Медалью старик страшно гордился. Не расставался с медалью нигде. Ходил с нею и в клуб, и в баню.
Глава седьмая. И снова бой…
Савельев — ровесник Великой Октябрьской революции. Родился Степан Петрович в 1917 году.
За те годы, которые пробыл Савельев в Березках, много узнали здесь о председателе. Выяснилось, что он свой же крестьянский парень. Появился на свет Савельев в такой же русской деревне. Правда, в соседней области, на речке Ламе.
Отца он своего не помнит. Погиб отец Степана Петровича на гражданской войне от белогвардейской сабли. Было в ту пору Савельеву три года.
Прожил Савельев в родной деревне до семнадцати лет. Потом ушел на завод. Работал токарем. С завода был взят в армию. Отслужил действительную, послали по комсомольскому набору в танковое училище. Только его закончил, как началась война с белофиннами. Попал Савельев на войну, сражался в Карельских лесах на Ухтинском направлении.
Кончилась война с белофиннами, а тут подошла Великая Отечественная. С первого до последнего ее дня бился Савельев с фашистами. Был четырежды ранен и награжден шестью орденами. В том числе чешским и польским. После войны служил Степан Петрович в строевых частях. Затем преподавал в танковом училище. После демобилизации из армии он и приехал в колхоз.
В родном селе была у Савельева девушка. Машей звали. Вместе они росли. А когда уезжал Степан из села, поклялись в вечной любви и дружбе. Война всему помешала. Замучили Машу фашисты. Партизанила она вместе с односельчанами в родных лесах.
Светлую память о Маше и хранил Степан Петрович все эти годы. Так и прожил, ни на ком не женившись.
Демобилизовавшись из армии, конечно, мог Савельев поехать в родную деревню. Но не решился. Не хотел тревожить старые раны. К тому же мать у него умерла. Родных на Ламе никого не осталось.
Но и в Березки Савельев попал не случайно. Памятны Савельеву эти Березки. Память уходит в 1941 год. В пяти километрах от села за крутым оврагом, за дальним лесом, в той стороне, где дорога идет к районному центру, есть в Березках большое поле. Здесь в страшном танковом бою с фашистами получил Савельев свое первое ранение и пролил свою первую кровь за Родину.
Многие из друзей Степана Петровича навеки остались в этих местах. Может, солдатское сердце и потянуло сюда Савельева.
Но обо всем этом узнали в Березках не сразу. Не враз председатель для всех раскрылся.
Стало окончательно ясным и странное поведение Савельева в первый день по приезде в Березки. На местном кладбище лежали однополчане.
Разрослись Березки. И к югу, и к северу. И к лугу, и к лесу. И не только за счет новоселов из дальних мест. Съехались в Березки жители из соседних маленьких деревень. Из Горюшек, из Песчинок, из Мертвых Двориков. Трудно теперь в Березках: начинают путаться без названий улиц сельские почтальоны.
Возникла идея улицы наименовать. А чтобы не было так: бухнул первое, что на ум пришло, Савельев и предложил провести нечто вроде колхозного конкурса. Отвели на раздумья месяц.
Весь месяц все, вплоть до деда Празуменщикова, ходили, ломая головы. Только и слышалось:
— Придумал!
— Придумал!
— Придумал!
Постепенно жители стали группироваться, вносить общие пожелания от отдельных концов села.
Так, колхозники северной, самой нагорной части Березок решили свои улицы назвать именами советских космонавтов. Южная часть села стояла горой за поэтов. Тут прежде всего назывались имена Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова, а из советских поэтов — Владимира Маяковского.
Савельев тоже внес предложение: назвать одну из улиц именем Сергея Есенина.
Все закричали:
— Верно!
И долго потом поражались, как они сами до того не додумались. Как это так, чтобы в Березках — и вдруг не было бы улицы Сергея Есенина.
Дольше других решался вопрос о наименовании главной улицы. Любили в Березках главную улицу. Широкая, просторная, стрелой пересекала она Березки и уходила до самого горизонта.
Кто-то полез с предложением: «Широкая», кто-то сказал: «Солнечная», женщины кричали: «Имени 8 Марта». Дед Опенкин предлагал назвать «Автомобильной».
— Ишь их сколько теперь развелось, этих машин! Аж страшно ходить по улице. Жужжат, спать не дают, — обосновывал он свое предложение.
Но тут выступил Филипп Спиридоныч Сизов, отец Лизы Сизовой. Начал он издалека.
— Памятью люди слабы, — ворчал Сизов. — Прошло, отвалилось, травой заросло. Теряется прошлому след, словно прошел по росе. Вышло солнце, и следа нет.
И уже потом заговорил о Капитоне Захарове — первом председателе в Березках.
— Отдал жизнь за колхоз, за людей Захаров, — говорил Филипп Спиридоныч. — А где ему доброе слово? Предлагаю главную улицу в нашем селе величать именем Капитона Захарова.
И всем стало ясно, что это и есть самое верное предложение. Стала улица — улицей Капитона Захарова.
По билету денежно-вещевой лотереи рыжий Лентя выиграл мотоциклет. Никто не верил в такое, пока мотоциклет не пригнали в Березки.
Все поражались удачливости рыжего Ленти. И лишь дед Опенкин качал головой:
— Не повезло. Не повезло. Другие «Москвич» выигрывают.
Ездил Лентя без прав, без номера. Гонял он без устали, доставляя радость местным собакам и пугая до смерти старух. Ездил младший Опенкин и в соседние села, в Дубки, и в Грибки, и даже по новой трассе в райцентр. Здесь и приметил мальчишку автоинспектор лейтенант Швабра.
Более сурового автоинспектора, чем лейтенант Швабра, пожалуй, нет во всем Советском Союзе. Нарушитель, то есть Лентя, — без прав, без номера — был, как говорят, налицо. Закон требовал действий.
Между Шваброй и рыжим Лентей возникла настоящая война. Лейтенант был стороной наступающей, мальчишка — ускользающей. Ускользал он действительно ловко. Трижды гонялся Швабра за рыжим Лентей по трассе, но безуспешно — обходил Лентя его по скорости.
Тогда Швабра устроил на мальчишку засаду. Стал поджидать его у колхозной чайной возле дорожной развилки, где самодельная трасса из Березок входила в большую трассу.
Проявил лейтенант упорство. На четвертом дежурстве заметил Лентю. Ринулся на своем мотоциклете наперерез. Причем так засвистел в милицейский свисток, что Лентя от неожиданности чуть не свалился.
Реакция у мальчишки моментальная. Увидев, что это Швабра и путь перекрыт, он немедля свернул с дороги на едва заметный проселок, который тянулся от той же чайной.
Швабра помчался следом. Лентя поднял страшенную пыль, но это не помогло. Швабра не отставал, а, наоборот, на сей раз настигал, приближался к Ленте. Мотоциклетный мотор у лейтенанта ревел во всю звериную силу: специально ставил Швабра мотор на ремонт.
Проселок вел к речке Переплюйке. Подскочив к Переплюйке — тут через речку шел узкий горбатый мосток, — Лентя увидел перед собой грузовую машину. Везла она доски. Сзади доски свисали с кузова. Когда машина вошла на мосток, задняя часть ее опустилась, и доски коснулись земли.
Вот неудача! Мосток занят, сзади свистящий Швабра, спасенья нет. Рыжий Лентя и махнул через доски. На полной скорости перелетел через кабину — водитель в кабине лишь ахнуть успел — и, словно лыжник с трамплина, пролетев по воздуху, приземлился опять на дорогу, уже по ту сторону Переплюйки.
Мотоциклет вильнул, но не свалился.
Пока машина прошла мосток, пока обогнал ее Швабра, мальчишка и выиграл важные очень минуты.
Сразу же за Переплюйкой начинался дремучий лес. Лентя немедля свернул на лесную дорогу, зная, что лес — это лучшее из укрытий. Помчался какими-то тропками, сворачивал влево, вправо, путал следы, как заяц. Но Швабра не отставал. Было ясно: на этот раз лейтенант задался целью не упустить нарушителя.
Промчавшись еще километра два, рыжий Лентя вдруг понял, что выскакивает он именно к тому месту, к тем самым топям, в которых чуть не погиб во время войны дед Опенкин. Мелькнул знакомый осинник. Лентя вскрикнул и по шею влетел в трясину. Жижа обхватила со всех сторон.
— Спа-а-асите! — дико заголосил Лентя.
И был спасен.
Подоспевший Швабра вытащил его на сухое место. Мотоциклет, конечно, погиб.
Такое стечение обстоятельств обескуражило даже деда Опенкина.
— Ну и ну, — поражался старик, — другоразь, и то же самое болото. И я тонул, и он тонул. И я уцелел, и он уцелел. И меня лейтенант вытащил, и его лейтенант вытащил. Ну и ну… В меня, значит. Жить ему долго.
За нарушение водительских правил рыжий Лентя, а точнее — дед Опенкин, был оштрафован Шваброй на пять рублей. Сам же Швабра за спасение Ленти был награжден медалью «За спасение утопающих».
