— О, пора собираться! Федор Иванович, позвольте на прощанье поухаживать за вами. Это ваш чемодан? Фу, как вы плохо застегнули чехол… Нет, разрешите уж мне…
На ее лице было так много желания проявить заботу, что Макаров, хотевший было возразить, только, ласково улыбнулся.
Когда поезд стал подходить к вокзалу, они вместе вышли в тамбур вагона. Катя как бы мимоходом поинтересовалась:
— Вас встречает кто‑нибудь?
— Мама, должно быть, — ответил Макаров.
— А меня — никто!..
Поезд двигался все тише и тише. Навстречу неслись восторженные, радостные голоса встречающих.
Анастасия Семеновна ― мать Федора ― стояла в сторонке, всматриваясь в тех, кто спускался со ступенек вагонов. И вдруг она рванулась навстречу, заулыбалась. «Наконец, вернулся!» ―лицо сияло от радости, выпрямившей согнутые плечи ее.
— Мама! — воскликнул Федор, резко шагнув навстречу ей. — Здравствуй, мама! Пришла, мороза не побоялась… Спасибо!
Анастасия Семеновна прильнула к нему, расцеловала.
— Кому же, Федюшенька, встречать‑то тебя, как не мне? — сказала дрожащим от волнения голосом.
— Ох, мама, мама!.. — смеясь, повторял Макаров.
Он оглянулся. Из вагона выходили последние пассажиры, но Кати нигде не было. «Ушла, даже не попрощавшись!» ― упрекнул ее мысленно.
Поспешно взяв чемодан, поддерживая мать рукой, направился к выходу в город. Спрашивал на ходу:
— Дома все ли в порядке, мама? Как вы тут?..
— Что же не в порядке может быть в нашем‑то доме? — говорила Анастасия Семеновна. — Все ждала тебя. Ночи‑то темные, длинные… Сколько передумаешь, перетревожишься… А тебя все нет и нет! Тосковала я тут, сынок.
Усевшись в машину, мать всю дорогу не выпускала из своей ладони теплую руку сына.
На второй день утром к Макарову явился сосед, адвокат Давыдович, чтобы засвидетельствовать свое уважение. Он не вошел, а вбежал в квартиру ― маленький, круглый, не по годам подвижной.
— С возвращением, дорогой соседушка! — потирая руки, торжественно воскликнул он. — Сколько лет, сколько зим вы были в отлучке!.. Сколько, — в самом деле?., запамятовал.
— Целых два месяца, Михаил Казимирович, — ответил Макаров. — А как же здесь вы — все по судам? Хлопочете… суетитесь, как всегда?
— Что поделаешь!.. — развел руками Давыдович. — У людей нужда, обращаются ко мне… Судьба! Просить хочу вас, заглянули бы вечерком. Жена у меня, вы знаете, какая мастерица в части чего‑нибудь вкусненького… Просим всем семейством. Мы так обязаны вам за Люду. Дочь говорит, что всю жизнь будет считать вас своим учителем… — И, вытащив из кармана жилета большие часы на серебряной цепочке, заторопился: — Ох, извините — дела! Так ждем вас, дорогой Федор Иванович…
Проводив Давыдовича, Макаров пожал плечами, усмехнулся.
— Странный человек… Вы замечаете, мама? Мать только махнула рукой.
— Жадный к деньгам. Не любил его твой отец. За жадность, помню, не любил. На вас я смотрю, на заводских — работаете на одном месте, на своем. Всего хотите больше да как лучше сделать. Землю чувствуете ногами. А он… сколько раз поступал служить — нигде не может усидеть. Побыл неделю и покатился в другое место. Будто ветром гонит человека. И старость его не держит…
— Однажды объяснил он мне, — с усмешкой вспомнил Макаров. — «Наша профессия, — говорит, — заставляет нас ходить под руку с холодной жабой. Что же, приходится, коль платят гонорары».
— Ему все равно, — вздохнула. Анастасия Семеновна. — А вот отец твой брезглив был. Грязного человека не стал бы защищать, хоть озолоти.
В комнате чувствовался аромат свежих пирожков. В раскрытую форточку, над которой дышала белоснежная шторка, врывались холодные струи воздуха.Перетирая помытую посуду, мать говорила задумчиво:
— А тебе, Федя, не нравилась профессия отца… Очень! он хотел, чтобы ты по юридическому делу пошел. Не забыл, как он тебя?..;
Макаров потер ладонью лицо, воскрешая воспоминания об отце, погибшем на войне, сказал:
— Нет, помню… Когда еще я ходил в десятилетку, папа нередко водил меня к себе на работу, в коллегию защитников. Вот там, должно быть, и родилась во мне антипатия к ремеслу копания в не очень чистых человеческих душах. Нет, мама, авиация — это высоко, благородно… Она по душе — моя целиком!
Анастасия Семеновна, опасаясь, как бы сын не понял ее так, будто она в чем‑то упрекает его, поторопилась успокоить:
— И слава богу, если твоя. Всякому человеку дорого, что душе его мило.
— Ну, мне пора на завод, мама! — привычно сказал Макаров.
— Соскучился? — улыбнулась мать и заметила как бы мимоходом: — Наташу давненько я не видела…
Макаров промолчал, смущенный намеком матери. Из своих отношений с Наташей он не делал тайны: но и не очень откровенничал с матерью.
Выйдя из дому, Макаров широко зашагал по тротуару, свободно и глубоко вдыхая морозный воздух. Решил пройтись пешком до завода. Очутившись за городом, окинул взглядом окрестности. С возвышенности, на которой он остановился, открылись дали полей, скованная льдом река, заснеженные низины лугов, тянувшихся до темной полосы хвойного леса на горизонте.
Щурясь от ярких лучей солнца, с радостью смотрел он на окружавший его мир. Все здесь ласкало, тянуло к себе. Но больше всего ― завод!..За оградой показались длинные корпуса цехов ― ничто не переменилось за эти два месяца, пока он был в командировке. Даже снежные сугробы остались почти такими же большими. Знакомый дежурный на проходной проверил пропуск. И вот широкий, чисто выметенный заасфальтированный заводской двор. Все то же, все знакомо, и все вызывало ощущение радости.
Макаров подумал: «Надо бы зайти в заводскую поликлинику, повидаться с Наташей». Но какое‑то необъяснимое чувство вины перед ней заставило повернуть в сторону. «Потом зайду… А сейчас в конструкторское бюро». Он силился понять, в чем, собственно, его вина перед Наташей. И не находил ответа. «Неужели в том, что я познакомился с Катей Нескучаевой?» Ему даже стало стыдно от этой мысли.
Позади у него вдруг послышались голоса. Быстро оглянувшись, он увидел шедших за ним ― старшего конструктора Платона Тимофеевича Трунина, высокого и плотного, неразговорчивого, почти угрюмого человека лет пятидесяти, и соседку по дому, молодого конструктора Людмилу ― дочь адвоката Михаила Казимировича Давыдовича.
— Федору Ивановичу наше почтение! —разом приветствовали Трунин и Людмила. — С приездом!
Макаров поочередно пожал их руки.
— Ну, как мы здесь поживаем? —обратился он к ним.
— Ждем вас, товарищ начальник, — весело ответила Людмила. — Весь завод ждет… когда мы дадим новый проект.
— С этим придется подождать! — помолчав, ответил Федор.
Трунин с удивлением поднял на Макарова глаза, но из деликатности ничего не спросил. Люда насторожилась. Она впервые участвовала в создании конструкции самолета. Ей так хотелось, чтобы новая машина поскорее взлетела в воздух. И вдруг: «С этим придется подождать…»
— Почему вы так сказали, Федор Иванович? — спросила она осторожно. — Конструкция же почти готова!..
Макаров вздохнул, думая: «Мне, Люда, нелегко сказать: привычные представления о полете, практикой давно сформулированные в четкие законы, ― рухнули. Но придется…»
— Дело в том, дорогие мои, — заговорил он, — что машина, которую мы собирались строить, в зоне скорости звука откажется подчиняться пилоту. Да, да! Такие машины уже испытаны на других заводах. И… приблизясь к скорости звука, тотчас затягивались в неуправляемое пикирование. Мы не пойдем на катастрофу… Кроме того — на такой машине мы не прорвемся за скорость звука… К чему все время стремились. Зачем же тогда пробные строить?
С тревогой ловя каждое слово ведущего конструктора, Люда почувствовала, как внутри что‑то словно оборвалось.Молча вошли в здание конструкторского бюро и молча разошлись, словно встрече не рады были.
Макаров даже не заглянул в зал общих видов, хотя ему очень хотелось посмотреть на модель, сделанную в точном размере проектируемого самолета. В просторном кабинете в лицо ему пахнуло острым запахом мастики от натертого пола. Все здесь было в том же порядке, как он оставил два месяца тому назад; посредине огромный, с черным гладким верхом, стол, диван, книжный шкаф, этажерки по углам, чертежная доска.
«Ну, что же будешь делать, Федор Иванович? ― садясь за стол, спросил он сам себя. ― Проще простого сказать о том, что необходимо перестроить конструкцию будущего самолета. Другое дело ― доказать это. Не докажешь, в одиночестве останешься; без помощи же друзей никакого творческого успеха ты не добьешся!»
Начинать, конечно, надо было с директора завода.
Макаров снял трубку, попросил приемную.
— Здравствуйте, Оля!
— Это вы, Федор Иванович? — узнала его секретарь директора Ольга Груничева. — С приездом!
