И еще одну ночь провели они, мрачно бодрствуя в открытом море, больше всего опасаясь заснуть, так как для них это означало смерть. Как только кто-нибудь собирался уснуть, товарищи начинали расталкивать его. Жутким было море в непроглядной тьме, когда находящийся на корме не мог разглядеть своих товарищей, сидевших на средней банке лодки. Темень омрачала их думы, и мысли их были сейчас гораздо безнадежнее, чем днем. Рыбаки думали о неминуемой гибели, о своих родных и близких: как они будут жить без кормильцев, что станется с детьми и чего только не придется перенести любимым, если отец или брат не возвратятся с моря. Спокойнее и хладнокровнее всех казался Вимба, и если в ту ночь иногда и вырывался из его груди вздох, то был он настолько тихим, что товарищи его не слышали. Андерсон не скрывал своих забот и охотно делился с остальными. Чтобы рассеять мрачные предчувствия, он время от времени начинал рассказывать про всякие смешные события из жизни односельчан. И все же ночь была слишком длинной, а холод таким же безжалостным. Тяжелым гнетом давила усталость, и очень, очень хотелось спать; по сравнению с муками вынужденной бессонницы даже нестерпимая жажда казалась сущим пустяком.
Когда наступило утро, сон уже не одолевал их так, как ночью, и с сумрачным рассветом, проступившим из окружающей мглы, стало легче на сердце.
На третий день до обеда они слышали несколько раз гул самолета и сирену тральщика, но самого судна увидеть вблизи им не удалось.
После обеда подул довольно сильный ветер, и толстая завеса, скрывавшая рыбаков от тех, кто их искал, раздвинулась.
Вскоре к старой рыбацкой посудине приблизилась мощная моторка, и смертельно измученные рыбаки, чьи замерзшие лица походили на гипсовые маски, еще издали узнали своих товарищей, стоявших на носу моторки и приветственно махавших руками.
Вимба медленно перевалил через борт якорь, который казался ему тяжелым, как якорь большого корабля, хотя это был всего-навсего небольшой якоришка. Паулис улыбался так радостно и широко, как только позволяли ему застывшие щеки, а Андерсон, откинувшись на кормовое сиденье, всхлипывал, как ребенок, и совсем не стыдился своих слез, которые обильно текли по щекам, цепляясь за щетину бороды, быстро превращаясь в крупинки льда.
Спасенных рыбаков поместили в моторную кабину. И пока они отогревались, товарищи угостили их коньяком и глинтвейном, припасенным в термосе, и рассказали, что на берегу стоит легковая машина министерства и врач поджидает их со всякими лекарствами и мазями, а у Вимбы истоплена баня. Трудно было сказать, сколько людей поднято на ноги вдоль побережья и в Риге. Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии и правительство все время следили за поисками лодки. О происшествии, кажется, известно даже в Москве.
Андерсон сидел рядом с мотором и не мог преодолеть глубокого волнения. Он прислушивался к словам своих товарищей, а в горле чувствовал ком и глаза то и дело становились влажными. Наконец, он тряхнул головой и тихо заговорил сдавленным голосом:
— Ну, это уж слишком, это чересчур… Стоило ли поднимать из-за нас такой тарарам? Ничего ведь такого из ряда вон выходящего не случилось, и в конце концов кто же мы такие — только простые, обыкновенные люди.
Но Паулис улыбнулся и заметил:
— Теперь ты знаешь, что у нас самое ценное?
Лицо Андерсона стало чрезвычайно серьезным и торжественным, когда он ответил:
— Знаю и запомню навсегда. И вперед постараюсь поступать так, чтобы люди не подумали, будто они спасли того, кого вполне спокойно можно было оставить в море.
Поздно вечером, когда врач оказал спасенным рыбакам первую помощь, после того как они попарились в бане и во всех подробностях рассказали о происшествии членам своих семейств, друзьям и товарищам по работе, — из Риги позвонили в правление артели и сообщили, что на всех троих уже выписаны путевки в санаторий и они могут прибыть туда уже завтра — легковая машина министерства отвезет их. И как ни ворчали Андерсон с Вимбой, что это ненужная роскошь и расточительность, и как ни пытались они заверить, что через несколько дней смогут снова выйти в море, — ни министерство, ни правление артели не приняло во внимание их возражений — им пришлось уехать в санаторий втроем.
1950
Здесь игра слов: асарит по-латышски — окунек.
Вонунг — квартира, жилье (нем.).
Янтарным морем латыши называют Балтийское море.
Берковец — старинная мера веса, равная 10 пудам (163,8 кг).
Форман — бригадир грузчиков, руководящий погрузочно-разгрузочными работами на торговых и пассажирских судах, ответственный за укладку грузов в трюмах.
Сакта — круглая металлическая застежка, принадлежность латышского национального женского костюма.
«Дедовские одноручки и двухручки» — различные виды кос.
Армия спасения — реакционная религиозная организация, основанная в 1865 году лондонским священником Бутсом и копирующая своей структурой армию, с подразделением своих членов на «солдат», «офицеров», «генералов» и т. д.
Поддерживаемая финансовым капиталом, Армия спасения ведет в США, Англии и других капиталистических странах клеветническую реакционную, антисоветскую и антикоммунистическую, пропаганду.
Как поживаете? (англ.).
До свидания! (англ.).
Баталерка, баталер-камера — помещение баталера, ведающего денежным, пищевым и вещевым довольствием экипажа судна.
Чиф — первый механик на торгово-пассажирском судне.
Баркентина — шхуна-барк, парусное судно с двумя и более мачтами и, как правило, косыми парусами.
Агенскали — район Риги, расположенный на левом берегу Даугавы и заселенный в основном семьями моряков.
«Пинкертон», то есть «Приключения Пинкертона» — анонимные бульварные издания, воспевавшие «подвиги» американского сыщика Пинкертона и возникшие первоначально в США с целью рекламы «Национального сыскного агентства» Аллана Ната Пинкертона и его сыновей, «прославившихся» своими гнусными провокациями в среде участников рабочего движения. Из пинкертоновщины в настоящее время выросли пресловутые американские «комиксы», духовно растлевающие миллионы детей капиталистического мира.
Кингстоны — клапаны в подводной части судна, открывающие забортной воде доступ в трюмы.
Слани — деревянный настил в трюме судна.
Danke — спасибо (нем.).
«Катит» — по-латышски означает «кошечка», а «Пелите» — «мышонок».
Плица — черпак, ковш, с помощью которого вычерпывают воду из лодки.
