И все-таки — то ли случайно, то ли интуитивно, — а председателю удалось напасть на верный след.
Свой поиск он начал с угла той улицы, напротив которой в густом таинственном мраке стоял ночной настороженный парк. Бегенч включил фонарик и медленно двинулся по узкому тротуару вдоль домов. Он останавливался возле каждой калитки, каждых ворот, шарил по земле лучом фонарика и двигался дальше. Так он миновал пять или шесть домов — и все безрезультатно. И вдруг возле калитки следующего дома он обнаружил на тротуаре несколько зерен пшеницы. Подошел к воротам. Здесь просыпанного зерна оказалось больше.
Окна в доме были закрыты ставнями, но в узких щелях между створками желтели полоски света. Ораков постучал в калитку. В ответ за забором громко залаяла собака. Долго никто не выходил. Стук пришлось повторить несколько раз. Наконец за калиткой послышались шаркающие шаги и недовольный хриплый голос:
— И кого в такую пору тут носит?
— Откройте, пожалуйста, — отозвался Ораков.
Заскрежетал железный засов и вслед за этим со скрипом приоткрылась калитка. В узком проеме вначале показался старый, словно в наморднике, в железной сетке закопченный фонарь. Потом калитка открылась шире и за фонарем возникла темная фигура пожилой женщины в белом платке.
— Чего вам? Кого ищите? — спросила она грубым голосом.
— Пшеницу ищу, — откровенно признался башлык.
— А мы тут причем?
— Да, говорят, вы покупали на днях, — взял он на пушку старуху.
— Вранье все это! — воскликнула она, негодуя. — Вранье! — И заперла калитку.
— Ну, тогда… пришлите кого-нибудь из мужчин! — крикнул ей вдогонку Ораков. — Есть у вас мужчины?
Ответа не последовало. Но отступать Ораков не хотел. Он снова стал стучать в калитку.
— Что ты барабанишь, как сумасшедший? — строго спросил из-за калитки мужчина, очевидно, давно уже притаившийся там и скрытно следивший за всем, что происходило на улице.
Снова лязгнул засов и на улицу вышел высокий седой старик.
— Вы хозяин этого дома?
— Я хозяин, — ответил старик.
— Покупали на днях пшеницу?
— Нет, не покупали.
— Не обманываете?
— Зачем обманывать вас…
— А это что? — Ораков бросил луч фонарика на землю и провел им туда-сюда по рассыпанным зернам пшеницы. — Это откуда?
— А я почем знаю? Может, кто просыпал… случайно, — почесал в затылке старик.
— А вы, значит, ни при чем?
— Значит, ни при чем.
— Это неправда, — возвысил голос Ораков. Он чувствовал, что старик обманывает его. — Хочу сообщить вам, что преступники, укравшие зерно, уже пойманы и находятся под следствием. Они-то и указали ваш адрес.
— Да что вы!.. Никакой пшеницы у нас нет! Не покупали мы. Да и что вы привязались к пожилым людям в такой час? — с горькой обидой произнес старик, и Ораков готов был поверить его словам — с таким неподдельным волнением и искренностью они были сказаны. И хотел было уже расстаться, но какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что старик лжет, что пшеница здесь, у него.
— Поверьте, я не хочу причинять вам неприятности, — дружелюбно произнес Ораков, — напомню лишь, что закон строго карает тех, кто укрывает и хранит краденое.
В ответ старик лишь сердито засопел.
— И не хотелось бы сюда приглашать милицию, — продолжал председатель. — Мы могли бы все уладить и без нее: вы отдаете нам пшеницу, мы забираем ее — и дело с концом!
— Да черт его знает, какая она, пшеница-то! На ней ведь не написано: краденая она или нет! — сдался старик, которому, видимо, жалко было потраченных денег. — Ладно уж, забирайте. Только меня потом по судам не таскайте…
— Хорошо. Но сперва покажите ее, — попросил Ораков.
Хозяин убрал собаку и провел председателя в кладовку.
Ораков включил фонарик, осветил им тяжелые мешки, сложенные у задней стенки. Убедившись, что это мешки из его колхоза, вышел на улицу и послал шофера за грузовой машиной.
…Часа через два пшеница была погружена и отправлена на участок. Амана — в виду отсутствия явных улик — из-под стражи освободили. Выпустили на свободу и его товарища. Вернув пшеницу, Ораков решил избавиться и от изрядно надоевших ему сельских тунеядцев. Хотел он сделать это с помощью милиции — так было бы проще, — но после некоторого размышления убедил себя в том, что можно будет обойтись и без нее.
«Тунеядцы — это ведь тоже люди, — рассуждал Бегенч. — Надо встретиться с ними и поговорить откровенно. Может совесть-то в них и заговорит. Ну, а если не поймут доброго слова, тогда можно и меры какие-то принять…».
От такого плана башлыка настойчиво отговаривал Курбан.
— То, что вы задумали, яшули, это опасно, — говорил шофер. — Ведь эти головорезы в трезвом-то виде, как порох. Того и гляди взорвутся. А если подвыпьют… им море по колено. Убить могут!
Ораков и сам понимал, что встреча с тунеядцами, людьми отпетыми, злыми, может кончиться для него трагично. Но был он человеком твердым, смелым и редко отступал от намеченной цели.
Дом, где собирались сельские пьяницы и бездельники, принадлежал продавцу Нуры Ахмедову. Обычно это было по вечерам, когда Бегенч проводил планерки или же занят был другим делом.
Однажды, покинув свой кабинет, Ораков отправился в дом продавца. Разумеется, его прихода никто на ожидал. Снимая туфли в прихожей, башлык обратил внимание на обилие мужской обуви. «Значит «гости» в полном составе», — мысленно отметил он. Постоял немного перед дверью, из-за которой доносились какие-то дикие исступленные голоса. Ораков не был искушен в наимоднейшей музыке и подумал, что это просто кто-то дурачится. Когда же он открыл дверь и шагнул в большую светлую комнату, застланную коврами, дикий вой хлестнул его по барабанным перепонкам и смолк: кто-то выключил магнитофон.
«Гости» — их было человек пятнадцать — сидели на полу, за дастарханом, и при появлении председателя буквально остолбенели.
Но вскоре после того, как оцепенение прошло, на их лицах появилось свое, особое выражение, в котором, как в зеркале, отразилось отношение к неожиданному визиту башлыка. На одном были растерянность и недоумение, на другом — хмурая враждебность, на третьем — неприязненная ухмылка, на четвертом — злость, раздражение, на пятом — суровое негодование.
А председатель будто и не заметил этого. Шумно и с наслаждением потянув носом воздух, он с неподдельной искренностью воскликнул:
— Ах, как замечательно пахнет пловом! Не иначе, как из курицы. А я за делами-то сегодня и пообедать не успел… Голоден, как волк! Так что… разрешите и мне посидеть с вами хотя бы минуточку…
Никто из собравшихся не проронил пи слова. Но застольный круг заколебался. Люди, сидевшие на полу, молча потеснились, образовав небольшой разрыв. Скрестив по-восточному ноги, Ораков втиснулся в него.
Он глянул на скатерть и удивился обилию закусок и бутылок со спиртным. Тут были и вина, и коньяки, и шампанское. В огромных блюдах, обдавая аппетитнейшим запахом, дымился золотистый плов.
В это время откуда-то появился хозяин дома Нуры Ахмедов — пожилой рыхлый человек с полотенцем на руке. У него было бледное, растерянное лицо.
Башлык поздоровался с ним и спросил:
— По какому поводу той?
В ответ кто-то сердито буркнул:
— Это что? Допрос?
— Да, нет! Просто любопытно…
Наступило молчание. Ни к плову, ни к напиткам никто не притрагивался.
И вдруг хозяин дома, выкатив побелевшие глаза, истерически закричал, обращаясь к одному из сидевших за дастарханом:
— Негодяй! Я же тебе говорил, что рано или поздно он явится сюда, и позор падет на мою голову! Я же тебе говорил!.. Почему ты меня не послушал?
Тот, на кого так яростно и зло обрушился хозяин дома, доводился ему младшим братом. Это был парень с черными до плеч волосами, худой и бледный, как выросший в подполье злак.
— Ну, что ты кричишь, как сумасшедший? Чего испугался? — вяло отозвался парень. — Можно подумать, что ты не хозяин тут, а приживалка…
— Довольно! — негромко, но гневно перебил его Ораков, вскидывая руку. — Довольно! Выяснять отношения, спорить будете потом, когда уйду. А пока прошу выслушать меня. — Нуры-ага, — обратился Ораков к хозяину дома, — таких гостей, как эти, я бы на твоем месте и на порог не пускал. Кто они, эти люди, что собрались у тебя? На какие средства они живут? Вот ты, например, — повернулся Ораков к соседу слева, с круглыми желтоватыми глазами, похожему на сову. — Разве это не твоя мать, выбиваясь из последних сил, держит коровенку и каждое утро с бидоном молока ходит в Берземин? Молодой, здоровый, ты давно уже должен помогать ей! А ты? Вместо этого ты пропиваешь ее последние гроши!.. Когда за ум возьмешься? Или вот ты, — не дождавшись ответа от парня, обратился Ораков к другому, сидящему напротив, у которого вместо глаз были две узкие щелки, хитровато блестевшие под опухшими веками. — Почему не работаешь? Почему?
