Словоохотливая дежурная пригласила редкого гостя в комнату воспитателей подождать, пока придет заведующий. Она любезно предложила офицеру стул, поставив его к столику с газетами и журналами и, не скрывая желания поговорить с ним, села на диван, стоявший неподалеку от столика.
– Мой муж тоже был моряком, – грустно сказала она.
– Где же он?
– Погиб под Севастополем в сорок первом. Она охотно ответила и на другие вопросы.
Саянова о муже, потом завела разговор о детях.
– Не представляете, как трудно растить мальчиков без отца. У меня их двое: одному двенадцать, другому девять. Мы обеспечены пенсией, и все же я пошла работать: боюсь потерять перед ними свой авторитет.
Саянов улыбнулся.
– В самом деле. Вы не представляете, как это важно! Мне страшно, когда я думаю, что они будут старше, и я потеряю этот авторитет. Я здесь столько насмотрелась на этих «беглецов» и «путешественников», даже жалею, что узнала о них. Приведут его – оборванный, грязный. Станешь спрашивать, обманывает, говорит, что сирота, а смотришь – запрос о нем, родители находятся. Другой проболтается, расскажет и про папу, и про маму, особенно нам, воспитателям.
– Нина Петровна, вы скоро? – спросил, заглянув в комнату, белобрысый мальчик.
– Что тебе, Васенька? – ласково спросила женщина.
– Вот посмотрите, – протягивая рисунок, он наполовину выдвинулся из-за двери.
– Иди– сюда, покажи, что у тебя получилось.
И мальчик лет двенадцати в синем бумажном костюмчике и суконных комнатных туфлях на войлочной подошве, метнув острый взгляд в сторону Саянова, подошел к дивану. Нина Петровна, приблизив мальчугана: посадила с собою рядом и, разглядывая его рисунок, спросила:
– Домик и березка – это хорошо, но при чем тут танк около домика?
– Он не у домика, – пояснил художник. – Это бумаги не хватило. А танк, чтобы фашистов бить.
– Какие же фашисты? Война давно закончилась, – возразила воспитательница.
– А, может, другие полезут, – оправдывался смущенный художник.
– Верно, Вася, – поддержал Саянов. – Советские танки всегда должны быть наготове.
– Это наш Василек-путешественник, – приласкав мальчика, сказала Нина Петровна. – Из Читы приехал, чтобы посмотреть, где война была. Скоро он к своей маме поедет. Соскучился, Василек?
– А вот и нет, – возразил мальчик. – Я еще не посмотрел, где Суворов воевал.
– Нет, детка, этого сейчас нельзя. Мама ждет тебя домой…
– Я что у нее – один? У ней еще Мишка, да Колька, да Анютка сопливая есть…
– А отец у тебя где? – поинтересовался Саянов.
– Отец убитый, а, может, живой.
– Это как же так? Убитый, а, может, живой, – переспросил Саянов.
– А вот и так. Я с одним мальчишкой в Киев ехал. У него отец убитый был, а узнали – живой. После войны кралю себе подцепил и живет – молчит себе с ней в Киеве. Вон он ей, Ванька ноги-то поломает, будет знать! – добавил он, уверенный, что месть совершится.
Саянов отвел свой взгляд от мальчугана и посмотрел в окно.
– А вы, дядя, моряк всамделишный? – спросил Вася.
– А разве бывают моряки невсамделишные? – переспросил уже с неприязнью Саянов.
– А вот и бывают! – уверенно заявил мальчик. – Я в Одессе видел, как жулика поймали, а он моряком нарядился. Нешто он всамделишный?
Смущенная воспитательница поспешила проводить мальчика. Она выбрала ему журнал, дала новый лист бумаги и сказала:
– Иди, детка, пока порисуй, а я минут через десять приду посмотрю, как у тебя получится.
Когда мальчик ушел, Саянов спросил сочувственно:
– Как вы с такими сорванцами работаете?
– Разве дети виноваты, что их плохо воспитывают? – ответила женщина. – Мы должны из этих сорванцов сделать хороших…
Саянову надоело ждать заведующего детприемником, и он решил разузнать у воспитательницы, как ведутся розыски сбежавших детей.
Достаточно было ему сказать об исчезновении сына, как женщина, вскочив с дивана, даже вскрикнула:
– Вы Саянов?
– Да, – смущенно ответил он.
– Вы, наверное, и дома не были? Ваша жена только перед вами вышла от нас. Она говорила, что вы в командировке. Удивительно, как вы не встретились?
Нина Петровна так оживилась, что, задавая вопросы, сама на них отвечала. От нее Саянов узнал не только о розыске, который начала жена, но и о некоторых подробностях исчезновения сына. Воспитательница уговаривала Саянова сейчас же идти домой, ободрить жену своим возвращением. Видно было, что, как мать, она искренне сочувствовала Саяновой.
– Она к нам два раза в день ходит. На станцию ездит ежедневно. Сколько одних писем и телеграмм за это время разослала. У нас нет ответа только от одного киевского детприемника, – добавила она, стараясь скорее выпроводить посетителя к жене.
Но Саянов не пошел домой. «Если с ней ничего не случилось в первые дни, то теперь не страшно», – рассудил он.
Мысль о сыне не оставляла его, но думалось уже не только о том, где Вадик, а и о том, что история эта разнеслась по всему городу, а к ней добавят столько же. Будут говорить о родителях…
Вечерело. Вадик ждал Виктора. Он стоял, прислонившись к кривому стволу акации, и через дорогу смотрел на школу, где учился в прошлом году. В домах зажглись огни, а в классах шел, как видно, последний урок. Школьные ворота почему-то были заперты, а калитка оставалась открытой.
Послышался звонок, слабенький, едва уловимый, потом он стал отдаляться и замолк. «Пошла наверх», – подумал Вадик об уборщице, которая давала звонки.
Вадик сосредоточенно наблюдал за воротами, чтобы не прозевать Виктора. Здесь, под стволом дерева, его не заметят, а если подойти ближе, встретишься еще с бывшими учителями, начнут расспрашивать.
Целая гурьба ребят вырвалась из вестибюля. Те, кто попроворней, проскочили в калитку, выбежали на улицу, а потом спокойно побрели в разные стороны. Остальные, проталкиваясь, образовали в калитке пробку.
Каждый спешил, будто кругом горело. Поднялся шум, полетели через головы застрявших в проходе портфели и шапки. Чья-то полевая сумка с книгами оказалась на мостовой и двое мальчуганов пинали ее, как футбольный мяч.
Но вот застрявшие в калитке поехали вместе с ней обратно. Ворота распахнулись, и первым из них вышел Виктор Топорков.
Он подобрал свою сумку и дал мальчишкам по пинку так, что они чуть не растянулись на камнях. Затем Виктор сам ударил носком по чьему-то портфелю, все содержимое которого так и вывернулось наружу.
После всего Топорков с видом победителя направился к дому.
Вадик вначале шел по тротуару, потом свернул на дорогу.
– Витя! – крикнул он.
У Топоркова от удивления даже рот открылся.
– Откуда ты взялся?
– Пойдем отсюда скорее, – позвал Вадик.
По дороге он рассказал прежнему другу свою историю.
– Не пропадешь! – ободрил Витя.
– Знаешь, Витя, мне ночевать негде, – застенчиво признался Вадик.
Топорков задумался.
– Приходи ко мне, – предложил он. – Только не раньше, как в восемь. Мама в ночную работает, до утра выспишься.
Вадик впервые услышал от Вити слово: «мама» – раньше свою мать он называл «мутерша».
Быстрый на советы, Витя еще дорогой наговорил Вадику, что в Одессе можно легко устроиться.
Вечером, как было условлено, Вадик пришел к Топоркову домой после восьми часов. Только они сели к столу, где Витя готовил уроки, приоткрылась дверь и в нее заглянула соседка. Вадик даже не разглядел ее.
– Витенька, ты дома? – спросила она, присматриваясь к Вадику, но тот нарочно отвернулся.
– Не видите, что ли! – рассердился Витя. – Шпики проклятые! – сказал он, когда хлопнула соседкина дверь. – Так и зырят, а потом матери ябедничают.
– А что им надо?
– Я знаю, что им надо! Это все та тетка натворила!
– Какая?
– Такая, что тебе и во сне не снилось. Не тетка, а милиционер настоящий. Ее на заводе все боятся, и моя мама боится…
– А разве милиционеров надо бояться? Я их никогда не боюсь!
– Не знаешь, вот и не боишься. Да что милиционеры! Наталья Никифоровна хуже. Из-за нее меня даже на комсомольское бюро вызывали…
– Ты разве комсомолец?
– Какое там комсомолец! Это она такие порядки завела. Если у кого из рабочих ребята двойки получают или еще что – живо на комсомольское бюро и отчитывайся. Я уже два раза отчитывался.
– За что? – удивился Вадик.
– За что, за что? – передразнил Витя. – Первый раз за то, что мы с тобой тогда из дому удрать хотели. Тебе-то ничего, а мне за все, знаешь, как досталось!
Витя сказал так, будто он расплачивался за вину приятеля.
– На другой день, – продолжал Витя, – явилась к нам эта самая Наталья Никифоровна и давай меня допрашивать, что и почему. Потом к соседям пошла, там про меня наговорила и приказала им следить, а потом меня на комсомольском бюро строгали, знаешь, как?
– Как! – спросил удивленный Вадик.
