Его появление с косой на плече вызвало оживление.
— Здравствуйте, товарищи! — крикнул Кретов.
Отозвались нестройно.
— Как же это вы, Алексей Федорыч, коней бросили? — спросила любопытная Нефедьева.
— Это я временно, подсобить вам пришел.
— А мы вроде и не просили, а, Селезень? — не глядя на Кретова, вполголоса сказал Шумилов.
Светлые огоньки мелькнули в глазам Кретова, но так мимолетно, что никто не заметил.
— А я и не стал дожидаться, когда попросите. Знаю: народ вы деликатный, застенчивый, так и будете маяться через пень-колоду.
— Мы, знаете, от груди давно отученные, — развязно заговорил Шумилов. — Нам няньки не требуются…
Кретов подошел вплотную к Шумилову — и в упор:
— Сколько даешь?
— Норму, — машинально ответил тот.
— А еще бывший фронтовик! Ты фашистов тоже по норме бил, а?
Все засмеялись. Круглолицый, с детскими яблоками щек, Селезнев хлопнул приятеля по плечу.
— Подбрили тебя, Андрейка!
Шумилов было смешался, но затем нашел новую тактику:
— Значит, по-вашему, нормы занижены? Так, что ли? — спросил он с подчеркнутой вежливостью.
— Норма старая, а колхозник после войны покрепче стал. Верно, Селезнев?
— Точно, — отозвался тот, поведя плечом.
— Что точно? — огрызнулся Шумилов. — А сам-то ты сколько даешь?
— Шестьдесят соток, — неуверенно отозвался тот.
— Оговариваешь ты себя, — заметил Кретов. — Чтоб такой орел да шестьдесят соток давал! Да ты, наверное, по гектару берешь!
— До гектара у Мишки нос не дорос, — ввернул Свистунов.
— Поговори еще! — обозлился Шумилов. — Сам небось и норму не вытягиваешь.
— Я что… Я старой… — смешался Свистунов.
— Тут, товарищ Кретов, такая петрушка, — серьезно, с сердцем заговорил Селезнев, — эти руки, — он выбросил вперед большие ладони, — к машинам прикипели, как-то нейдет коса к руке.
— Милый ты мой друг, — душевно сказал Кретов, которому нравился добродушный парень, — так ведь у кого руки к машинам привычны, тому коса — игрушка!
— Чем говорить-то, — встряла быстроглазая Амосова, — взяли б да показали!
— Это верно, — пробурчал Шумилов, — говорить мы все мастера.
— А я затем и пришел. Ну-ка, кто у вас главный? Отмерь мне участочек. А вязальщиц дай быстрых и хватких, чтобы не отстали. Вот хоть бы ее, — указал он на Амосову, — и Нефедьеву. Справитесь?
— Как бы пятки не оттоптали! — захорохорилась Амосова.
— Смотрите, не потеряйтесь. — Кретов перевел взгляд на рожь, по которой седыми шелковистыми волнами пробегал ветер. — Ну, да как-нибудь две нормы возьмем…
— Сколько? — недоверчиво переспросил кто-то из колхозников.
— Две, говорю, поначалу. Я ведь тоже маленько отвык, практики не было, — сообщил он доверительно. — Селезнев, хочешь соревноваться?
— Можно. Только две-то вам никак не взять, это я предупреждаю.
— Посмотрим, — ответил Кретов и в сопровождении женщин двинулся на отведенный ему участок.
Отмерив шагами площадь в восемьдесят соток. Кретов увидел, что задача, взятая им на себя, не из легких. В прежнее время он справился бы без труда, но что ни говори, а отвык, да и сила не прежняя. Но, взявшись за гуж, не говори, что не дюж.
Ветер, дувший на пригорке сильнее, чем в низине, гнул колосья в его сторону.
— Айда на тот конец участка! — поманил он за собой вязальщиц.
Кретов осмотрел косу, постучал оселком по лезвию, послушал звук, отрегулировал грабки.
— Ну, сударушки, готовы?
Те в ответ помахали соломенными жгутами.
— Пошли!.
Он широким взмахом отвел косу и повалил первый вилок срезанного хлеба, второй, третий. Коса хорошо шла по росе, но колосья ложились не так ровно, как хотелось бы. Кретов остановился и подтянул дужку повыше.
— Заело? — ехидно спросила Амосова. — Ой, отдавим тебе пятки!
— А ну, догоняйте!
Ветер, поводя колосья навстречу режущей части ножа, помогал Кретову. Дойдя до конца участка, он обнаружил, что вязальщицы чуть поотстали.
По лицу Нефедьевой катились бусинки пота.
— Ух, здоровенный! — восхищенно крикнула Амосова. — Ну, чего стал? Крой дальше!
— Дальше не пойдем, — сказал Кретов, — поворачивай. — И, не вдаваясь в объяснения, направился к исходному месту.
Вязальщицы насмешливо перемигнулись — чудит дядя! — но молча последовали за ним.
Кретов решил итти не в круговую, как то обычно делали косны, а придерживаться одного направления, чтобы ветер помогал ему. Эта мысль и пришла ему прошлой ночью, когда он любовался, как ветер колышет травы на выгоне.
Нефедьева и Амосова работали весело и споро, с шутками и пересмешками, но чем дальше, тем все реже слышались их голоса; закусила губы чуть не до крови черноглазая Амосова, тяжело ходит высокая грудь Нефедьевой. Они были приучены часто отдыхать, так завели косари, ярые курильщики. А этот уже который час машет и машет косой, неустанный, а спина у него хоть бы чуть взмокла.
Между тем Кретов едва с ног не валился. Но прервать нельзя — с малых передышек измотаешься. Он решил отработать половину и тогда уж отдохнуть как следует.
В полдень Кретов обтер травой косу и крикнул вязальщицам:
— Закуривай! Перерыв на полтора часа!
— И домой сходить можно?
— Можно! Только чтобы точно быть на месте!
Кретов достал из кармана завтрак и расположился под кустом бузины полдничать. Покончив с завтраком, выкурил две папиросы и, прикрыв голову курткой, заснул.
К шести часам вечера, когда солнце еще ложилось тяжелым жаром на плечи, а от земли потянуло прохладой, вязальщицы поставили последний сноп.
— Поздравляю! — сказал Кретов. — Сегодня вы заработали четыре трудодня.
— За вами, правда, легко вязать, грядок ровным, — сказала Амосова, — а за другими весь хребет изломаешь. Кидают как попало…
— Вот и надо, чтоб все так косили, — сказала Нефедьева. — Ужо я женщин навострю!..
Кретов промолчал, но было ясно, что день не пропал даром. Когда он проходил мимо косарей, его окликнул Селезнев:
— Что скучный, товарищ капитан?
— А ты что такой веселый?
— Мы с Шумиловым по семь соток дошибли. А у вас, поди, целых две нормы?
Заметив, что другие косари и вязальщицы прислушиваются к разговору, Кретов ответил равнодушно:
— Да, больше не натянул!.. Отвычка, знаешь!..
— Шутки! — крикнул Шумилов.
— А ты, милый друг, пойди и проверь, — небрежно бросил Кретов и, повернувшись к Селезневу, сказал: — Завтра думаю гектар с лишним дать.
Махнул картузом и двинулся своей дорогой.
На следующий день он снова вышел в поле. Приближаясь к стану косарей, он еще издали услышал громкие голоса, среди которых выделялся пронзительным серебром голос Амосовой:
— Ну, и заварили вы нам кашу, Алексей Федорыч! — дружески улыбнулся Селезнев. — Вязальщицы бунтуют. Говорят: «Почему мы хуже вас косим? За вами, говорят, и пятьсот снопов связать не трудно!..»
— Факт, не трудно! — вмешалась Амосова. — Алексей Федорыч ровно кладет, колосок к колоску. А вы кидаете как попало. За вами сноп свяжешь — спины не разогнешь!
— Да и не курит он то и дело, один даст перерыв, зато долгий, — добавила Нефедьева.
«Правильных я себе помощниц избрал, — подумал Кретов, — и руками и языком мастерицы работать…»
— Проверили мы вас вчера, — выступил вперед Шумилов, — точно: восемьдесят две сотки. И женщины правду говорят: всем так косить надо. — Шумилов немного рисовался откровенностью, с какой он признавал правоту Кретова и собственную неправоту. — Спасибо за урок, товарищ капитан.
— Не в «спасибо» дело, — прервал Селезнев. — Вы нам лучше растолкуйте, как надо работать.
— Точно! Дело! — заговорили вокруг.
Кретов улыбнулся.
— Секрету тут особого нет. Перво-наперво — коса должна быть настроена, как хорошая гитара, наточена, как бритва; грабки отрегулированы, дуга на месте, чтоб колос не переваливался. Если чувствуешь неполадки, остановись, исправь. Дальше. Замах делай широкий, плавный, чтоб стерня ровной была, а не буграми. Это одно дело. А вот и второе. В нашем труде надо с умом действовать. Тут место возвышенное, ветряное, глядите, как ветер колосья клонит. Значит, здесь их способнее по ветру брать, а не в круговую. Ты лишний кусок поля задаром пройдешь, зато в силе и быстроте выиграешь. У вас тут стерня низкая, а там бугрится, и даже колоски остались. А почему? Потому что колосок навстречу косарю гнулся, коса скользила, плохо брала. От этого и колосья теряются. Вот и вся наука. Остальное от человека зависит. От его рук и сердца…
Кретов замолчал, утомленный длинной речью, отер пот со лба.
— Понятно, — сказал Селезнев. — Выходит, сметка и здесь нужна.
— А ты что думал? — с вновь обретенным, хотя и не совсем уверенным, апломбом воскликнул Шумилов.
