И тут на пороге появился запорошенный снегом Касум. Он стучался еще в несколько домов, не достучался, а теперь услышал голоса и вошел.
— Узнаю тебя, край необузданных чувств! — громко воскликнул Касум.
И теперь, когда уже пришла помощь, Айшат вдруг потеряла сознание, тяжело повисла на руках Хамзата. И Хамзат испугался, побелел, как снег.
— Айшат, Айшат! Что с тобой?! — лепетал он растерянно.
— Эй, что это? Двадцатый век — и Проспер Мериме?! — воскликнул Касум. Он мгновенно сбросил шубу и шапку: чтоб не помешали, если придется схватиться с насильником.
— Кто там вошел? — сказал Хамзат. — Помоги ее положить на тахту, ей плохо.
— Ты ее убил? — грозно спросил Касум, приближаясь. И тут Хамзат увидал перед собой чужого, незнакомого человека в хорошем костюме: горожанина. От страха у него затряслись губы: конечно, прибыл снизу представитель Советской власти к Мухтару!
— Не говори так! — возразил Хамзат.
— А кинжал зачем выхватил?
— Кинжал? — Хамзат взглянул и увидел лежащий на полу кинжал.
— Да! Кинжал.
— Ну-ка помоги уложить ее на тахту… Просто беда: вот-вот вернется отец.
Касум помог.
— Да она же почти мертва… Что ты сделал?
— Я… ничего. Право, ничего… — Хамзат рванулся к двери, но Касум удержал.
— Нет, братец, так не выйдет! Останься и жди суда.
— Я не убивал ее. Я сказал ей только — «люблю!».
— А она любила тебя?
— Н-не знаю…
— Все понятно: преступление на почве ревности. Эх, ишачья голова, разве ты не знал, что со словом «люблю» надо обращаться, как с космической пылью, осторожно? Да и вообще лучше не обращаться: любовь должны понимать без слов!
— Не мог же я знать, что она так… расстроится?! Я сейчас, я…
На этот раз Касум не успел задержать Хамзата.
Корреспондент стоял посреди комнаты в сомнении. Если сейчас войдут люди, они подумают, что виноват он, Касум, в том, что здесь произошло. А в то же время разве можно оставить девушку, когда она, быть может, нуждается в неотложной помощи.
Касум подошел ближе и вздрогнул: Айшат была действительно красива, а теперь, в обмороке, когда исчез яркий грубоватый румянец, она сделалась воистину прекрасна… Невольно робея перед красотой, Касум коснулся ее руки ощутил равномерное тихое биение пульса.
— Стучит! Стучит, как молоточек ювелира, — обрадовался он. — И откуда взялась она такая? Фиалка среди снегов…
Он нашел кумган с водой и, набрав воды в рот, прыснул в лицо Айшат, как прыскал на собственную сорочку, когда надо было ее погладить.
Айшат открыла глаза. Айшат с удивлением поглядела на него. Айшат поднялась:
— Кто ты?
— Тебе было плохо. Лежи!
Касум протянул было руку, но девушка отстранилась.
— Не прикасайся ко мне, незнакомец.
— Какой я незнакомец! Я тебя видел. Да и вообще я тебя знаю давно. Лежи спокойно.
— Ты не мог меня знать, потому что я тебя не знаю.
— Какие все это пустяки! Ну, я видел тебя в городе… Или в прошлый приезд… Или во сне, наконец! Ну, какая разница?
— В городе? Откуда ты здесь взялся?
— Вот приехал.
— Уходите, уходите отсюда.
— Какая благодарность! Я ее спас…
— От кого спас?
— От этого негодяя.
— Где он?
— Убежал, к сожалению.
— Уходите и вы. Я не хочу, чтобы меня заставали с незнакомцем.
— Не уйду! Мне некуда идти.
Касум сел на стул.
— Тогда уйду я! — возразила Айшат и решительно пошла к двери в одном легком платье.
— Хорошо, хорошо, уйду! — поднялся Касум. — Ну и гостеприимные же здесь люди!
Он надел медвежью шубу, нахлобучил шапку и вышел. И услышал, как за спиной лязгнул крючок.
А в мечети уже не первый час пылал яростный спор, на этот раз шубурумцы ничего не желали слушать, орали десятками голосов одно и то же: немедленно, сейчас же переселяться вниз. Они больше не могут жить в таком ужасе, когда под окнами ходят каптары, нападают на людей, — как это «на кого?». А Одноглазый разве не человек?! А? Когда из-за проклятого каптара людям нечего курить, кончается сахар, кончается керосин… Нет уж, хватит! Теперь они не дорожили даже святыми могилами предков.
— Да куда же переселяться? — развел руками Чамсулла.
— А в тот поселок, куда звали осенью.
— Поздно спохватились, — возразил Мухтар. — То место уже заняли другие.
— Пусть не то, пусть какое-нибудь…
— Да разве можно переселяться на голое место, где нет ни жилья, ни времянок?.. Вы соображаете или нет? Время-то какое: зима, мороз… А у вас дети, старики…
— Все равно! — голосили люди. — Не хотим оставаться в этих проклятых аллахом скалах!
— А сколько раз вы не хотели, отказывались? — вмешался Чамсулла. — Переселяться — это верно. Но нельзя переселяться наспех. А вы кричите: «Завтра же!» Стыдно, вы же умные люди. Куда вы пойдете? Подумайте хорошенько… Нас же осмеют: мол, вот идут беженцы от каптара! Срам!
Неизвестно, сколько еще длился бы спор, если б в мечеть не вломился бледный, запыхавшийся Раджаб.
— Беда, беда, «сельсовет»! — завопил он, едва переводя дыхание.
— Какая еще беда?!
— Я говорил! Я предупреждал! Я предвидел! А меня не слушали.
— Да что же случилось? Скажи толком. — Чамсулла схватил его за грудь и встряхнул.
— Теперь говори не говори… Все пропало… Я предупреждал! И не один раз! Много раз!
— Не бормочи! Говори, в чем дело?
— Я же предупреждал…
— Ну, хорошо, хорошо: допустим, что ты говорил.
— Не «допустим», а точно.
— Не тяни…
— Он там. — Раджаб показал на выход.
— Кто?
— Этот шайтан. Каптар!
— Где?
— Он поджег мою контору. Как только я увидел красного петуха…
— Какого петуха?!
— Ну, пламя, огонь! Так сразу сердце ушло в пятки. Бегу туда, смотрю, а он сидит у костра из моих бумаг — там накладные, ведомости, списки, — а он греется и хохочет… Что теперь будет, а? Акт надо! Акт составить…
— Проклятье! Что за дьявольщина здесь творится! — крикнул Чамсулла и бросился к выходу.
Мухтар не отставал. За ними бросились все, кто был еще достоин называться мужчиной в Шубуруме. Горным потоком хлынули люди к колхозному складу, крича, бранясь, готовые схватить голыми руками снежного человека, связать, посадить на цепь.
Впрочем, не все были охвачены гневом, кое-кто отделился от потока и ушел домой: мол, лучше не ввязываться в эту историю, кто знает, что может произойти и какими средствами самозащиты обладает неведомое существо, могущее жить на ледниках. Лучше быть подальше от беды.
У склада пахло горелым, из разбитых окон валил дым, а внутри помещения в пламени догорающих бумаг кто-то плясал.
— Вот он, вот каптар! — заорал Раджаб. — Хватайте его! Ему потеха, а мне каково? Документы сгорели!
Люди невольно отпрянули от дверей, даже Чамсулла дрогнул в мгновенной нерешительности. Но тут они услышали голос того, кто пытался затоптать огонь:
— Эй, люди! Чего же вы смотрите? Быстрей воды! Ваше же добро горит.
Ну да, это был Касум. Он проходил переулок, когда увидал пожар… И на первый взгляд он, пожалуй, мог бы сойти за каптара — весь черный от копоти, в лохматой шубе, в расстегнутой ушанке.
Зато и хохотали же люди, когда на их глазах каптар обернулся корреспондентом Касумом, которого они знали! Хохотали до слез, до колик. До изнеможения. Хлопая в ладоши от смеха, надрывали животы секретарь сельсовета Искендер, охотник Кара-Хартум.
— Ну и каптар! — смеялся Чамсулла. — А ведь похож! Похож!
— Вот твой каптар, — сказал Мухтар Одноглазому. — Так кто же поджег контору?
— Каптар.
— А где он?
— Клянусь бородой отца, своими глазами видел его… Наверное… Наверное, убежал.
— Убежал?! — с иронией переспросил Мухтар.
Общими усилиями быстро потушили пожар.
И хотя этот случай рассмешил шубурумцев, расходились они по саклям с непонятным чувством разочарования и растерянности: всем уже осточертели слухи, паника, напряжение последних дней; право, не мешало бы поскорее покинуть эти проклятые места!
ХУЖА-АЛИ И ЕГО СТАРАЯ ОСЛИЦА
Тревожная это была ночь.
Хужа-Али долго ворочался рядом со своей костлявой старухой, с которой живет под одной крышей больше половины столетия. Еще никогда постель не казалась такой жесткой. Не раз перебирал в задумчивости бородку. Наконец, толчком локтя разбудил бабушку Айбалу и высказал мысль, которая не давала заснуть:
— Жена! Эй, жена! Я решил уехать…
Хужа-Али — человек старой закалки, к нежностям не приучен, не может советоваться с женой. Он привык решать сам и это решение считает для семьи окончательным.
— Куда же ты на ночь-то глядя? — не поняла спросонья Айбала.
— Да не сейчас, завтра…
