Это было три года тому назад, когда Александр приехал домой на зимние каникулы и попал на свадьбу младшего брата Алексея и Верочки, новочеркасской гимназистки и дочери инспектора народных училищ. Александр знал ее, не раз танцевал с ней, когда, вместе с другими кадетами, бывал на гимназических балах, но потом наступили предвыпускные заботы, экзамены и стало не до балов. После же окончания кадетского корпуса отец попросил наказного атамана, генерала Самсонова, с которым служил в японскую кампанию, помочь определить его, Александра, в петербургское Михайловское артиллерийское училище для продолжения военного образования.
Самсонов немного знал Александра, бывая в кадетском корпусе, и написал письмо начальнику генерального штаба Жилинскому, с которым был хорошо знаком по маньчжурской армии, командуя под его началом сперва бригадой, а затем — Забайкальской кавалерийской дивизией, и вскоре Александру пришлось расстаться с Новочеркасском вообще, и он уехал в Петербург набираться ума-разума.
Алексей заканчивал тогда Персиановское сельскохозяйственное училище и не был даже знаком с Верочкой — и вот женился на ней и уже двух деток нажил. И Верочка стала для Орловых едва ли не главой всего рода, ибо даже дед, далекий от сантиментов, души в ней не чаял и ни в чем ей не отказывал, за что и Верочка платила всем Орловым тем же.
Поэтому она так испугалась за него, Александра, когда он добрался до станицы не без помощи Андрея Листова, и решила немедленно доставить его в Новочеркасск, хотя дед сказал:
— Его плеткой след лечить, паршивца, чтобы на божью трарь руку не поднимал, — но Верочка увезла его к родным. И — боже, что она только не делала, отхаживая его растирками, настойками, винами, гоняя всех по врачам, по аптекам, и все приговаривала:
— Ничего, Саша, родной, ничего, мы еще постреляем и сорок, и куропаток.
— Да за что же сорок-то, Верочка? — спросил Александр. — Они ведь главные дозорные в лесах и всем подают знаки тревоги, если видят опасность.
— Ну, тогда будешь стрелять куропаток, хотя дедушка ругается.
И надо же было такому случиться, что в это время пришла в гости приехавшая в Новочеркасск на каникулы подружка Верочки по гимназии, а ныне — курсистка Высших петербургских медицинских курсов Надежда Бойникова.
И Верочка возьми и скажи ей:
— Хочешь выйти замуж — лечи этого несчастного охотника и будущего генерала. Я ничего более сделать не могу.
Медички были — девицы отчаянные, и Надежда сказала так просто, как будто шутки шутила:
— Если этот несчастный охотник не схватит крупозного воспаления легких да если он сделает предложение — выйду. Но я очень дорогая невеста, и офицеру, который пожелает жениться на мне, придется внести реверс в две тысячи пятьсот рублей.
Александр был уже вне опасности и шутливо сказал:
— Согласен, друзья мои. Как только закончу курсы училища, непременно сделаю предложение. А для реверса деньги найдем или вовсе его обойдем.
Надежда ослушала, остукала его с профессиональной внимательностью и заключила:
— Самое тревожное — позади. Но могут оказаться прихваченными верхушки легких, что, впрочем, не обязательно. Так что, будущий генерал, готовьте мне предложение, — сказала она шутливо, но так пристально, изучающе посмотрела на него своими темными игривыми глазами, будто сказать хотела: а что? Пожалуй, за такого и выйду.
Александр знал ее, однажды танцевал с ней на гимназическом балу, но тогда она не произвела на него впечатления: пигалица, девочка с мальчишеской челкой, а вертлявая — страсть. На таких не женятся, они сами женят на себе. Но время делает свое дело по своим законам, и вот перед ним была вытянувшаяся, стройная девица с толстой длинной косой и нежными, тонкими руками, которые под стать были бы музыканту, и, кажется, строгая и знающая себе цену, и, кажется, еще и интересная и могущая составить партию всякому порядочному молодому человеку. Однако Александр менее всего причислял себя к этим молодым людям: он тогда заканчивал училище и, если все будет хорошо, намерен был подавать в академию. Да он вообще никого и не замечал из всей прекрасной половины рода человеческого.
Вот почему Александр и быстро забыл о своих словах, сказанных Надежде, как быстро и сказал их, но когда поправился и собрался уезжать в училище, Верочка напомнила ему:
— Саша, а ты не забыл, что говорил Наде? Она, по-моему, приняла твои слова всерьез.
— Забыл, честное слово, совсем забыл. То есть я хочу сказать, что то была самая обычная шутка, и Надежда не может принять ее всерьез.
— Но ты — будущий офицер, и тебе говорить о таких вещах несерьезно нельзя.
— Но это же ты вынудила меня так сказать, дорогая, так что пеняй на себя. И позволь мне заявить тебе: я жениться не собираюсь. По крайней мере, пока прохожу курс в училище. Окончу, определюсь в полк — тогда посмотрю, — твердо и решительно сказал Орлов.
Верочка знала его характер — строгий, жесткий, но это не помешало ей сказать:
— Ничего, настанет время — женишься. И от Надежды ты никуда не уйдешь. А если не она, другую подберем. Я подберу, не возражаешь?
И Александр немного развеселился и сказал мягче:
— Верочка, чудеснейшая душа, для того чтобы жениться, надо прежде увидеть и полюбить, — почти но Шекспиру. Ты ведь моего братца Алексея не знала, а увидела, полюбила и вышла за него. Не так ли?
— Я — это совсем другое дело. И я знала Алешу хорошо, а он узнал меня много спустя… В общем, дело твое. Но имей в виду: Надежда весьма самолюбивая женщина, и если она надумает — быть тебе женихом, — сказала она и игриво глянула на него своими всегда улыбчивыми, сияющими глазами, как бы говоря: «Посмотрим, как ты станешь… определяться по службе и прочее».
* * *
Через несколько дней он уехал в Петербург и весь отдался военным наукам. А их было великое множество, начиная от собственно курса по артиллерии и кончая продовольственным делом, о чем читал лекции профессор академии генерального штаба генерал Янушкевич. Но Александр Орлов успевал одолевать их и даже лежа на кровати — жесткой, как железо, — нашептывал уроки, потому что отход ко сну был обязательным в девять с половиной часов вечера и посидеть за книгой лишний час не удавалось.
Сосед его по койке и товарищ по полуроте Максим Свешников каждый вечер шипел:
— Да спи ты, ради бога, все равно генералом не станешь.
Так, в постижении военных премудростей, Александр Орлов и не заметил, как пролетел еще один год, а когда наконец курсы были закончены и цензовые экзамены сданы, он как-то был послан начальством на бал к воспитанницам Смольного института, что производилось в обязательном порядке, и здесь увидел Надежду.
— Надя? — спросил он почему-то обрадованно и довольно фамильярно. — Какими судьбами вы, курсистка демократических медицинских курсов, оказались в сем аристократическом заведении?
— Подружка пригласила. Она сказала, что будете вы, молодые офицеры, и вот и я здесь, — мило улыбнувшись, ответила Надежда и, подозвав подружку в белом, необычном для воспитанниц Смольного, платье, представила ее: — Знакомься: Александр Орлов, Мария, дочь баронессы и родственница…
Мария мягко прервала ее:
— Надежда, ты ведь не в кабинете нашей старшей классной дамы находишься. — И, с любопытством окинув Александра беглым взглядом, подала ему руку в белой перчатке-митенке — тоже вне правил института, — сказала мелодично: — Зовите меня просто Мария, Александр.
Александр стукнул каблуками своих изящных сапог, приложился к ее розовым пальцам, выглядывавшим из перчатки, и почувствовал тонкий запах духов. «Белая кость. Любопытно, кто из наших сермяжных будет с ней танцевать? Вернее, с кем она будет танцевать? Или мне пригласить ее?» — подумал он и хотел было это сделать, но Надежда все видела отлично и сказала:
— Александр, а ведь вы хотели пригласить меня на вальс.
Мария тоже все видела отлично и снисходительно улыбнулась, как бы говоря: «Наденька, милая, влюбилась по уши, что ли?», но спросить так не могла и вслух произнесла явно покровительственно, будто хозяйкой бала была:
— Потанцуйте, а я немного отдохну. Устала от хлопот, Александр, — обратилась она к Орлову, — нам ведь не так просто пригласить вас. Оберегают нас от красивых офицеров, а уж от студентов — тем более. Плохо у нас с эмансипацией, — иронически заключила она, бросив косой холодный взгляд на Надежду.
Она говорила и вела себя свободно, демократично, как будто была избалованной студентами курсисткой, а не воспитанницей самого знаменитого и самого строгого института, в который и палец посторонний не мог протиснуться, а не только не могли проникнуть какие-то там чужие мысли и идеи об эмансипации, а Александр понял ее по-своему: «Бравирует. А вернется домой — и с покорностью станет под венец с любым именитым шалопаем, избранным папашей», — но, разумеется, так сказать не мог, а признательно поклонился Марии, пригласил Надежду и вошел в круг танцующих.
