— Меня удивляет: такой спокойный и трезвый человек, как Андрей Николаевич, поддерживает Сулейманова. — Он рассмеялся. — Откуда такая близорукость?
— А тебя кто поддержал?
— Тихомиров! — отрывисто буркнул Аннатувак.
— Незавидный союзник…
— Ну, знаешь, я свою точку зрения утверждаю независимо от того, кто с ней согласен! — и он выпустил руки жены из своих рук. — Так можно далеко зайти! Может, ты посоветуешь мне сперва звонить в Ашхабад, а потом уже высказываться? У меня своя голова на плечах!
Хотя упрек был несправедливым, Тамара Даниловна не стала спорить и только спросила:
— А чем дело кончилось?
— В том-то и беда, что ничем.
— Так чего же ты сердишься?
Она ждала ответа, а он молчал. Не рассказывать же, как хлопнул дверью в собственном кабинете!
— Ты не представляешь себе, как может раздражать прекраснодушие безответственных людей, — помолчав, тихо сказал Аннатувак. — Они умеют так повернуть твои мысли, что ты выглядишь каким-то чиновником, карьеристом…
Ну, ну, это уж ты преувеличиваешь. Никто тебя таким не считает.
— Ты думаешь? А я своими ушами слышал, как Очеретько сказал Сулейманову: «Боится, что контора сползет с первого места на последнее…»
— А на самом деле? Чего ты боишься?
— На самом деле тащат меня в авантюру! За сорок лет ничему не научились и меньше всего — считать государственную копейку. В вузах надо преподавать экономику, вот что! — Разгорячась, он не замечал, что говорит почти теми же словами, которые днем приписал ему Сулейманов. — Им бы поучиться хотя бы у старых челекенских хозяев — у Нобеля и Гаджинского, даже у их приказчиков! Те на верблюдах везли нефть в Персию, но каждое ведро должно было принести прибыль, чистоган. Без этого у них ни одно колесо не вертелось!
Тамара Даниловна понимала мужа с полуслова. Она знала, как он предан своему делу, как любит Небит-Даг. Спросить ее, как выглядит патриот, — она бы показала на Аннатувака. И сейчас, докопавшись наконец до настоящей причины его огорчений, она была полна сочувствия: нет, на этот раз дело не в характере.
— Так что ж ты прямо им не сказал! — воскликнула она.
— Не могу же я перекричать Сулейманова! — Он рассмеялся и обнял жену, взгляд его был светел, и какой он молодой был в эту минуту. — Кстати, Сулейманов, конечно, не твой, а мой, и я его когда-нибудь разорву на части.
— Не надо, милый!
Теперь, когда им стало так хорошо и весело вдвоем, она не хотела больше «держать вожжи», как советовал почтенный тесть… Она уже разобралась без посторонних. Конечно, муж прав! Ей только хотелось найти выход: не может быть, чтобы не нашлось единомышленников среди достойных людей.
— Разве ты не можешь поговорить с Атабаевым? Что сказал бы Аман? — Она спросила и поняла, что напрасно, — Човдуров помрачнел.
— Аман помалкивал на совещании, а после сказал мне, что я напрасно обидел отца… А это самая подлая демагогия, — тихо произнес Аннатувак.
— Ты лучше меня знаешь, что Аман никогда не занимается демагогией. — Тамара Даниловна задумалась и неожиданно спросила: — А ты действительно обидел отца? Он был на совещании?
— А что Байрам-джан? — уклонился Аннатувак.
— Как всегда, скучает без тебя. Еле укачала, все надеялся, что дождется…
— А я без толку гонял… Пойдем-ка посмотрим на малыша.
Обнявшись, они вошли в детскую комнату, там было темно и прохладно. Ветер, врываясь в открытую форточку, шевелил легкую занавеску. Байрам-джан спал, закинув одну руку за голову и крепко сжав в кулак другую.
— Как он похож на тебя… — сказал Аннатувак. — Видишь, брови во сне поднимает совсем как ты.
— А губы? В нашей семье так сжимают губы только ты да он.
Это был привычный спор любви. Тамаре казалось, что сын больше похож на отца, а мужу, что мальчик — вылитая мать.
Помолчав, Аннатувак задумчиво сказал:
— Не понимаю, какая муха укусила отца… Что ему не сидится дома, на обжитых промыслах? Он бурит здесь, в двух шагах от квартиры…
— И хочет ехать в Сазаклы?
— Да. Понимаешь?
— Понимаю…
— Пойди поговори с ним завтра.
— Нет, не пойду, Аннатувак.
Она знала, что Таган выслушает и не рассердится за вмешательство, но чувствовала, что должна отказать мужу. Из разговора с Тыллагюзель она поняла, что мастер убежден в своей правоте, и ей не хотелось склонять Тагана на сторону сына. И чтобы Аннатувак не настаивал больше, Тамара Даниловна решилась даже на хитрость.
— Неужели надо тебе напоминать, что я женщина, — ласково сказала она, положив голову на плечо мужу. — Не мне становиться посредницей в спорах между тобой и отцом. Думал ли ты, почему меня уважают в доме стариков? И ты хочешь, чтобы я потеряла уважение? Нет, сам иди и говори с отцом, как там у вас полагается…
Они на цыпочках вышли из детской.
— А знаешь, ты подала хорошую мысль, — сказал Аннатувак. — Я навещу отца. Давно не был у стариков… Что тут плохого — навестить отца?
«Что тут унизительного для моего самолюбия?» — перевела для себя эти слова Тамара Даниловна.
Вслух она весело сказала:
— Ну, вот и чудно!
Глава пятнадцатая
В доме Човдуровых
И в самый знойный край когда-то приходит осень, переменчивая, капризная осень, канун южной зимы. Погоду уже нельзя было угадать. То вдруг белесым туманом заволакивало весь горизонт, то влажный ветер раздергивал туман, на час небо прояснялось, и снова приходил караван облаков, в их пламенеющих разрывах еще блистали солнечные копья, потом тучи сбивались, точно мокрая шерсть, и начинал моросить дождь.
Никто больше не тянулся из Небит-Дага в отпуск в Россию, на Кавказ. Дважды в год — ранней весной и поздней осенью — небитдагцы не нахвалятся родными небесами, а многие убеждены, что в эти дни нигде и не может быть лучше. Хорошо, что перестал дышать днем и ночью во все щели сухой и жаркий, изнуряющий ветер!.. А изобилие фруктов на базаре, а воздух, а все тона и оттенки неба, а мягкая лиловая теплота Большого Балхана над крышами города! Теперь по ночам люди отсыпались в блаженной прохладе, а поутру шли на работу не с красными, воспаленными глазами, а бодрые, оживленные. Повеселели машинистки в конторах и трестах, шоферы на дорогах, повеселели даже птицы в садах, их стало больше. Звонкий грай раздавался в пестрой листве деревьев и кустов. Похорошели женщины. И расторопный работник УРСа, ведающий всеми ледниками и холодильниками города, теперь по вечерам в гостинице играл с приезжими в преферанс.
Аннатувак Човдуров деятельно жил и ожесточенно работал. Разъезжая с ним по буровым, шофер Махтум не расставался с машиной. В ожидании начальника, разговорившегося с рабочими, шофер бросал вышитую женой подушку в тень возле машины, садился, скрестив ноги, и слушал музыку — из открытой дверки машины разносилось над промыслом щемящее теноровое пение.
Дважды вылетал Аннатувак Човдуров в далекое Сазаклы, где копошились в барханных песках измученные, не вылезавшие из аварий бригады бурильщиков. Мастер Атабай встречал хмуро, без обычного балагурства. Как и многие бурильщики, он не мог понять, что начальник прилетает впопыхах на самолете вовсе не потому, что боится трудностей многочасового передвижения через барханы, а потому, что рабочего времени жаль. Ведь и нервной экземой обзаводятся не от спокойной жизни, а посмотрели бы они на воспаленные, вечно расчесанные пальцы левой руки Аннатувака, на красные зудящие пятна в сгибе локтя…
Аннатувак Човдуров не давал себе отдыха. Неутомимый и напористый, он поспевал всюду, всех подталкивал, иногда обижал, что поделаешь! В конце месяца всюду авралят, и на буровых вышках тоже. Однажды начальник конторы наткнулся на отдыхающих землекопов, они полулежали кружком в неурочный час и попивали кок-чай из закоптелых самодельных чайников, перед каждым, как принято, свой собственный. Благодушествовали в рабочее время! Аннатувак носком сапога опрокинул один чайник, хотел разметать и все остальные. Махтум выскочил из машины и удержал… Что поделать — иной раз и обидишь. Зато контора бурения выполняла с гаком месячную программу, пожалуй, и второй дарственный ковер повесим на стене в кабинете: отгрохаем план на двести процентов — за премией дело не станет.
За недосугом, среди забот можно про многое позабыть, но в тайниках памяти Аннатувака все же застряла, не изгладилась одна зарубочка.
В ту лунную ночь после песчаной бури, две недели назад, перед кроватью спящего сына он решил навестить обиженного отца, зайти к старикам. «Что тут плохого, повидать отца?»
Однажды они на ходу повстречались на промысле, среди людей. Аннатувак даже успел извиниться перед стариком за вздор, который сгоряча наговорил ему в кабинете. Встретились и разбежались. А для назначенного разговора не было времени, не хватало, да и только!
