На другой день Лаптев как ни в чем не бывало рассказывал однокурсникам о своем ночном приключении. А спустя еще два дня его вызвал начальник училища — генерал. В кабинете сидел майор Потиха.
— Вы знакомы? — выслушав рапорт Юрки, спросил генерал, кивнув на Потиху.
— Так точно! — Лаптев не моргнул глазом. — Комендант нашего училища майор Потиха.
— Это вы три дня назад сбежали от него? — генерал смотрел в Юркины глаза пристально и весело.
— Так точно! — бодро отчеканил Юрка.
Потиха побледнел от такой наглости, а в серых глазах генерала блеснули смешинки. Он помолчал, а потом заговорил назидательно и, как утверждал Юрка, даже ласково:
— За самовольную отлучку вы заслуживаете отчисления из училища. Недисциплинированных летчиков нам не надо. Но, — генерал снова помолчал, мне понравилась в вас одна черта, без которой нет летчика. Находчивость.
— Это дерзость, товарищ генерал! — Черные глаза Потихи горели негодованием.
— Может быть, и дерзость, — спокойно согласился генерал. — Без дерзости тоже нет летчика. Эскадрилья, в которой я служил, в первый день войны не потеряла ни одного самолета. А базировались мы у самой границы. И думаете, почему? Потому что один наш летчик накануне проявил дерзость сбил заблудившегося фашистского разведчика. Так мы и узнали о готовящемся нападении и приняли необходимые меры. Так-то… А за самовольную отлучку, дружок, — генерал повернулся к Юрке, — я вас накажу. На первый раз — трое суток ареста. На раздумья. А в другой раз, я обещаю майору, отчислю из училища. Несмотря на то, что вы мне нравитесь… и на носу государственные экзамены…
Так Юрка отделался легким испугом. И вот он снова что-то задумал.
— Эх, если бы командиром полка был не полковник Мельников, а наш генерал, — вздохнув, многозначительно сказал Лаптев и подмигнул мне. — Он благословил бы нас на дерзкий поступок…
И Юрка изложил свой план. Когда вылетим на задание и обнаружим разведчика, один из нас пойдет выше, параллельным с ним курсом, чтобы отвлечь внимание, а другой в это время на малой высоте устремится к нему.
Юркин план мне понравился. Мы бросили жребий. Подходить к разведчику выпало мне.
Мы летим рядом, крыло в крыло, чтобы на индикаторе радиолокационной станции разведчика была одна засветка. Пусть летчики принимают нас за бомбардировщик или другой крупный самолет.
Разведчик идет параллельным курсом вдоль границы, выше нас, километрах в двадцати. Но мы не торопимся, чтобы летчики немного привыкли к нам, успокоились. Засветка наша их, несомненно, заинтересует. Пусть ломают голову, что это за самолет и с какой целью бороздит здесь небо. Пусть тщетно ловят частоту работы наших радиолокационных прицелов.
День ясный, спокойный. Под нами океан, синий, безмолвный, без конца и края. Видны мелкие барашки волн, неторопливо бегущих к далекому берегу. Словно их оттуда манит земля. Земля! Древнегреческий герой Антей черпал в ней свою силу. Мы, летчики, подобны тому Антею: когда летим над землей, чувствуем себя спокойно и уверенно. Если что случится с самолетом, можно сесть или катапультироваться, земля примет. Здесь же, над океаном, смертельная бездна. Холод воды проникает, кажется, даже сюда, в кабину истребителя. Откажи двигатель — и на спасение рассчитывать трудно. Даже если удастся катапультироваться. Легче найти иголку в стоге сена, чем человека в океане. Мы с Юркой идем на большой риск. Оправдан ли он? Может, пока не поздно, вернуться? Стоит только сказать Юрке по радио. Тем более на этот счет есть строгое указание командира полка. За такие штучки он по головке не погладит. Но если мы откажемся от задуманного, вернемся домой, в другой раз такой возможности может и не быть, мы не увидим шпионский самолет, не будем знать, что он представляет собой, его летные и боевые характеристики. А может быть, завтра нам придется скрестить с ним свое оружие.
Накануне я хорошо продумал, как и что надлежит делать. Надо выявить систему защиты разведчика, перехитрить его. Стоит только подойти к нему.
…Лаптев качнул крыльями — мы соблюдаем режим радиомолчания, разведчик ничего не должен знать — и стал набирать высоту, а я резко пошел на снижение и на сближение с неизвестным самолетом. Удастся ли наш трюк?
Юрка и разведчик шли прежним курсом. Я удалялся от своего напарника. Слева вверху на фоне голубого неба сверкнул серебристый зайчик. Разведчик. Включаю форсаж[1], и мой истребитель несется к цели. Расстояние быстро сокращается. Разведчик, кажется, заметил меня и стал разворачиваться, чтобы отдалиться от нашей границы. Но поздно, я уже под ним. Рывком беру ручку управления на себя, и истребитель, словно разгоряченный конь, делает рывок и возносит меня ввысь.
До этого я видел иностранные самолеты только на фотографиях да в киножурналах, разведчика представлял себе несколько иначе: длинным, сигарообразным, как и все современные реактивные машины. Этот же был совсем другой: толстый, с виду неуклюжий, с четырьмя подвешенными к крыльям двигателями. Под фюзеляжем, в носовой части и в хвосте, выглядывали круглые, как лысые головы, радиолокационные антенны. Вместо государственного знака, обозначающего принадлежность самолета, нарисован дельфин. Для чего? Чтобы показать, что самолет занимается поисками косяков рыб? Кто этому поверит? А может, сравнивают свой самолет с дельфином для того, чтобы подчеркнуть свою оснащенность? В последнее время в печати публикуется много статей об этих морских животных. Некоторые ученые утверждают, что дельфины обладают поразительной способностью ориентироваться в пространстве и фиксировать положение живых целей с помощью ультразвуковых сигналов, частота которых колеблется от семисот пятидесяти герц до трехсот тысяч. Кое-кто за границей уже ведет поиски путей использования дельфинов в военных целях.
Что ж, у разведывательного самолета диапазон частот аппаратуры не меньший, чем у дельфина. Но посмотрим, чего он стоит!
Летчики, вероятно, немало были удивлены, увидев вынырнувший снизу, рядом с их самолетом, советский истребитель. Они резко отвернули в сторону, но я удержался рядом. Показал им большой палец — этот знак похвалы понятен всем. Но хвалил, разумеется, я не летчиков и не их самолет. Просто, чтобы успокоить шпионов. И правый летчик (я был справа) улыбнулся мне и тоже поднял большой палец. Он без гермошлема и без кислородной маски. Лицо немолодое, упитанное: такое ответственное задание молодым вряд ли доверят. Для шпионажа подбирают экипаж из опытных, не раз, видно, летавших вдоль нашей границы пилотов.
Затем я показал знаками, что их самолет тихоходный, неуклюжий, а свой похвалил, снова подняв большой палец. Пилот закивал головой. Я показал руками, что сейчас выполню фигуры высшего пилотажа. Не знаю, понял ли он меня, однако согласно кивнул.
Толкаю ручку управления от себя, и истребитель будто проваливается в яму. Разведчик остается где-то позади. Когда истребитель набирает достаточную скорость, ввожу его в петлю Нестерова. Иностранец проскакивает подо мной. Включаю радиолокационный прицел и захожу в заднюю полусферу разведчика. Экран прицела в сплошных засветках. Понять, которая из них от самолета, невозможно. Отворачиваю вправо. Экран чист. Еще раз влево. И снова густая рябь засветок. Едва выхожу из задней полусферы «дельфина», как засветки исчезают. Все ясно — система помех только в задней полусфере нешироким расходящимся лучом, откуда обычно атакуют истребители. Носовая и подфюзеляжные антенны — для других целей.
Настигаю разведчика и захожу теперь слева. Левый летчик, командир экипажа, тоже без маски и гермошлема. На большой лысой голове вижу наушники. Горбоносый, длиннолицый. Наблюдает за мной внимательно, недружелюбно. Чтобы развеять его подозрения, решаю выйти вперед и выполнить пару бочек. В это время в наушниках раздается команда штурмана наведения следовать на свой аэродром.
Круто отворачиваю влево и взглядом ищу Юрку. Его нигде не видно, но потом он внезапно появляется, и мы уходим.
На командном пункте, несомненно, нас засекли, поэтому и приказали вернуться. Будет теперь взбучка.
Но я ошибся. Команда следовать на аэродром была дана нам совсем по другой причине. О ней мы узнали на земле.
На самолетной стоянке никого, кроме нескольких техников, чьи машины находились в небе, не было. Ко мне подбежал Юрка, и мы вместе направились к стартовому командному пункту, где толпились летчики и техники.
— Что-то с самолетом Мельникова произошло. Кажется, отказало управление двигателем, — пояснил нам старший лейтенант Кочетков, Юркин сосед по комнате, спокойный, до флегматичности, летчик. — Сядет, равнодушно заключил он, пуская в морозный воздух кольца папиросного дыма.
Все с напряжением вслушивались в доносившийся из репродуктора далекий голос Мельникова:
