! Не пугай, Егор Степаныч!
– Подкрадывайся! Будто не за ней!
– Сразу! Сразу!
– Цапай смелей!
– С куста! С куста! Чтоб не видела!
– Спереду, Егор Степаныч! Спереду!
Егор Степанович перескочил овражек, добежал до поляны.
– Ну, ты, мила, мила, – забормотал он и боком, словно приближаясь к колючей проволоке, пошел на гнедуху.
Гнедуха прижала уши, дрогнула и помчалась полем по направлению к «Брускам».
На «Брусках» около кургузых березок, на лбине обрыва сидели Яшка Чухляв и Жарков. Внизу, под обрывом, покачиваясь в солнечной колыбели, расхлестнулась Волга, а за березками артельщики ковыряли залог.
– Ну, так вот, – теребя кепку, говорил Жарков, – растратчики мы. Время свое мотаем направо и налево, словно пропойцы. Вот ты, к примеру, парень еще молодой, много в тебе сил, а живешь, слышал, шарлатанишь.
Жарков оборвал: в зелени березок показались упругие голые девичьи ноги. Он некоторое время смотрел, как они мелькали в кустарнике, потом березняк дрогнул, и на лбину, чуть в сторонке, вышла Стешка. Ветер трепал на ней короткую юбку, а синяя полинялая кофточка плотно облегала спину и грудь. Было видно, что Стешка давно выросла из этой кофточки: рукав кофточки лопнул и оголил часть плеча.
«Сколько здоровья в этой девушке», – подумал Жарков и залюбовался тем, как быстро и умело Стешка мыла ведерко для варева.
– Чья это?
– Кто? – Яшка оторвался от дум.
– Вон та девушка?
– А-а-а, Стешка-то? Огнева, дочь Степана.
Перед Жарковым всплыли сухие, с поблекшими лицами женщины большого города… Они всегда казались ему сухими, с поблекшими лицами… Он невольно вспомнил свою жену – короткую, согнутую и вечно куда-то бегущую с кипой бумаг под мышкой… И глаза заволокло дымкой.
– Фу… Фу!.. – фыркнул он и, чтоб отогнать всякие сравнения, заговорил: – Тебе надо ехать учиться, Яша. чего тут небо коптишь?
Батюшки! – Стешка всплеснула руками. – Глядите-ка! Яша, гляди-ка, отец-то!
Прямо на «Бруски», перескакивая через рытвины, мчалась гнедуха. Вслед за ней, обливаясь потом, с перекинутой через плечо портянкой, бежал Егор Степанович.
Яшка кинулся к гнедухе.
– Стой! Стой! – Огнев остановил. – Стой! Яша, стой! Поглядим, как батя твой ловить будет!
– Ну-ну, Егор Степанович, – из-за куста вышел Николай Пырякин, – знаток ты в этом деле… меня укорял…
– Чего стоишь? – закричал на Яшку Егор Степанович. – Аль чужая лошадь? Лови!
– Лови? Чай, не я упустил.
– Пес! – буркнул Егор Степанович и пошел на гнедуху, заходя сбоку.
– Яшка, слови, – шепнула Стешка. – Гляди, у него глаза выскочат.
– Ну, слови!.. Поглядим…
– Злой ты, – Стешка улыбнулась.
– Не злой.
– Стой, стой, милка, голубка, стой – бормотал Егор Степанович. – Просмеетесь. Я хоть лошадь ловлю, есть чего ловить, а вы – блох только. Это вам и ловить по башкам вашим…
Гнедуха перешла на другую сторону ложбины, потом дрогнула, вскинула ноги и перебежала в березняк.
– Э-э-э-э! – Огнев засмеялся. – Мы хоть блох – и то разом ловим… А ты вот!
Егор Степанович долго бегал за гнедухой – из березняка в ложбинку, из ложбинки на пахоту, с пахоты опять в ложбинку и опять в березняк. Раз гнедуха подошла совсем вплотную к корове Николая. Николаю стоило бы только протянуть руку и уцепиться за постромку…
– Лови! Лови! Чего дуришь? – сердито вырвалось у Егора Степановича.
– Ступай! Ступай! – и Николай пнул гнедуху в бок.
Артельщики засмеялись, а Давыдка Панов, расставя кривые ноги, раздельно сказал:
– Судьбу свою ловишь! Вот поймай-ка, Егор Степанович!
У Егора Степановича ныли ноги, от пыли пересохло в горле. Поднималась обида на лошадь, на Яшку, на голяков, на себя.
«Лучше бы не бегать, пускай бы домой прибежала, а то сраму подлил… Эх, ты, милая голова», – думал он, растерянно глядя на Стешку.
– Ну, что вы над ним мудруете? – И Стешка левой рукой вцепилась гнедухе в гриву. – Стой, ты! Ишь ты, бездомная!
Гнедуха рванулась, потом сунулась мордой в Стешкино плечо, почесала губу.
– На! Возьми, Егор Степанович!
– Бери. Да наперед про блох-то болтай поменьше, – проговорил Огнев.
– На блохах-то и тебе доведется поучиться, – засмеялся Николай.
– Егор Степанович, а судьбу-то тебе ведь Стешка словила… Ты это припомни, – Давыдка похлопал Чухлява по плечу и глянул в сторону Яшки и Стешки.
Егор Степанович долго лежал на загоне под телегой, смотрел, как пахари ходили бороздами, как ежилась гнедуха от укусов слепней, и сгорал от обиды.
И только совсем поздно вечером он впряг лошадок и подкатил к своему двору. Поставил лошадей на сухую солому, со зла хотел пнуть гнедуху, но только пригрозил продать ее немедленно и вошел в избу.
В избе его поджидал Илья Максимович. После беседы с Жарковым Плакущев окончательно решил столкнуть с поста председателя Федунова и подобрать такого, «чтоб за нас тянул – послушного».
Об этом он советовался с Никитой Гурьяновым, с его племяшом Кириллом Ждаркиным. Решив посоветоваться с Кириллом, он направился прямо к нему на Гнилое болото и еще издали, сжав ладонями свою большую голову, одобрительно закричал:
– Батюшки! Труды-то какие кладешь, Кирилл Сенафонтыч. Вот какой породы народ советский, оказывается, есть. А я, признаться, думал – калякать вы только мастера да щи лопать. А тут! Эх, наворочал!.. Эх, ежели бы так все взялись! И возьмутся, шут тебя дери, – добавил он тише. – Поглядят вот на тебя и ментом все болото – в золотое дно.
Этим Илья Максимович сразу попал в точку.
– Да, трудов тут много, – заговорил Кирилл, протягивая руку Плакущеву, но, заметя, что она в грязи, отнял ее за спину.
– Ты давай, – Плакущев с восхищением сжал в своей ладони его грязную руку. – Вот союз землей давай учиним, – и второй рукой размазал грязь на узле сжатых рук. – Землицей бы нас с тобой закрепить.
И здесь, на Гнилом болоте, Плакущев победил Кирилла… Кирилл говорил о переустройстве деревни и о том, что Плакущеву надо забыть про старое – не серчать, а силу свою и голову отдать народу. Плакущев со всем этим соглашался, расспрашивал Кирилла, стукал себя грязным кулаком по высокому лбу, удивлялся, а Кириллу казалось, что Илья Максимович целиком переходит на его сторону, и он думал:
«Вот Огнев говорил… А тут – вишь, всяк ведь человек добра себе хочет, только травить людей не надо».
Эту мысль он высказал Плакущеву.
«Младенец еще», – подумал Плакущев, но тут же прицепил свое:
– Людей травит не власть. Ты гляди – чего может сделать Федунов?… Он даже со своим дедушкой сроду по-доброму не жил, а теперь народом управлять ему доверили… Вот тебе бы головой села!
Кирилл от председательствования отказался – он с земли начнет, но на смену Федунова согласился.
Потом Илья Максимович говорил со своей родней, об этом же деле пришел перекинуться и с Егором Степановичем.
«Видно, еще не знает про беду мою, – выслушав его, подумал Егор Степанович: – Не знает, что теперь я смехом служу на селе», – и сморщился, раздраженно задребезжал:
– Ты опять за это? Раз уж голову было сорвали…
Лишиться головы – минутное дело…
– Ты не кипятись, – тихо говорил Плакущев. – Ты же сам баил – под решеткой-то орел лежит… Вот теперь – непременный орел…
– Я супротив этой канители. Не к чему нам лезть туда. Надо так – сторонкой… Вот двоих я сманил от Огнева, теперь Давыдку Панова сманить бы… У него, я слыхал, муки-то, что ягод на дубу. Вот и посулить… А там и Огнев сбежит… Я так мекаю, Илья Максимович. А туда нам и нос совать не след – дело это чужое…
– Ты кротом все хочешь? Рой! Это делу не мешает. А и то: своего председателя поставим, мигнем – и голоса наши. Понимаешь, тут штука какая могет быть? Дунул – и с «Брусков» их метлой. А то налог такой накатим – штаны доведется с молотка. Вот кого только? Шлёнку – дело подходит, с одной стороны. Да в рот больно глядит… Вот тут и подумай…
