— Сейчас, милый. Значит, коту ты не трогал, это правильно. Они опасные, могут поцарапать. Большая была кота?
Херардин опять подумал и поднял кверху растопыренные ручонки.
— Ну, видишь! Куда это, такая громадная кота — больше тебя. Как Макбет, только Макбет добрый и чистый, а она злая и, наверное, грязная… А ну-ка ножки — не замерзли? Нет, ножки у нас теплые… Сейчас наденем ботиночки, погоди…
Переодев малыша, Беатрис взяла его на руки. Тот сразу бесцеремонно ухватил ее за ухо и повернул лицом к окну.
— Гага, — сообщил он деловито, показывая на сидящего снаружи на подоконнике мокрого воробья.
— Да, да, такая же, как ты, милый… — Беатрис крепко зажмурилась и прижалась лицом к теплому тельцу ребенка. Сердечко его билось четко и быстро, как у пойманной в ладони птички. — Мой маленький, — шептала Беатрис торопливо, чувствуя, как слезы текут по ее щекам, — мой маленький, моя радость…
С конца июля события в Египте приковали к себе всеобщее внимание. Слова «Суэцкий канал», «Насер», «Ближний Восток» запестрели в газетных заголовках, начались разговоры о возможности войны. Второго августа в Англии была объявлена частичная мобилизация резервистов, четвертого из Портсмута вышел курсом на Мальту авианосец «Тезей» с парашютной бригадой на борту. Беатрис опять начала читать газеты.
Однажды, перед концом рабочего дня, к ней в комнату вошел Пико.
— Послушай, — сказал он, морщась от дыма сигареты, — ты так и собираешься умереть невеждой?
— Не хотелось бы, — ответила Беатрис. — А что?
— Кончай свои дела, и я тебя свезу в одно место. Будет говорить твой приятель, Хуарес.
— О чем, о канале? — Беатрис выразительно вздохнула. — Я за эти дни столько наслушалась о Египте…
— Не беспокойся, Хуарес будет говорить не о канале.
— Дело в том, что сейчас все митинги в основном по поводу канала, — все еще недоверчиво сказала Беатрис. — А когда слишком много говорят про одно и то же, это уже просто не воспринимается…
— Я тебе говорю, собрание по другому поводу! Собирайся, иначе опоздаем.
Собрание происходило далеко — в Боке, возле рыболовного порта. Автобус долго вез их по грязным улицам с высокими тротуарами и странными домами, обшитыми гофрированным железом и окрашенными в неожиданно яркие цвета — синий, оранжевый, фиолетовый. Когда они приехали, большой зал с низким потолком был уже набит битком и основательно прокурен. Пико взял Беатрис за руку и потащил сквозь толпу; на них недовольно оглядывались, но, увидев девушку и однорукого парня, теснились и уступали дорогу.
— Будем стоять здесь, — сказал Пико, добравшись до двери с надписью «Запасной выход». — В случае чего, выскакивай сразу.
— А какой может быть случай?
— Всякий, — неопределенно ответил Пико.
На эстраде уже кто-то говорил, но было шумно, и Беатрис плохо разбирала, о чем идет речь. Потом в зале началось движение, перед Беатрис оказался высокий плечистый мужчина в комбинезоне, пахнущем чем-то машинным; поднимаясь на цыпочки и выглядывая из-за его плеча, она увидела на эстраде Хуареса.
Он начал говорить, но первых его слов Беатрис не услышала. Потом кто-то крикнул: «Громче!!» — и Хуарес повысил голос.
— Если можно, немного тишины, компаньерос, — сказал он. — Помещение большое, а микрофонов у нас нет. Тише, прошу вас!
В зале стало немного тише. Хуарес достал скомканный платок и отер лоб.
— Так я продолжу, компаньерос. Конечно, нельзя не согласиться с тем, что здесь говорил только что уважаемый доктор Арау, но и ограничиться этим было бы большой ошибкой. Большой и очень опасной ошибкой, компаньерос! Положение серьезнее, чем считает доктор… или, во всяком случае, делает вид, что считает!
— Я попросил бы уважаемого оратора воздержаться от… — прервал Хуареса чей-то возмущенный голос, очевидно принадлежащий уважаемому доктору Арау. Беатрис развеселилась — политический митинг начинал очень уж смахивать на один из так хорошо знакомых ей университетских диспутов. Ей даже показалось, что она где-то слышала фамилию уважаемого доктора.
— Прошу прощения, — очень вежливо отозвался Хуарес, — я далек от мысли обвинить вас в намерении сознательно ввести слушателей в заблуждение. Просто иной раз случается, что заблуждаемся мы сами и, чувствуя это, пытаемся убедить в обратном самих себя… ну, а заодно и окружающих. Еще раз прошу меня извинить. Так вот, компаньерос! Уважаемый доктор Арау несомненно прав, говоря о тенденции некоторых наших предпринимателей вернуться к допероновским временам в смысле свободы действий по отношению к рабочим. Не будем закрывать глаза на тот факт, что трудовое законодательство Аргентина получила, в основном, при свергнутом режиме…
— Перонист!! — закричали в зале. — На канонерку!! В Парагвай!![109]
В той стороне зала, откуда раздались выкрики, опять стало шумно.
Переждав минуту, Хуарес продолжал говорить:
— Поэтому кое-какие сеньоры, при Пероне бывшие в оппозиции, сочли падение диктатора удобным моментом для того, чтобы попытаться затормозить социальный прогресс в нашей стране и отнять у аргентинского рабочего даже те скромные завоевания, которых он сумел добиться за последние годы. В этом мы согласны с уважаемым доктором, но дальше мы с ним согласиться не можем. Нас пытаются уверить, что речь идет всего-навсего об отдельных озлобленных реакционерах, до которых еще «не дошли руки» временного правительства, — о кучке реакционеров, которым пока удается еще обманывать власть. Все это очень неприятно, говорит доктор Арау, но это всего лишь частные случаи, которые не следует обобщать. А я говорю: следует! Тридцать тысяч незаконно уволенных за последние полгода — это, компаньерос, уже не «частный случай»! Это становится системой! Зная, какими силами располагает военная хунта, мы не можем всерьез поверить, что она не в состоянии положить конец наглости этих «отдельных реакционеров», как их успокоительно называет доктор Арау. Хунта реагирует очень быстро и очень действенно, как только в столице вспыхивает очередная забастовка, но с причинами, порождающими эти забастовки, она, видите ли, справиться не может! Или она их не видит? Но если правительство не видит, что делается в стране, то оно слепо. Слепо, компаньерос! Кто из нас согласится доверить жизнь своей семьи слепому шоферу? Однако слепое правительство мы терпим, мы доверили ему существование Республики и продолжаем доверять, хотя оно уже восьмой месяц нарушает конституцию, отказывая народу в свободных выборах…
— Господи, он сошел с ума, — шепнула Беатрис, тронув Пико за локоть. — Его же арестуют!
— Тсс, молчи… Он знает, что говорит, — быстро ответил Пико, — юридически к этому не прицепишься — выступление в защиту конституционных прав…
— Нам обещали выборы в начале года, — громко продолжал Хуарес, — но сейчас уже август, а в стране еще не снято военное положение! Силы реакции, с каждым днем все более открыто и безнаказанно, бросают вызов аргентинской демократии, а считающий себя демократом доктор Арау объявляет их действия «частными случаями» и призывает нас не заниматься «ошибочными обобщениями». Нет, здесь нужно именно обобщать, компаньерос, именно обобщать отдельные явления и уметь видеть их внутреннюю связь, их преступную логику…
— Неглупый дядя, — пробормотал Пико. — Но он, кажется, и в самом деле далековато заходит.
— Увидишь, его сегодня засадят, — сказала Беатрис и снова поднялась на цыпочки, выглядывая из-за плеча человека в комбинезоне.
— Наступление на демократию идет слишком широким фронтом, — продолжал между тем Хуарес, — чтобы можно было всерьез говорить сегодня о «частных случаях». Военная хунта не только закрывает глаза на противозаконные действия предпринимателей и латифундистов, не только молчаливо поощряет массовые увольнения городских рабочих и еще более массовые выселения сельских арендаторов, — она, как вы знаете, спешит провести в жизнь ультрареакционный экономический план Пребиша, спешит, пока не объявлены выборы, пока народ не заставил ее уступить власть законно избранному конституционному правительству! А план Пребиша, компаньерос, это удар не только по национальной экономике, не только по аргентинскому экономическому суверенитету, — это прежде всего удар по рабочему классу Аргентины, удар по нам, по нашим детям и по нашим внукам! Оставить Аргентину аграрной страной, страной нищих и неграмотных гаучос, — а нужно помнить, что в конечном счете именно этого добивается автор пресловутого плана, — этот замысел, этот преступный замысел, компаньерос, возник не только потому, что сеньорам Булльрич и Анчорена с их мясом и пшеницей хочется удержать за собой ключевые позиции в аргентинской экономике, компаньерос, основной и тайный смысл этой кампании против индустриализации заключается в том, чтобы сдержать рост аргентинского промышленного пролетариата…
