— Господин Друкис, я вас очень прошу… Нельзя ли свезти отца домой? Мы никому не скажем… похороним в углу сада у погреба. Разрешите, господин Друкис…
— Еще чего захотел! — вспылил Друкис. — Отстань! И попробуй кому-нибудь рассказать о том, что ты здесь видел, — узнаешь тогда. — Он выхватил револьвер и потряс им перед лицом Карлуши. — У меня очень легкая рука на такие дела. Ты намотай это себе на ус.
Карлуша замолчал и отошел.
…Под вечер Карлуша приехал домой. Он выпряг лошадь и отвел ее в загон, затем вернулся и убрал под навес амбара сбрую. И только после этого разыскал мать. Они уселись на скамейке возле дома и тихо заговорили. Кристина, подавляя рыдания, глотала слезы, а Карлуша, не выпуская из своих мальчишеских ладоней грубую рабочую руку матери, поглаживал ее. Когда все было рассказано и мать хоть немного успокоилась, Карлуша сказал:
— Этого нельзя так оставлять, мама… Отец всегда думал, что все люди добрые, но мы теперь видим, что эти добрые люди с ним сделали. Нельзя так оставлять… ни за что. Говорят, там, в большом лесу за Журавлиным болотом, есть партизаны, — я слышал, как айзсарги говорили о них. Вам с Ильзочкой придется некоторое время остаться вдвоем. Мне… надо идти.
Мать привлекла его к себе, прижала голову сына к своей груди и стала гладить. Оба молчали.
Ночью, когда стемнело, Карлуша вышел из дому. Он хорошо знал глухие, уединенные тропинки, которые вели в большой лес за Журавлиное болото. Он мог идти смело и решительно, зная, что не встретит на своем пути ни айзсарга, ни фашиста. Он очень спешил, чтобы скорее попасть к партизанам и вместе с ними отомстить за отца, Рейниса Скуиня, Иесалниека, за всех остальных… за весь народ… и чтобы бороться с теми людьми, которые не были добрыми.
1949
Самое ценное
© Перевод Я. Шуман
В субботнее утро, когда Микелис Вимба и еще два члена рыболовецкой артели «Коммунар» вышли в море — выбирать заброшенные сети для салаки, — «цельсий» показывал всего лишь пять градусов ниже нуля и погода была такая тихая, что рыбаки не сочли нужным брать с собою парус. Товарищи Вимбы, сорокалетний Эдгар Андерсон и восемнадцатилетний комсомолец Паулис Салтуп, считались отличными гребцами, а Вимба сидел на руле. Сети были заброшены километрах в трех от берега. Через каких-нибудь полчаса рыбаки достигли опознавательного буйка первого порядка и начали выбирать сети в лодку. Улов обещал быть хорошим. Больше всего рыбы попало в сеть, которая стояла мористее. Вместе с салакой на сланях лодки кое-где трепыхались мелкая треска и бычки.
Управившись с первым порядком, рыбаки снова взялись за весла и приблизились к следующему — всего им надо было выбрать три порядка сетей. Прошло больше часа, пока все сети очутились в лодке.
Целиком погрузившись в работу, люди не смотрели по сторонам и не заметили, что между лодкой и берегом, подобно подгоняемой легким ветерком дымке, все больше и больше сгущалась охладевшая испарина моря, похожая на туманную мглу.
Первым это заметил Андерсон. Уложив в лодку последний буй с черным флажком, Андерсон похлопал себя по бокам, чтобы согреть руки, и потянулся, выпрямляя затекшую спину. Вдруг его худое, гладко выбритое лицо озабоченно вытянулось.
— Гм… — проворчал он. — Море парит. Берега не видать.
— Давайте-ка скорей домой, — сказал и Вимба. — Скоро пропадет всякая видимость.
Но они и сейчас ничего не видели. Дымчатая мгла сгущалась с каждым мгновением все больше, и скоро морские испарения так уплотнились, что далее двадцати шагов ничего нельзя было различить.
Андерсон с Паулисом снова взялись за весла. Вимба правил наугад, выбрав, как он думал, самый короткий путь к берегу. Когда вот-вот сквозь завесу мглы должны были показаться темные контуры берега, Вимба достал лот и измерил глубину.
— Тьфу ты, нечистая сила… — разозлился он, вытаскивая бечеву лота. — Двенадцать саженей!
Сети были поставлены на глубине восьми сажен. Значит, они отошли от берега еще дальше.
— Сейчас самое разумное — выбросить якорь и остаться на месте, — предложил Андерсон. — Иначе занесет нас черт знает как далеко от дому.
— Я тоже думаю, что это самое разумное, — согласился Вимба.
Андерсон поднялся, достал якорь и выбросил его за борт. Когда якорь зацепился за дно и веревка натянулась, Андерсон опустился на банку и закурил папиросу.
— Так… сели… — Он сплюнул. — Поди узнай, как долго придется проторчать здесь.
Вимба молчал, только грубой натруженной рукой погладил свою рыжую бороду и, погрузившись в думы, пристально всматривался в непроглядную мглу. Он слыл бывалым рыбаком, и за свою долгую жизнь ему не раз приходилось попадать в самые затруднительные положения. Он знал по опыту, что при охлаждении моря эта испарина иногда висит над ним целыми неделями, пока задует более теплый ветер или, наоборот, мороз усилится настолько, что вдоль берега образуется ледяная корка. Но что хорошего можно ждать от оста, который с прошлой ночи дал почувствовать свое леденящее дыхание?
— Неужели к вечеру все же не прояснится?.. — пробормотал он. — Если будут видны звезды, то мы и ночью найдем берег. Не впервой…
— Да, не впервой… — саркастически отозвался Андерсон.
Паулис Салтуп, юноша среднего роста, уже третий год являющийся единственным кормильцем больной матери и двух маленьких сестренок (отца убили гитлеровцы, когда отступали берегом залива на юг), понимал, что по молодости лет ему не следует вмешиваться в серьезный разговор, и все же не удержался:
— Если до утра не вернемся, нас начнут искать.
Сказав это, он невольно взглянул на Андерсона, чувствуя, что тот сейчас же возразит и опять расскажет что-нибудь о своих приключениях и наблюдениях по ту сторону Атлантического океана. В молодости Андерсон проплавал на кораблях более десяти лет, некоторое время жил в Америке и два года работал на рыболовецких паровых суденышках, промышлявших на Ньюфаундлендских отмелях, о чем любил вспоминать и рассказывать к месту и не к месту. Человек, видавший на своем веку виды, мог себе позволить глядеть с известным скептицизмом на все происходящее вокруг, не восторгаться тем, что другим казалось достойным восторга и радости. В остальном он был неплохим человеком и во всяком случае хорошим рыбаком, знавшим свое дело и не боявшимся трудностей.
Предположение Паулиса сбывалось: не успел он закончить фразу, как Андерсон пожал плечами, скривил рот в ироническую улыбку, и через борт, описав кривую, полетел в море плевок.
— Будут искать? — ухмыльнулся он. — Экая нужда кому-нибудь болтаться в воскресный день по морю. Если бы мы ушли на моторке, тогда дело другое. Артель не захотела бы терять моторку, министерству тоже небезразлично, как выполняется план. А сейчас — что за беда, если сгинет какая-то старая сетевая посудина, которую все равно придется скоро пустить на дрова?
— А люди?.. — пытался вставить Паулис.
— Люди — вещь дешевая, о таких простых мужланах, как мы, голова ни у кого не заболит. Когда я последний год работал на канадском рыболовном суденышке, однажды мы очутились в зверском тумане. День и ночь звонили мы в колокола, трубили, выпускали ракеты, — неподалеку проходил большой трансатлантический путь из Европы в Америку. Несмотря на все сигналы, один лайнер днем наскочил на суденышко и пустил ко дну нашу старую калошу со всей командой и бочками, полными рыбы. Он даже не остановился, с его борта даже паршивого спасательного круга не сбросили. Еле живыми подобрала меня и еще одного товарища команда какого-то другого рыболовного суденышка, а остальных — поминай как звали… Когда корабль погибает, об отдельных людях заботы мало. Знаем мы, как в таких случаях нас ищут, как пытаются спасти.
И еще раз, как бы ставя точку, по прежней кривой пролетел через борт в море его плевок.
— То было в Америке, — не отступался Паулис. — А мы живем в советском государстве… Товарищ Сталин сказал, что самым ценным и дорогим капиталом в мире являются люди.
— Там посмотрим, насколько мы дороги и ценны… — проворчал Андерсон.
Воцарилось неловкое молчание. Всем захотелось есть, а хлеба никто не захватил — все были уверены, что к обеду вернутся на берег. Первым прервал молчание Вимба.
— Мороз крепчает. К вечеру защиплет еще сильнее. Мы замерзнем, как воробьи, если будем сидеть сложа руки. Надо шевелиться.
— Много ты здесь нашевелишься… — буркнул в ответ Андерсон, но тут же разыскал плицу[20] и вычерпал воду, скопившуюся на дне от мокрых сетей и просочившуюся в лодку сквозь расшатанные борта старой посудины. Остальные тоже не сидели без дела: сбивали лед с бортов, с весел, уключин и с полотна сетей, аккуратнее укладывали сети, поплавки и грузила, а когда все было сделано, взялись за весла и начали медленно грести.
