— Но ведь обломки самолета, Семен Петрович, многое нам подсказали. Изучив их, мы скорректировали…
— Да, конечно, —перебивая Грищука, воскликнул Соколов, — изучив их, мы построили два новых пробных истребителя. Один из них выдержал разрушительные испытания в лаборатории прочности. Второй был поднят в воздух. Уже не Бунчиковым, а Бобровым. Этот испытатель менее хладнокровен, но более осторожен и расчетлив. Но и у него неудача!.. Произошло что‑то совсем невероятное: машина стала ломаться на части. Макаров поэтому правильный сделал вывод — нам не следует торопиться поднимать в воздух третью машину, полагаясь только на одну силу тяги двигателя. Надо искать причины вибраций в самом теле фюзеляжа. Вот на какое «счастье» мы должны рассчитывать.
— А то «счастье», которое готово или почти готово, так и останется стоять в конструкторской? — подумав, спросил Грищук. — Я совершенно не могу подобрать оправдание тому, что мы не пробуем его в воздухе…
— Вы отлично знаете, почему мы не пробуем готовую или, как вы говорите, почти готовую конструкцию, — строго сказал Соколов. — Я не хочу утверждать, что она хуже тех, которые мы имели в послевоенное время. В конструкции много оригинального. Но она не нова в принципе. Это вы, Павел Иванович, отлично знаете. Сколько же нам топтаться вокруг себя?Директор поглядел на парторга.
— Ну, а вы, Григорий Лукич, разве не согласны со мной?
— Я хочу сказать насчет «топтаний», Семен Петрович, — почесал затылок Веселов. — Может, не такие уж они страшные, ей богу!.. Крупные открытия сами по себе никогда вдруг не валятся с потолка.
— В том‑то и дело! — быстро подхватил Грищук. — Вы правы, Григорий Лукич. Именно, как вы говорите, успех подготавливается многими удачами и неудачами. На этой точке зрения стоит и Власов, я с ним вчера имел продолжительную беседу.
— Чепуха! — с сердцем возразил Соколов. —Вы имели продолжительную беседу с Власовым, а я вчера просидел в кабинете Макарова до пяти утра. Много интересного услышал там. Советую и вам, Павел Иванович, познакомиться с тем, что уже сделано Макаровым. Впрочем, зачем откладывать? Идемте в конструкторскую сию же минуту!
Грищук взглянул на часы.
— Извините, Семен Петрович, у меня люди вызваны из цехов. Освобожусь через пятнадцать минут.
— Превосходно! — согласился Соколов. — Мы с Григорием Лукичом подождем вас у Макарова.
Через несколько минут директор и парторг были в кабинете Макарова. После коротких взаимных приветствий и обмена мнением насчет дружной весны Соколов сел в кресло в углу и предложил:
— Давай ка, Федор Иванович, выкладывай все, что у тебя на душе. Надо кончать с разговорами, пора приступать к делу.
Макарова немного смутила такая постановка вопроса.
— Семен Петрович, вы просите выкладывать все, что у меня на душе… А если я вам покажу то, что у меня уже есть на бумаге?
Вдруг, раньше обещанного времени, в кабинет вошел главный инженер. Поздоровавшись с конструктором, сел рядом с Соколовым.Макаров повернул к гостям стоявшую у стены большую копировальную доску и сдернул с нее голубенькую шторку.На листе ватмана все увидели очертания конусообразного корпуса истребителя. Оттянутые назад и немного пригнутые к низу стреловидные крылья придавали самолету вид спортсмена, приготовившегося к прыжку в воду.Соколов, Грищук и Веселов тотчас поднялись со своих мест, подошли к доске. Макаров отступил на шаг и, стараясь не обнаружить собственного волнения, стал украдкой наблюдать за их лицами.В кабинете наступила тишина, только мерно тикали огромные, в рост человека, часы в простенке между окон.
В большом зале, рядом с кабинетом, конструкторы были заняты своими делами. Власов, вычерчивая какую‑то деталь, время от времени поглядывал на дверь кабинета ведущего, как бы пытаясь угадать, о чем там говорят руководители завода.Вот из кабинета вышли Соколов и Грищук. Власов взглянул в лицо директора и убедился, что в эту минуту настроение у него было гораздо лучше, чем тогда, когда он шел к Макарову; у Грищука, наоборот, на лице была растерянность.Власов стал ждать, когда выйдет парторг. Что это он опять задержался у Макарова?.. Вдруг открылась дверь, в ней стоял Веселов.
— Василий Васильевич, зайди, пожалуйста! —предложил он конструктору.
Войдя в кабинет, Власов не сел на предложенный Макаровым стул, а стоя сухо спросил:
— Чем могу служить, Григорий Лукич?
Веселов подошел к нему, посмотрел в глаза и попросил:
— Василий Васильевич, все ждут, что ты поможешь Макарову…
Власов пожал плечами.
— Я однажды хотел было помочь, да не впрок пошло. А сейчас тем более едва ли окажусь полезным.
— Но почему? Объясни.
— Дело в том, Григорий Лукич, что я не вижу той точки, на которой могли бы сойтись наши с Федором Ивановичем взгляды.
-― Не видишь? ― с сожалением спросил парторг. ―Посмотри же внимательнее. Вот она, та «точка», на которой непременно должны сойтись ваши взгляды!С этими словами он сдернул шторку с доски и показал широким жестом.
— Полюбуйся, Василий Васильевич, какая рождается машина!
Власов мельком взглянул на чертеж и отвернулся. Затем медленно подошел ближе к доске и стал понимающими глазами пристально всматриваться в стреловидные очертания самолета.
В этот день Власов ушел с завода вместе с рабочими первой смены. Войдя в трамвайный вагон, сел в углу на боковой скамейке.Вскоре в этот же вагон вошла Мария Алексеевна Аксенова ― сестра летчика Боброва. Власов притронулся было к своей шляпе, чтобы поздороваться, но трамвай резко тронулся с места, и Мария Алексеевна, пошатнувшись, оказалась далеко впереди.
Власов обрадовался, что она не заметила его. Он не сомневался, что она знала о его теперешнем положении. И брат мог рассказать, и Веселов, как члену партбюро. Ему было стыдно сейчас перед женщиной, которую когда‑то в молодости любил и к которой до сих пор у него сохранилось светлое чувство. «Может быть, сойти мне незаметно?..» ― мелькнула мысль.
На душе было тяжело. Еще вчера он лелеял мечту о славе и личном благополучии. Он был уверен, что Макаров «сорвется», что у него не хватит сил прошибить стену, что созданная конструкция самолета, уже воплощенная в зримую модель, будет построена и поднята в воздух… Но все рухнуло! То, что он сегодня увидел на чертежной доске в кабинете Макарова, убило его мечту.
На первой же остановке Власов вышел из трамвая. Спускаясь с передней площадки, он даже не оглянулся, боясь, что Аксенова спросит, почему он сходит. Но едва он прошел десяток шагов, как вдруг услышал сзади знакомый голос.
— Василий Васильевич, здравствуйте! Решили пешком прогуляться? Я тоже…
Власов вздрогнул и остановился. Рядом с ним стояла Мария Алексеевна, всунув руки в карманы коричневой тужурки. На ее усталом, все еще красивом лице теплилась ласковая улыбка.
— Здравствуйте! — проговорил он. И затем ни к чему добавил: — Пожалуйста!.. Погода такая чудесная…
Поздоровавшись, Мария Алексеевна объяснила:
— Я, собственно, живу недалеко, вон, посмотрите, — показала она на пригородный домик, терявшийся в зелени молодых тополей, тесным кольцом обхватывавших его с трех сторон. — Проведали бы, Василий Васильевич…
Власов приподнял глаза, посмотрел в умное лицо Марии Алексеевны и невольно сравнил ее со своей женой. Вывод был сделан не в пользу жены. Это неприятно смутило, И вместе с тем возникло сильное желание побыть немного наедине с этой далеко не безразличной ему когда‑то женщиной, поговорить по душам, может быть, даже пожаловаться ей на судьбу. Хотелось успокоиться и как‑нибудь позабыть хоть на время этот обидный день в его жизни.
В комнате Марии Алексеевны было тихо и уютно; вокруг стола, покрытого зеленой скатертью, стояло четыре стула. У одной из стен ― диван, у другой ― кровать с пышной горкой подушек. На письменном столе в углу аккуратными стопочками сложены книги, возле них красивый малахитовый чернильный прибор, развернутая книга, у самого края ― радиоприемник.
— Живете в одиночестве, Мария Алексеевна… — заговорил Власов, присаживаясь к столу.
— Да вот так… — ответила уклончиво. — Посидите, я сейчас согрею чай.
Власов вдруг поднялся, приложил руку к груди.
— Извините, Мария Алексеевна, я, пожалуй, не стану вас затруднять… И работы у меня дома много. Поверьте слову, — поспешил он заверить ее. — В ближайшие дни навещу вас. Не сердитесь, пожалуйста!
Мария Алексеевна подступила к нему так близко, что ему стало слышно ее ровное дыхание.
— Что с вами, Василий Васильевич? — участлизо спросила она.
Власов беспомощно повел глазами, насупился.
— Разве я не друг ваш? — ласково упрекнула Мария Алексеевна.
Власов виновато усмехнулся, но продолжал молчать, не знал, что ответить.
