Это была квартира номер девять в миниатюре.
Это странное название носят независимые в силу своих знаний люди, которыми дорожат и за которыми иногда ухаживают. Оба инженера были замдиректорами — в сущности, фактическими заправилами нашего завода.
Здесь придется сделать небольшое отступление. Когда вы попадете на фабрику, на завод, в учреждение, где от служащего требуются специальные познания, то там вы не найдете инженера, мастера, заведующего и так далее: вы найдете заминженера, заммастера, замзава. Должности семнадцатого разряда замещались исключительно рабочими, получившими образование в объеме курса политграмоты, — естественно, что они никуда не годились на этих должностях, и им в помощь назначались специалисты, носившие наименование замов. Заведующие являлись только комиссарами, контролирующими, а чаще всего лишь тормозящими работу этих замов. Насколько была рациональна подобная организация, вы увидите после.
Возвращаюсь к рассказу. Когда я пришел, вечеринка была в полном разгаре, и вино уже успело произвести свое действие на языки гостей.
— А, мертвец! — закричал помощник бухгалтера. — Имею честь представить существо, вылезшее из могилы. Вы не поверите — ему шестьдесят семь лет.
— Что вы? Неужели?
Я сразу стал центром внимания.
— Это вам двадцать раз вырывали ноздри? — спросил один из гостей.
Я смутился:
— Чепуха! Ничего этого не было!
— Мы отлично понимаем, отлично, — ответил толстенький инженер в очках, — мы ведь тоже немножко знакомы с историей.
И тут же начали ругать правительство. Я по опыту знал, к чему могут привести подобные разговоры.
— Да вы не беспокойтесь, — сказали они, заметив мое смущение, — мы здесь в своей компании. Шпионов нет.
— Кого они хотят обмануть? Народ? Западную Европу?
— Сказки для детей младшего возраста!
Потом перешли к заводским порядкам и особенно обрушились на директоров:
— Сидели бы дома, получали жалованье…
— А разве на одно жалованье проживешь?
— Они работают два часа, а вот один ухитрился ускользнуть от контроля и проводил на заводе не больше пяти минут. Так вот, когда ему сказали, что он вводит завод в убыток, знаете, что он ответил? "Если бы я сидел на заводе два часа, было бы еще больше убытку".
— Верно! Они только разрушают дело! Возьмем хотя бы у нас…
Инженер в очках начал перечислять причины, от которых разрушается дело. Я не буду вдаваться в подробности, но он насчитал около десятка таких промахов, каждый из которых в наше время довел бы предприятие до банкротства. Я удивился:
— Почему же всетаки завод сводит концы с концами?
— Отсутствие конкуренции. Ведь ввоз изза границы запрещен.
— Запрещен? — удивился я. — А ведь мне говорили, что он теперь просто не нужен.
— Ну да, не нужен! — засмеялись все. — Да вы с луны, что ли, свалились? Ах, да ведь вы выходец из могилы!
И опять все бесцеремонно захохотали. Не знаю, верили они мне или считали ловким шарлатаном. Во всяком случае эти люди были не так настроены, чтобы верить чему бы то ни было. Они были полны самой бесшабашной иронии,
— Но если вы видите недостатки, почему не стремитесь исправить? Ведь многое зависит от вас?
— Очень нужно! — ответил один инженер.
— Попробуйте! — возразил другой.
За попытки вмешаться в управление некоторые слишком беспокойные люди были сосланы в очень отдаленные места — "ловить рыбку", как выражались инженеры.
— А мы предпочитаем ловить рыбу в мутной воде, — сострил помбухгалтера, кладя на тарелку кусок осетрины.
Может быть, в его шутке больше правды, чем кажется ему самому. Ведь все покупки, все распоряжения администрации, все, наконец, злоупотребления происходят не без их участия. Они виноваты во многом. В таком, приблизительно, смысле я высказался в ответ на замечания моих собеседников. Толстый инженер принял серьезный тон:
— Не так опасно украсть, — сказал он, — как опасно возразить директору.
Так было и при старом режиме, с тою лишь разницей, что тогда директор понимал коечто и притом был заинтересован в благосостоянии предприятия. Теперь другое: директора отбывают повинность, инженеры — тоже, ну, а рабочие — рабочие, как и прежде, — только живые машины, о которых заботятся много меньше, чем о машинах неживых.
— Вот если бы мы… Вот если бы я…
Таким припевом кончались разговоры спецов. Интересно знать, перейдут ли эти люди от разговоров к делу, примирились они со своим положением или нет. Я закинул удочку:
— Меня очень удивило то обстоятельство, — сказал я, — что рабочие поставлены в невозможные условия. Неужели мы не можем им чемнибудь помочь?.. А тогда они помогли бы нам…
Удочка была закинута именно туда, куда нужно. Несмотря на то, что гости достаточно выпили, они подошли к вопросу очень серьезно. Водворилось молчание. Потом инженер в очках неуверенно сказал:
— Но ведь они абсолютно бессознательны.
— Они забиты и запуганы, — подтвердил другой инженер, — они ненавидят всех, кто устроился лучше их…
— Мы можем поделиться с ними своими знаниями, — возразил я.
Мое предложение вызвало длинные разговоры. Конечно, все соглашались, но, с другой стороны, боялись рисковать. Из этих разговоров я понял, что моим собеседникам не улыбалось спуститься вниз по социальной лестнице.
— А всетаки их можно использовать — до поры до времени, — решил я. Конечно, они попытаются оседлать движение, как только оно возникнет, но тогда их можно будет и осадить. Чтобы не терять удобного момента, я предложил им завтра же начать действовать: организовать просветительское общество и устроить в рабочем клубе ряд лекций. Они согласились.
— Но ведь нас заставят проповедовать политграмоту!
— Чем же нам повредит политграмота? Даже она, если ее хорошо усвоить, повышает культурный уровень, — возразил я.
Серьезного желания работать я не заметил ни у одного из присутствовавших на вечеринке. Только толстый инженер после ужина, развалясь в кресле, сказал мне:
— Если вы серьезно, то мы вам поможем… Начинайте…
Плотно покушавший человек всегда настроен филантропически.
Но для моей цели большего не требовалось. Для замов я свой человек, и если они не помогут, то во всяком случае не будут мешать. А культурнопросветительная работа в клубе станет ширмой для моей политической деятельности.
Двадцать шестая глава
Первые шаги
Я правильно учел положение, выбрав клуб центром своей деятельности. Это было учреждение, уже однажды проделавшее огромную работу, но замершее на время в связи с общим окаменением государственного строя. Что происходило в фабричном клубе? Такие же богослужения, как и в любом другом, с той разницей, что сюда насильно сгонялись рабочие. Скучнейшая проповедь на непонятном для рабочего языке я и забыл сказать, что проповедники говорили на особом языке — странной смеси русского с латинским. Между прочим, этот язык употребляли и в газетах, на торжественных заседаниях, общих собраниях, где опятьтаки не произносилось ни одного живого слова. Вполне понятно, что в клуб никто не ходил — в пивной было интересней и веселее.
Что мне оставалось делать? Влить жизнь в омертвевшее тело полезного учреждения.
Из переговоров с администрацией я выяснил, что препятствий не будет: только мои лекции не должны выходить за пределы курса политграмоты. Требовали сначала, чтобы я буквально повторял тексты катехизиса, но мне удалось отстоять самостоятельность изложения.
— Ведь усвоение марксизма, — доказывал я, — приведет только к укреплению существующего порядка. Есть скрытое недовольство: многие не понимают, что они живут в совершеннейшем из государств…
Одним словом, я убедил администраторов, приведя несколько цитат из катехизиса. Мне оказало большую пользу их благоговение перед цитатами. Стоило только подкрепить свою мысль ссылкой на катехизис, как лица администраторов вытягивались, они постно улыбались — и дело в шляпе. Лица, которые могли повредить — замы — были на моей стороне.
Первая лекция — о классовом строении общества. Слушателей собрать было нелегко. Администрация предложила издать приказ, но в моих интересах было видеть на лекции только действительно интересующихся: пусть придут двое, зато я не буду видеть перед собой сонные физиономии отбывающих скучную повинность.
Собралось не двое, а около сорока человек. Не знаю, в чем дело, но, вероятно, тут повлияла моя репутация: я в противоположность многим своим товарищам не ругался, не придирался к мелочам, держал себя с рабочими, как свой человек, и вскоре заслужил хорошее отношение мастерской. Моя мастерская и была, главным образом, представлена на лекции. Присутствовал также политрук завода и даже — минут пять — один из директоров.
