Что сказал петух Пуфику — неизвестно, но пес перестал прыгать мячиком по кустам и побежал следом за нартами. А может. Пуфик притих потому, что стали попадаться более серьезные следы. Вначале появились отпечатки песцовых лап, потом лисья цепочка, а когда дорогу пересек широкий, вспаханный крупными когтями, какой-то разлохмаченный на вид, след росомахи, упряжные собаки подняли шерсть в загривках, а Пуфик, вытянувшись, издалека понюхал отпечатки, поежился и запрыгнул в нарты. И целых десять минут ехал на своих подопечных, пока не исчез витавший в воздухе тревожный запах свободного жителя тундры.
Уже вечерело — шел четвертый час, когда впереди, в легкой кисее приплывшего откуда-то тумана, показались колеблющиеся серые очертания сопки, Они плыли над темными пятнами кустарников, проявлялись все резче. Вначале сопка виделась на фоне высокой гряды, оторачивающей долину, потом отпала, отодвинулась к берегу Реки, выросла и стала медленно закрывать горизонт.
— Это, наверное. Белокаменная, — сказала жена.
— По времени должна быть она. Там и остановимся ночевать.
— Едем, едем, а все без толку, — сказал сын.
— То есть как?
— А так, что никаких приключений…
И в ту же секунду собаки резко затормозили.
«Ггруфф!» — басом сказал Дуремар, а Огурец и Шушка ощетинились, но Огурец начал сразу дрожать и попятился, а Шушка напряглась и зарычала.
В нескольких метрах перед собаками дорогу пересекала узкая свежая звериная тропа. Взгляд поймал один отпечаток лапы, чуть выбившийся из литой цепочки. Волки!
— Ух ты-ы!.. Это кто тут ходил? — с тревожным любопытством, почти шепотом спросил сын.
— А помнишь, на ручье за домом наследили наши соседи из Дремучего Распадка?
— Волки?! Ог-го!..
— Свят, свят, свят! — воскликнула жена и повернулась к сыну. — Это ты наколдовал со своими приключениями…
Звери ставили лапы след в след, но не везде это получалось, и, обследовав тропу, мы посчитали стаю. Два следа явно матерых, очень крупного размера. Прикинули спичечным коробком, — универсальной линейкой путешественников, — четырнадцать сантиметров.
— Какой длиннолапый, — сказал сын. — Наверное, вождь?
— Вожак. А второй, видишь, чуть меньше — его жена.
Остальные следы были в пределах восьми-десяти сантиметров. Значит, родители с детьми. Детей трое или четверо — точно не разобрать. Один среди них тоже крупноватый. Сеголеток?
— Папа с мамой, годовичок и двое-трое щенков, — как можно спокойнее сказал я. Встреча, конечно, серьезная, но не хотелось создавать очень уж тревожную атмосферу. Хотя, если разобраться, волки сейчас не полезут к людям; еды вволю, на одних мышах можно прокормиться. Да и карабин на нартах под рукой.
— Вдруг лежат где-нибудь в кустиках? — жена огляделась.
— Они явились из-за Реки и пошли в горы. Видите, как ровно след пересекает долину? Так что встреча исключена.
— Ну и слава богу.
— Кое-кто немножко струсил? — ухмыльнулся сын и деловито добавил: — Щенки могут пойти в упряжку.
Он как-то слушал вместе с нами рассказ-полулегенду пастуха Пынчека об упряжке, которую создал один оленевод из выводка волчат. Он только не знает, чем эта история кончилась. Поэтому я буркнул:
— Лишние заботы. Обойдемся.
Пуфик осторожно подошел к тропе, вытянул далеко вперед морду и с расстояния в метр долго водил носом. Болоночная шерсть его, завитая в белые колечки великим мастером-парикмахером — природой, распрямилась на шее наподобие львиной гривы. Он поджал одну лапу, сделал шаг вперед, второй, еще раз внимательно принюхался и посмотрел на меня. В глазах его читалось: «Да, серьезные ребята тут гуляли». Я кивнул. Тогда он поднял морду и тихонечко повизжал: «Давай, принимай меры, ведь ты хозяин. Чего стоишь?»
— Подумаем спокойно, — тихо сказал я и огляделся.
Заря гасла. Розовые, пропитанные золотом перья облаков торчали из-за гор. В распадках сбраживались лиловые пары сумрака. Может, зря мы сунулись в этот дикий уголок? Тут помощь сразу, когда она нужна, не придет. И полубедой тут не отделаешься. Чуть какой-нибудь сбой, и вот он, вечный враг человека — мороз. А в его ледяных глубинах тоже не знающие жалости свободные звери. Был бы я один… Вернуться, пока не поздно? Пока не поздно, хм… Где теперь эта грань: впереди или сзади? Ведь до бригады уже день пути и ночевка в тундре все равно неотвратима. Километром дальше, километром ближе — какая разница? Но оружие надо под руку. Пуфик прав…
Я хлопнул рукой по прикладу карабина, торчавшего в нартах из-под веревки. Пуфик понюхал приклад, и в душе его явно прибавилось отваги: что такое оружие в руках человека, он знал. Я вытащил карабин и перекинул ремень через плечо. Демонстрация силы вселила уверенность в наших соратников. Храбрость Пуфика расширилась до такой степени, что он подошел к тропе почти вплотную, зарычал и бросил на нее снег задними лапами. Остальные собаки увидели этот жест, да еще оружие, и тоже приободрились. И тогда Пуфик, заметив их повеселевшие морды, совсем воспрял духом и на глазах у всех с презрением задрал лапу и обрызгал тропу, чем окончательно утвердил в глазах упряжки свой исключительный героизм. Потрясенные его доблестным поступком, псы наверняка забыли конфузливую историю, в которой их властелин спасался на нартах от запаха росомахи.
— Пошли! — бодро сказал я осмелевшим собакам, но увы — тут же убедился, что демонстрация — еще не действие.
Сделав несколько шагов, псы перед тропой все равно уперлись, пока мы в одном месте не отгребли целый кусок и не накидали туда свежего снега. Лишь тогда упряжка, озираясь, миновала след своих родственничков. Зато на той стороне наши доблестные трудяги, поджав зады, рванули от волчьей дорожки со всей силой. Ведь теперь причина испуга казалась за спиной, а это всегда страшнее. Огурец пронзительно завизжал «гав-вай-зза-ай!» и, скрючив спину подковой, просунув хвост под брюхо так далеко вперед, что при желании мог упрятать морду в его кончик, попытался обогнать Дуремара. Но вожак, даже изрядно испуганный, обязанности и права свои знал, а табель о рангах соблюдал свято. И, конечно, понимал, что ужас в той степени, когда теряется контроль над собственным поведением — прямой путь к гибели. Бояться никому не возбраняется, но не терять же разум при этом! Последовал грозный рык и удар зубами в плечо обезумевшего подчиненного. Боль от укуса мгновенно оборвала истерику. «Гзав!» — визгнул Огурец и сразу опомнился. — Увидел рядом ощеренные клыки вожака, готовые для нового удара, увидел расширенные от страха, но смотревшие с укором карие глаза Прекрасной Дамы Шушки и осадил, заняв свое место в упряжке.
— Так его, труса, Дурёмик! — не забыл сын подкрепить воспитательный поступок не менее могучим воспитательным фактором — словом: — Молодец!
Сопка выросла и надвинулась на нас серыми обрывами. Вот, кажется, и Белокаменная. В горной цепи справа возникли ворота, и в них открылась узкая долина. Двумя темными лентами с извилистым провалом оттуда выползли кустарники. Прогал матово посвечивал льдом.
— Устье речки Номкэн, — сказала жена. — Порог таинственной Нутэнут. — Она подняла руку к обрывам. — А это сопка Белокаменная. Только не видно белых камней.
Темно уже. Утром сориентируемся лучше, а сейчас ставим палатку.
Мы распаковали нарту, отмерили под крутой стенкой, прикрытой широким уступом, квадрат по размерам палатки, пока жена с сыном привязывали по углам колышки, я расчистил площадку до подушки из пружинящих ржавых зарослей кассиопеи. Кассиопея — прекрасный природный матрасик. Под торцы конька пошли две лыжные палки, и через полчаса палатка, до скатов крыши утопленная в снег, уже стояла. Сунули внутрь шкуру и одеяло, продукты, наладили примус. Жена осталась внутри готовить ужин, а мы забили в наст колья и развели собак метра на два, привязав постромки так, чтобы псы, вытянувшись, могли лизнуть носы друг друга. Это всегда успокаивает. Ближе нельзя: наведаются родственнички, и возникнет паника. Тогда постромки перехлестнутся, и образуется неуправляемый клубок из первобытных зверей. В таких случаях даже самым умным псам начинает казаться, что их держат не свои постромки, а враг. Они безумеют и могут не узнать хозяина. Бывали случаи. А клыки у них, между прочим, чуть поменьше волчьих.
Пустить свободно собак тоже нельзя: в любом маршруте упряжная собака, испугавшись чего-либо, удирает не к хозяину, а домой. Но сейчас дом далеко, и удерут наши псы прямо в пасть серых братцев. Конечно, волки едва ли подойдут сейчас даже к такому — временному, жилью человека: научили их люди держаться на приличном расстоянии. Но раз на раз не приходится. В прошлом году одного старателя, сторожа участка, стая три дня держала в осаде. Сидел в балке с дробовиком в руках, а пустить его в ход не осмелился. Жутковато одному начинать схватку. Хорошо, трактор пришел с прииска, снял осаду.
