Ожидали разных инструментов, каждый по своей специальности. Но получили только топоры и пилы.
Коля Платт презрительно разглядывал пилу.
Раздался властный голос Вернера:
– Комсомольцы, построиться по бригадам!
Бригад еще не было. Те, что возникли в поезде, распались, участники бригад не могли найти друг друга. Построились по дружбе, по городам, как придется.
Зазвучала новая команда:
– Двести человек на второй участок!
– Двести человек на третий участок!
В группах спрашивали:
– А что это – второй участок?
– Механические мастерские.
– А третий?
– Лесозавод.
Комсомольцы перебегали из группы в группу. Особенно много охотников стремилось на второй участок.
Прорабом второго участка оказался маленький толстый человек в очках на сизом носу, Павел Петрович Михалев. Он, видимо, не знал, что делать с комсомольцами, и бегал взад и вперед, бросаясь то к Вернеру, то к Гранатову, растерянно озираясь поверх очков.
Коля Платт подошел к нему, вежливо поклонился.
– Прошу вас учесть – я механик восьмого разряда.
Павел Петрович молча поглядел на него, беспомощно усмехнулся и сказал:
– А я, голубчик, техник-строитель, тридцать лет стажа. Учтите тоже.
Второй участок – механические мастерские – оказался тихой и темной тайгой. Под ногами шуршали полусгнившие прошлогодние листья и мягко хлюпала насыщенная водою почва. Над головою замыкались, едва пропуская солнце, сцепившиеся ветви деревьев.
Группа несла с собою пилы, топоры, походную кухню и продукты.
– Товарищи кухня! Располагайтесь вон там, – умоляющим голосом приказал Павел Петрович и указал на сухой пригорок с двумя березами.
Клава и Лилька весело раскладывали свою утварь. Это было интересно – готовить обед в лесу. Сема Альтшулер присоединился к ним, чтобы сложить из камней очаг.
– Ну-с, – протянул Павел Петрович, испуганно оглядывая группу, – здесь будут механические мастерские. Надо расчистить площадку. Деревья рубить, обчищать, пни выкорчевывать. Приступайте.
– Вот вам и новая квалификация, – смеялись комсомольцы.
Топоров и пил не хватало.
Коля Платт с удовольствием отдал пилу и стоял, сердито передергивая плечами. Валька Бессонов попал ногой в яму с водой и сидел на коряге, веточкой счищая грязь с ботинка.
Первые деревья полетели на землю, со свистом продираясь сквозь кусты.
Петя Голубенко сладеньким голоском обратился к прорабу:
– А нам что делать? Ворон считать?
Павел Петрович и сам точно не знал, как быть. Он впервые корчевал тайгу. Ему сказали: «Пусть одни рубят, другие пилят, третьи корчуют». Петя, Коля Платт, Валька Бессонов были как раз эти третьи, которые должны корчевать.
Их набралось человек сорок.
– А вы будете корчевать, – сказал Павел Петрович и неопределенно помахал в воздухе руками. – Пни корчевать, не понимаете, что ли? – сердито добавил он и отвернулся.
Петя Голубенко первым подбежал к большому пню, толкнул его ногой, попробовал расшатать руками, потом вскочил на него и звонко крикнул, озорно подмигивая:
– Павел Петрович, оно не корчуется!
А когда Павел Петрович, пыхтя, направился к нему, сказал добродушно:
– Не умеем мы. Вы бы научили, а?
– Ну, чего же тут уметь!
Павел Петрович приблизился к упрямому пню.
– Дай-ка топор! – Он стал обрубать вросшие в землю корни. – Навалитесь-ка! Раз-два! – Пень ни с места. Ребята стояли кругом. – Ах ты, дьявол! – Павел Петрович, вспотев, вместе с Петей и Колей Платтом пытался перевернуть пень. Слегка стонали корни. Пень стоял.
– Уж чего тут не уметь? – сладким голосом сказал Петя.
Павел Петрович со всей силы нажал, потом плюнул, выругался:
– В конце концов я не дровосек…
И оглядел ребят поверх очков взглядом несправедливо обиженного человека. Генька Калюжный уже взялся за пень, чтобы испробовать силы, когда раздался ясный, отчетливый и злой голос:
– В конце концов, я тоже не дровосек. Я механик восьмого разряда, и я считаю, что использовать специалистов на такой работе просто глупо. Я не для того сюда послан.
Коля Платт произнес это громко и отчетливо, глядя на Павла Петровича спокойными и злыми глазами. Его всегда уважали на заводе. И он сам привык уважать себя. Он считал, что на Дальнем Востоке встретит еще больше уважения, получит еще более ответственную работу, будет оценен еще выше. Но его никто не выделял из общей массы, его послали с пилой в тайгу, его ботинки отсырели в болоте, его сравняли с чернорабочими. Он был уверен, что это досадная, легко исправимая ошибка.
Но тут взъерепенился Валька Бессонов:
– Ты специалист, а я кто? Меня тоже послали не пни ворочать, я, брат, лучший штукатур Ленинграда!
Мощно рявкнул Генька Калюжный:
– В чем дело? Все специалисты! Я тоже квалифицированный токарь!
Ребята бросали топоры и пилы.
– А я монтер!
– А я слесарь!
– Я шестого разряда!
– Что шестого, я седьмого разряда, и то молчу!
Коля Платт отчеканил:
– Я говорю обо всех. Нас используют неправильно. Я предлагаю вызвать сюда Вернера.
Тоня Васяева, обчищавшая ветви с поваленных деревьев, врезалась в гущу ребят и закричала звенящим голосом:
– Это же чепуха, товарищи! Я тоже не лесоруб, а ткачиха. Так что же, я буду требовать, чтобы мне поставили под елкой ткацкий станок?
Ее слова прозвучали убедительно. Но Валька Бессонов перебил ее:
– Плевать мне на твой ткацкий станок! Меня посылали штукатуром. Тут вообще буза какая-то. Для чего Гранатов списки составлял? Да здесь и почва черт знает какая! Пускай Вернер скажет. Вернера!
– Вернера! Вернера! – закричали ребята.
– Товарищи, товарищи, стыдно! – кричала Тоня. Пашка Матвеев поддержал ее.
– Дисциплина, ребятки. Вечером спросим, так не годится.
– Вернера! Вернера! – орали парни, заглушая их голоса.
Петя Голубенко зорко наблюдал происходящее. Желтые веснушки выделялись на побледневшем лице. Он вспомнил «пиратов» на «Колумбе». Еще не зная, как быть, он выскочил вперед:
– Я мигом слетаю, – и вприпрыжку поскакал обратно в село.
Когда впереди показались крыши села, Петя остановился в нерешительности. Он не знал, что сказать Вернеру. Вернер рассердится: «Пираты вы или комсомольцы, черт возьми?» Петя чувствовал себя представителем нового «пиратского» возмущения. Но он не хотел им быть. «Товарищ Голубенко, – скажут ему, – вы уже второй раз за три дня срываете дисциплину». И зачем им дали этого смешного Павла Петровича?
Он тихим шагом пошел по селу. На барже было тихо. Вернера не было. «Амурского крокодила» втягивать в эти дела не стоило.
Петя ушел и столкнулся на сходнях с плотным небритым человеком в светлой кепке.
– Ты что? – спросил человек в светлой кепке. Петя вспомнил: этот человек прилетел поздно вечером на самолете и обходил вчера ночью палатки.
– Ничего… – сказал Петя. – Я со второго участка. Меня послали за товарищем Вернером.
– А что случилось?
Петя сбивчиво объяснил, что ребята «бузят». Он попросил:
– Вы бы сходили туда, а?
– Слушай, парень, – сказал человек в светлой кепке. – Вернеру я даже говорить не стану. Пойди и скажи своим ребятам: Морозов сказал, что посылали сюда не токарей и слесарей, а лучших комсомольцев. И все. Пусть поймут сами. Не маленькие.
Петя кивнул головой и побежал обратно. Но выбежав за село, снова остановился в раздумье. Кто станет его слушать? Скажут – твое дело маленькое, второй разряд.
Он прислушался к далеким стукам топоров и побежал на стук разыскивать Круглова. Первый участок работал вовсю. Молодой инженер Федотов толково расставил людей. Петя сразу увидел Круглова, тащившего на плече печально поникшую березу.
Петя помог дотащить березу до места и зашептал, чтобы не услышали другие ребята:
– Андрюша, буза. Пираты. Ты бы сходил со мною, а?
Андрей расспросил, что да почему. Вполголоса переговорил с инженером Федотовым, позвал Катю Ставрову:
– Катя, пошли усмирять «пиратов». Твой Бессонов хочет штукатурить сосны.
– Он не мой! – сказала Катя, но пошла.
На втором участке ждали Вернера. В ожесточенных спорах комсомольцы раскололись на две враждебные группы. Спокойные доводы Коли Платта действовали на многих. Те, кто не мог и не хотел согласиться с ним, с ожесточением накинулись на работу. Пашка Матвеев валил одно дерево за другим, он обливался потом, ни на минуту не давая себе отдыха. Оставив свои кастрюли, схватилась за пилу Клава.
– Как вам не стыдно, а еще парни! – добродушно бросила она. И несколько непокорных, ворча, отняли у нее пилу и стали на работу.
Сема Альтшулер продолжал возиться с очагом. Он был не прочь вмешаться в спор, но чувствовал, что нужны особые, продуманные методы. Павел Петрович не годился, он не умел организовать людей. Но и ребята не годились. Семе было мучительно стыдно за них, и больше всего за Геньку, за друга. Он долго обдумывал положение, прежде чем позвать его.
