class="p1">Балаев пожал плечами:
— Вы что, его знали?
— В годы иные мы батрачили в доме, который принадлежал его брату.
— И лично знаете Гасан-бека… А чем он тогда занимался?
— Чем занимался — не знаю. Но он помог моему отцу спастись от преследования властей!
— Мусаватских властей! Наверно, имел влияние на них?
— Не все, кто жил в те годы в Азербайджане, служили мусавату! Короче, я попрошу вас дать мне подробную справку, по какому обвинению изолирован Гасан-бек и где он сейчас находится.
— Справку? — Оценивающим взглядом Балаев смерил меня с ног до головы. — Видите ли, следствие по делу вел сам начальник отдела, а я только произвел конфискацию имущества.
— Но ведь архив сохранился.
— Законченные дела отсылаются на хранение в центральный архив. Но я, конечно, могу затребовать дело, если на то будет ваше письменное распоряжение. Подготовить соответствующий документ?
— Готовьте! — попросил я, хотя был не совсем уверен, что за словами Балаева не кроется какого-нибудь подвоха. Как я тут же убедился, он использовал мою просьбу как зацепку, чтобы выяснить собственные вопросы.
— Товарищ Деде-киши оглы, когда же получат работу прежний директор сельхозтехникума и Ходжаталиев?
— Ходжаталиев, как вам, наверно, известно, уже заведует хлопкосборочным пунктом в Хындрыстане, а бывший директор техникума может сам за себя похлопотать, не маленький.
Я надеялся, что сейчас Балаев уйдет, но он не намеревался прерывать разговора.
— Хотел вас уведомить вот о чем, — начал он снова. — В селе Багбанлар орудует некий Багбани или молла Мамед, который постоянно собирает вокруг себя жителей села и отвлекает от полезного дела, ведет религиозную пропаганду. А председатель сельсовета Бахшали не только не принимает мер против проходимца, но и сам частенько выслушивает проповеди этого Багбани!
— Позвольте усомниться в ваших сигналах! Бахшали — член партии с семнадцатого года!
Балаев усмехнулся:
— Но это факт!
— Вы что же, видели это собственными глазами или вам кто-то рассказал?
— Источники информации не имеют никакого значения, — сухо заметил Балаев, заложив руки за широкий ремень, которым была подпоясана его гимнастерка.
— Хочу вам прочитать стихи самого Багбани, товарищ Балаев! — И я прочитал наизусть:
Сам с любимой повидался,
С глазу на глаз,
Чужие речи — сплетни,
Способные разрушить дом твоего счастья…
Вот какие стихи! Так что не следует верить сплетням! Лучше самому досконально узнать, чтобы не прийти к поспешным выводам, которые часто бывают причиной непоправимых бед!
Балаев слушал внимательно, его глаза с бесцветными ресницами смотрели с холодным любопытством, иногда мне чудилась в них насмешка.
Меня передернуло от необъяснимой брезгливости, но я решил подавить ее в себе.
— Тот самый Гасан-бек, — продолжал я, — о котором я вас расспрашивал, сделал много доброго людям. Я могу поклясться, что тут не обошлось без козней наших врагов или недоброжелателей.
— У меня просьба к вам, — сказал вдруг Балаев, словно весь предыдущий разговор его не касался, — освободите моих сотрудников от собраний и летучек, им некогда работать!
— Если это в интересах дела, что ж, пойдем навстречу. Что еще? — Я не сводил с него взгляда, стараясь угадать, что он думает.
Он потер впалую щеку чисто выбритого лица и промолвил:
— Почтальона червендской почты хотят перевести в хындрыстанское отделение. Если возможно, пусть Мисира оставят на прежнем месте.
— Поручу начальнику почты. («Что за глупая просьба», — подумал я.) Еще что?
— У меня все.
— Тогда, пожалуйста, не забудьте о моей просьбе в отношении Гасан-бека.
* * *
Когда Балаев ушел, я позвонил домой и сказал Кеклик, что завтра вместе с Нури и его семьей поедем в Шушу; предупредил, что сегодня буду дома поздно, так как мне предстоит командировка.
Вызвал фаэтон и поехал в Багбанлар.
…Когда подъезжали к селу, солнце садилось за вершину Абдулгюлаблы. Бывший бекский дом был разрушен: двери, оконные рамы, настил полов разобрали и унесли местные жители. Некогда огромный плодоносящий сад был вырублен, цветники вытоптаны крестьянами, раньше работавшими на бека. Паровая мельница была разграблена, машина куда-то унесена.
В сельсовете никого не оказалось; мне сказали, что председатель уехал в соседнее село. На мой вопрос, где дом Багбани, какая-то женщина сообщила, что и Багбани уехал в Гусейнбейли на похороны.
— А кто умер?
— Сегодня ночью убили секретаря комсомольской ячейки.
— Где? Когда?
— В постели, когда спал, пятью выстрелами…
Я заметил, что женщина, разговаривая с нами, не закрывала лицо платком. Говорила с достоинством. Я подумал о том, что она, наверно, уже забыла о чадре навсегда.
Я поблагодарил ее и велел фаэтонщику ехать в Гусейнбейли.
На кладбище собрались все жители села. Худой, аскетического вида старик читал заупокойную молитву. С трудом я узнал в нем Багбани, которого видел много лет назад.
Печальная церемония подходила к концу, когда среди молящихся я заметил Бахшали. «Значит, все, что говорил Балаев, правда? Эх, Бахшали, Бахшали! Как ты подвел меня и себя!» Я собственными глазами видел молящегося Бахшали, повторявшего за Багбани слова из Корана!..
Молчать было нельзя.
Когда Багбани кончил читать молитву, я подошел к открытой могиле.
— Товарищи! — тихо произнес я. — Вот первая жертва подлых убийц. Бандиты пролили кровь честного человека, который знал, кто истинные друзья трудового народа. Именно поэтому они избрали его для подлой расправы. Сейчас, когда особенно обострилась в деревнях классовая борьба, большевики подчеркивают, что врагам Советской власти нет и не будет пощады! И оттого наши противники злобствуют, зверствуют. Но колхозный строй, вопреки предсказаниям врагов и злопыхателей, утвердится на нашей земле! Не оставим неотомщенной кровь комсомольского вожака!
Слова мои были выслушаны с вниманием.
После похорон Багбани взял меня под руку и пригласил в свой дом; следом за ним шел Бахшали.
— Скажите, и в других селах убивают людей? — спросил Багбани, перебирая четки.
— Случается… — ответил я не сразу. — Но только там сельчанам труднее найти моллу, который бы согласился читать над усопшим молитву, как это делаете вы!
Багбани уловил упрек, прозвучавший в моих словах, и тихо проговорил:
— А какой вред приносит совершение траурного намаза, сынок?
— А какую пользу он приносит? — спросил я.
— Таков обычай. Это традиция, ее надо уважать.
— А от вредных привычек надо, по-моему, отказываться.
Молчавший все время Бахшали вдруг сердито вмешался:
— Будаг, ты соображаешь, что говоришь?!
— Я-то соображаю, что говорю, а тебе придется отвечать за свои поступки!
— В чем моя вина?
— Ты принимаешь участие в религиозных ритуалах.
Бахшали насупился:
— Мы живем среди мусульман, твои и мои родители были мусульманами, и надо уважать обычаи предков, если даже сам не веришь в религиозный дурман. Иначе люди от тебя отвернутся!
— Большевики — враги суеверий и мракобесия! — возразил я.
Бахшали
