Невольно вспоминались давно слышанные сказки. Вот здесь, среди голых вершин, обитает некто, который с темнотой пробуждается и начинает бродить по берегу, плача и причитая по матери, упавшей в море. Огромный ребенок в детском одеянии, ростом выше китового ребра. Жена охотника-эскимоса в старые времена на этих крутых склонах собирала съедобные коренья. Чтобы не тащить на своей спине ребенка, она положила его в скалах, но, вернувшись, не нашла его. Два дня искала сына обезумевшая от горя мать. Муж запретил ей возвращаться одной. Мальчика нигде не было. Но наблюдательные люди заметили, что на вершине стало одной скалой больше и камень этот удивительно похож на фигуру ребенка. Бедная женщина, отчаявшись в поисках, бросилась со скалы в море. Говорят, скала не выдержала и залилась детским плачем. Из-под неё с шумом вырвалась вода и потекла в море, обрываясь водопадом с крутизны.
Амирак глянул вверх. Замерзший водопад «Детские слезы» тускло поблескивал в сумерках. Жуть холодом заползала в сердце, а глаза невольно искали сходства с ребенком в торчащих на вершине одиноких скалах.
С чувством облегчения и радости Амирак увидел мелькнувший впереди огонек. Должно быть, это окошко домика Нели Муркиной. Если бы весь Нунивак, как «Ленинский путь», состоял из деревянных домов, то свет окон виделся бы далеко, и путнику от этого было бы веселее.
Мысль о том, что земляки увидят его другим человеком, наполняла сердце Амирака торжеством, и он даже снизошел до того, что помог собакам подтащить нарту до жилища Таю.
Он вошел к брату шумно, весело. Рочгына смотрела на него без прежнего выражения жалости и молчаливого сочувствия. Даже Таю говорил прямо и без иронических замечаний.
— Мне нужен председатель, — объявил Амирак, утолив голод.
— Завтра его увидишь, — сказал Таю. — Зачем он тебе на ночь? Лучше отдохни. Дорога трудная, много снегу.
Амирак демонстративно глянул на часы.
— До ночи ещё далеко. Деловые люди так рано не ложатся спать.
Знакомый упругий ветер встретил Амирака дружеским похлопыванием по спине. Он помогал ему подниматься по крутой тропе, поддерживал на поворотах, когда нога повисала над пустотой. Кругом чернела такая темень, что не будь Амирак с рождения привычен к нунивакским тропам, ему нипочем бы не найти жилища председателя.
— Вот кто к нам прибыл! — громким криком встретил Утоюк Амирака. — Мы-то думали: когда же, наконец, к нам приедет наш Амирак? Ты выглядишь настоящим начальником… И портфель у тебя настоящий. Гляди, что значит человек нашел своё место в жизни.
Похоже, что Утоюк говорил вполне искренне. Насторожившийся было Амирак успокоился и принялся раскладывать нужные для сделки бумаги.
— Хочется мне побыть подольше в родном селении, — важно сказал Амирак. — Но дела зовут в дорогу. Поэтому я предлагаю заключить договор немедленно. Мои условия такие…
Утоюк слушал внимательно, в знак особой заинтересованности склоняя голову то на один, то на другой бок.
Утоюку, как никакому другому председателю, нужно было продать излишки мяса. Нунивак в этом году вышел на первое место по добыче морского зверя. Однако всем известно, что зверокомбинат покупает только жир и кожу, а мясо остается в колхозе. Хорошо, если есть где хранить мясо.
Недалеко от Нунивака в узкой долине, зажатой скалами, лежит вечный снег. Долина обращена к северу, и летнее солнце только скользит по снежной поверхности, не в силах его растопить. Нунивакцы благодаря такому природному холодильнику не испытывают недостатка в свежем мясе.
Когда Амирак назвал свою цену, Утоюк ласково сказал:
— Но моё мясо посвежее, чем у других.
— Ошибаешься, Утоюк, — невозмутимо ответил Амирак. — Твое мясо станет самым свежим в начале лета, когда снег останется только в ледяной долине. А сейчас во всех колхозах мясо одинаково свежее — морозы-то какие стоят!
— Хитрый ты человек, Амирак, — произнес Утоюк. — Ладно, так и быть, отдаю тебе мясо по назначенной тобой цене.
— Цену назначает правление колхоза «Ленинский путь», — заметил Амирак и достал бланки договоров.
Когда все формальности были закончены, Утоюк предложил гостю чаю.
— Что говорят в «Ленинском пути» о нашем Нуниваке? — спросил Утоюк.
— А что говорить? — пожал плечами Амирак. — Вспоминают иногда, в связи с предстоящей женитьбой.
— Какой женитьбой?
— Разве вы не в курсе? — удивился Амирак. — Емрон собирается жениться на дочери Кэлеуги.
— Я так и знал! — крикнул Утоюк. — Но это нечестно!
— Что нечестно? — спросил Амирак.
— Пользоваться такой приманкой, чтобы сманивать наших колхозников в «Ленинский путь»! — Утоюк грозно постучал пальцем по столу. — Этого я не оставлю! Поеду в райком!
— Успокойтесь, Утоюк, — невозмутимо произнес Амирак. — Вдумайтесь в то, что говорите. В райком жаловаться за то, что человек хочет жениться? Смешно!
Утоюк сердито посмотрел на Амирака. Каков стал! Уверен в себе, в своей правоте. И только потому, что за его спиной «Ленинский путь». Скоро во всём Нуниваке один Утоюк останется настоящим эскимосом. Вот и Таю стал заговаривать о том, что не худо бы начать переговоры с правлением «Ленинского пути» о переселении. А как можно об этом разговаривать? Разве плохо живут нунивакцы? Любой охотник здесь получает на трудодни в полтора раза больше, чем в соседнем колхозе, куда все так рвутся. Нет тебе никаких сомнительных расходов ни на машины, ни на зверофермы — всё, что заработали и добыли нунивакцы, — всё идет в их семьи. Недаром, когда эскимосы приезжают в «Ленинский путь», они наносят значительное опустошение полкам большого магазина. Что ещё нужно людям? Кино хотят? Ладно, попросим, чтобы чаще приезжала кинопередвижка. А то, что нельзя строить здесь деревянные дома, это все знают, и тут надо обижаться на природу, а не на Утоюка…
— Когда же молодые собираются жениться? — спросил, успокоившись, Утоюк. — Свадьбу уже назначили?
— Я слышал только разговоры, — уклончиво ответил Амирак и поспешил попрощаться с расстроенным председателем.
Окошко Нели Муркиной светилось. Теплый луч пробивал густую темноту и ложился уютным пятном на снег, на черноту оголенных ветром скал. Амирак замедлил шаги. Сердце забилось часто-часто, дыхание затруднилось, будто в горле застряла кость. И всё же Амирак не смог себя пересилить. Он шагнул к двери и постучал. Ему долго не открывали. В темноте белели новые кожаные петли на двери.
— Кто там? — послышался знакомый голос.
Амирак замер. В ушах колотилась кровь, жар заливал лицо.
— Ну кто там? — Неля, похоже, не собиралась открывать дверь, пока ей не ответят. Она ждала минуту, две…
— Проклятый ветер! — выругалась Неля и хлопнула дверью в комнату.
Амирак тихо отошел от домика. Он гордился собой: у него хватило силы не отозваться!
Таю и Рочгына ещё не ложились спать.
— Я покормил твоих собак, — сказал брат.
— Спасибо, — ответил Амирак. Он совсем позабыл об упряжке и отправился к Утоюку, не покормив собак. Избаловали его председатели.
Перед сном попили чаю, и Таю стал торопить жену:
— Мне надо поутру на охоту. Давай ложись спать.
Амирак долго ворочался на полу. Он видел огонек трубки брата и почему-то винил её в том, что она отгоняет сон.
— Не спишь, Амирак? — тихо спросил Таю.
— Не сплю, — вздохнув, ответил Амирак. — Привык на кровати.
— Пяти минут не можешь пробыть без хвастовства, — упрекнул Таю. — Какая может быть разница, на чём человек спит. Сон-то один.
Амирак обиженно затих и притворно захрапел.
Таю долго сосал трубку, тщетно вызывая сон. Напрасно он обидел брата. Может быть, Амирак действительно крепко привык к кровати? Разные люди бывают. Вот он, Таю, за всё годы, проведенные в лагере, так и не признал удобства деревянных нар и тосковал по простой оленьей шкуре, расстеленной на полу из моржовой кости… Амирак заметно изменился. Видать, не напрасно искал человек дело, которое ему подходит. Важный какой! Не подступиться. Чувствуется, как свысока смотрит на своих земляков и снисходительно молчит, не критикует, как раньше. Ума, что ли, у него прибавилось?
После возвращения с празднества ещё задолго до зимы Таю попытался всерьез поговорить со своими односельчанами о переезде в «Ленинский путь». Председатель колхоза Утоюк слушал его, меняясь в лице. «И Таю хочет изменить нашему Нуниваку? — с горечью спросил Утоюк. — Неужто тебе не дорога земля предков, жилища, вырытые в скалах, море, которое выкормило тебя и твоих детей?» Таю не сдержался и резко ответил: «Ты всё хочешь жить, нюхая старый дым! Тебе не оторвать своей застарелой задницы от камня и пересесть на стул. Смотри, Утоюк, мы уже теряем своих детей, которые не возвращаются в родной Нунивак… Где твой коммунистический взгляд?»
Нельзя выбросить из памяти тревожные годы, когда в Нуниваке только организовали колхоз, когда Утоюка и Таю первыми из жителей Нунивака приняли в партию. И сказал тогда секретарь райкома Владимир Антонович, что они — первые в истории эскимосы-коммунисты. Разве можно забыть и предать героические дни организации первого эскимосского колхоза? Почему Утоюк упирается?
