Он ввел Иманта в кухню и пригласил сесть. Дверь в комнату плотно прихлопнул и все время оглядывался на нее, будто чего-то опасаясь.
— Про вашу сестру… — начал Свикул, сев напротив Иманта. — В начале июля, сразу как пришли немцы, дело было. Однажды ночью гестаповцы окружили наш дом — с проверкой пришли. Вашу сестру нашли на лестнице — не могла попасть в квартиру, ключа, видно, не было. И не знаю, почему она, бедняжечка, не зашла ко мне. Я бы ее впустил и спрятал как следует. Наверно, не хотела беспокоить так поздно. За свою стеснительность поплатилась жизнью. А месяца через три арестовали и вашу мамашу. Что стало с ней, не могу сказать, меня самого гестаповцы так гоняли, так допрашивали… Почему мой дом полон коммунистов? Почему я не заявил в полицию? Стану я им заявлять, когда сам всей душой за коммунистов и советской власти сочувствую. Немцы, слава богу, про это не знали. Допрашивали, грозили в тюрьму засадить, если, мол, такие вещи повторятся. Как собаку, выгнали из участка. Тяжело нам было, молодой человек. Все время жизнь на волоске висела. Да, у вас действительно большое горе — все семейство погибло.
— Не знаете вы, куда делись наши вещи? — спросил Имант. — Ценного там ничего не было, но я бы хотел что-нибудь найти. Вы мне не поможете? Каждая мелочь мне дорога, все-таки память.
— Понимаю, как не понимать, милый, — ответил дворник и задумался. — Значит, как арестовали вашу мать, немцы в ту же ночь все ваше имущество вывезли. Наверно, роздали тем, которые помогали им арестовывать и убивать — они ведь так делали. Последнюю тряпку, щепку и ту забирали, — удивительно, до чего жадные были. После нам с женой приказали убрать вашу квартиру. Не оставили ни единой вещички — одни голые стены. Прямо и не знаю, где же вам их искать. Может, в милицию заявить?
Когда Имант поднялся уходить, Свикул стал у двери в комнату, точно боялся, как бы тот по ошибке не отворил ее.
Поблагодарив Свикула, Имант ушел, решив больше сюда не возвращаться.
Он долго бродил по улицам Риги, мимо обгоревших развалин, по загаженным паркам, где еще не успела вырасти трава на истоптанных лужайках, по Зоологическому саду и вечнозеленому сосновому бору Межа-парка, который так горделиво смотрится в тихие воды Киш-озера. В лесу везде валялся железный лом, везде виднелись сгоревшие и взорванные армейские машины. И тут же рядом мирно паслись коровы, играли дети.
«Я буду работать всю жизнь, — говорил сам себе Имант, — буду участвовать в осуществлении великих дел своего народа. Мертвым не нужны жалостные слова и грустные вздохи. Они требуют, чтобы ты строил жизнь и чтобы никогда больше не повторились эти ужасы… Клянусь, всегда буду помнить, что сказал мне однажды Роберт Кирсис: „Что может быть, Имант, прекраснее, благороднее нашей борьбы!“»
Поздно вечером он пришел в Чиекуркали к Ансису Курмиту. И Курмит и его жена Зельма так обрадовались, увидев Иманта живым и здоровым, что у него выступили слезы на глазах. Он рассказал о своих сегодняшних мытарствах и попросил Курмита посоветовать, как быть дальше.
Курмит переглянулся с женой.
— Имант может и у нас пожить, пока не вернулась мать, — сказала Зельма.
— По-моему, это самый лучший выход, — добавил Курмит. — И у Юрки будет хороший товарищ, хоть он и моложе тебя… Ты ведь его помнишь: сын Курмита из Саутыней. Он теперь у нас живет. Пареньку ведь больше некуда деваться. Мы с Зельмой и решили воспитать его. Как только вышли из подполья, честь-честью усыновили. Осенью поступил в ремесленное училище, хочет стать квалифицированным мастером.
— А вы как, дядя Курмит? Опять на «Вайроге»?
— С «Вайрогом» ничего не вышло. ЦК партии послал парторгом на завод «Новая коммуна». Сегодня звонили из райкома, сказали — новый директор придет. И знаешь кто, Имант? Твой командир, Ояр Сникер.
— Ояр? Значит, его не отпустили в Лиепаю?
— Наверно, так нужно. А я рад, что Ояр будет у нас директором. Вместе были на войне, вместе поработаем и в мирное время.
Имант поселился у Курмитов. Они с Юркой заняли ту самую комнатку, где во время немецкой оккупации Зельма не раз укладывала спать продрогшего и усталого связного Селиса.
Зельма Курмит помогла Иманту обзавестись новым платьем, сама сшила ему белье, и когда парень приобрел мало-мальски сносный вид, ему можно стало, наконец, появляться на улицах и в учреждениях, не привлекая особого внимания.
Первым долгом Имант собрал все сведения относительно мореходного училища. Узнав, что прием еще не окончен, он подал заявление на отделение судоводителей.
4
Бабушка Эльмара Ауныня умерла прошлой зимой, когда он партизанил в лесах Курземе. Теперь у него никого не осталось дома, и вначале Эльмар хотел уехать в Ригу или еще куда-нибудь. Но дело обстояло не так просто, как он думал. В партизанах Эльмар вступил в комсомол, а в конце войны его приняли кандидатом в члены партии. И когда парень явился в уком партии за кандидатской карточкой, оказалось, что секретарь укома успел подумать о его будущем.
— Товарищ Аунынь, мы хотим сделать из вас хорошего работника социалистического сельского хозяйства. Вы выросли в деревне, с детства узнали, что такое крестьянский труд. Здесь вам все известно, а в городе надо будет все начинать сначала. Как вы, согласны поступить сейчас в школу трактористов? Изучите трактор, поработаете некоторое время трактористом, а там и в школу механизации поступите. Если хорошо покажете себя, через несколько лет директором МТС сделаем.
Предложение секретаря решило судьбу Эльмара. Он принял его не раздумывая и немедленно направился в школу трактористов.
Как-то в середине июня Эльмар одолжил у товарища велосипед и поехал в уездный город навестить Валдиса Суныня.
Друга своего он застал в меланхолическом настроении. Валдис подавал заявление в пехотное училище, но не подошел по состоянию здоровья. Медицинская комиссия порекомендовала ему подумать о какой-нибудь гражданской профессии.
Приезду Эльмара он очень обрадовался — по крайней мере теперь было с кем поделиться своим горем и посоветоваться.
— Позор, Эльмар, — оказывается, я не гожусь для военной службы! Это довольно досадно — признать себя инвалидом на двадцать втором году жизни.
— Ну, что за беда? — сказал Эльмар. — Сколько еще есть на свете других профессий! Можешь стать лесничим, инженером, бухгалтером. Если не тянет в высшую школу, учись ремеслу. Неужели ничего подходящего не найдешь?
— Я, понимаешь, уже крепко свыкся с мыслью об армии. А тут вдруг — бухгалтерия… Занда советует учиться переплетному или ювелирному делу — все-таки это художественные ремесла. Сама она хочет поступить в Сельскохозяйственную академию. А по-моему, ей лучше пойти в институт физической культуры.
Занда, девятнадцатилетняя сестра Валдиса Суныня, числилась среди лучших гимнастов и легкоатлетов уезда. Весной она окончила среднюю школу и теперь была занята решением той же проблемы, которая не давала покоя ее брату, — кем стать? Обилие возможностей затрудняло выбор.
— Ребята просили меня достать что-нибудь из спортивного инвентаря, — сказал Эльмар. — У нас пока, кроме перекладины, ничего нет. Не знаешь, где можно достать футбольный мяч, ядро, диск?
— Об этом лучше поговори с Зандой, — ответил Валдис. — Я сейчас позову…
— Погоди, мне не к спеху…
— Чего там ждать! Выпроси у нее все, что тебе надо, а потом сходим на речку, выкупаемся.
Валдис выбежал из комнаты, оставив приятеля одного. Эльмар подошел к окну. Маленький городок избежал разрушений — только здания средней школы и больницы были до сих пор камуфлированы в серо-зеленый цвет и в некоторых домах во время бомбежки выбило оконные стекла. Но за песчаной насыпью лежали, укрытые дерном, несколько сот жителей, которых гитлеровцы убили и замучили в первый год войны.
«Неужели их забыли? — думал Эльмар. — Разве я забуду Анну? До самой смерти будет болеть по ней сердце, до самого конца жизни».
Валдис вернулся сердитый.
— Искал-искал. Понять не могу, куда она девалась. Ну, мы не будем терять времени. Пойдем на речку, Эльмар.
После купанья им захотелось погреться, потому что вода была довольно прохладная, и они стали гоняться друг за другом. Эльмар был сильнее, мускулистее, чем Валдис, хотя они были ровесники.
Валдис с завистью смотрел на своего друга.
— Вот что значит физический труд с самого детства — лучше всякой тренировки! Из тебя выйдет великолепный десятиборец, Эльмар.
— Очень высоко ты метишь, Валдис, — засмеялся Эльмар. — Хорошо бы хоть нормы ГТО сдать.
Дома их ждала Занда — невысокая, но очень стройная, ловкая в движениях девушка в синей короткой юбке, белой блузке и белых парусиновых туфлях на босу ногу. Волосы она стригла довольно коротко, что придавало ей сходство с мальчиком-подростком. Рукопожатие у нее было твердое и сильное.
