Семья большая — семь человек…
«Только жалко, что погостила у нас дочка недолго, всего неделю. Она доярка, обслуживает двадцать две коровы. Шесть дней ее заменяли подруги. Все взбудоражены, все радуются за нее, провожали ее всем селом.
Собираемся летом ехать к ним в отпуск, очень просят они обязательно приехать».
Валя найдена. Но две другие Вали, не зная об этом, еще продолжают надеяться. Валя из Алма-Атинской области пишет:
«Неужели у вас нет такого желания, чтоб встретиться скорее со своей родной дочкой?»
«…Такие письма волнуют нас с женой до глубины души… Валя все еще думает, что я — Журбин, ее отец… И вот нам пришлось огорчить эту Валю».
Не сомневаюсь, что семья Журбиных снова возьмется за розыски, теперь они все будут искать отцов двум другим Валям.
Юрий Крымов писал с фронта о Советской Армии: «Она прекрасна своей человечностью».
Это подтверждают и дети. Всегда в детских воспоминаниях образ советского солдата связан с помощью, с добром.
«Потом я осталась одна… Солдат дал мне кусок хлеба.
Нелли Неизвестная»
«В детский дом меня привел какой-то солдат.
И. Костенко»
«Ночью в наш дом попала бомба, нас вытащил военный. Он держал на руках в одеяле маленького Валю, а меня держал за руку.
Галина Васильковая»
«Какой-то офицер во время налета немецких самолетов укрывал нас в гороховом поле,
Белбас И. П.»
«Один из солдат дал Толику свою пилотку, шапка мальчика была потеряна… Этот солдат все время помогал маме.
Лев Авдышин»
«Хорошо помню, что один разведчик угостил меня сахаром… Солдаты сами сшили нам рубашки, платья и даже пальто и отправили нас в детский дом.
Анна Скребенкова»
«Меня, замерзшего, взял на руки мужчина в шинели и принес в теплую комнатушку.
Алексеев Б. И.»
«Меня в руку ранило, помню даже, как потекла горячая кровь. Я лежала на земле, когда открыла глаза, передо мной стоял военный. Он дал мне из большой жестяной кружки напиться.
А. Д. Егорова»
«Я сидела одна дома на полу и строила домики из кубиков. В это время началась воздушная тревога, но я не обратила внимания и продолжала играть на полу. Вдруг завалило сенцы дома. Я закричала, в это время разбилось стекло окна и влез солдат, он меня оттуда за шиворот вытащил.
Л. Синева».
«Солдаты в теплых шапках со звездой хватали нас, детей, под мышки и сажали в кузова автомашин… На ночевку всех детей снимали и вводили в теплые хаты…Укрывался кто одеялом, кто и просто солдатской шинелью.
Белоконь Н. Е.»
«…Нас перевозили дальше в тыл. А всюду на дорогах встречались нам бойцы Красной Армии. Они брали детей на руки, ласкали, поили из фляжек чаем.
Жукова М.»
Через четверть века повторяю и я вслед за погибшим Юрием Крымовым: «Советская Армия прекрасна своей человечностью».
Поиски вернули меня к тем дням, когда я была на фронте. Была я там недолго, но мой фронтовой блокнот сохранился. Когда я перечитываю записи о детях, вижу, как они перекликаются с теми письмами, которые получаю сегодня. Мне пишут взрослые люди, но многие из них рассказывают о своем детстве. И тогда я вижу их маленькими. Узнаю в них тех детей, которых встречала на фронте, в освобожденных городах, на проезжих дорогах. Иногда я видела детей вскоре после разлуки с матерью или с родными, угнанными в Германию. Но в те дни я, конечно, не могла себе представить масштаба трагедии.
Из фронтового блокнота
По дороге на фронт я остановилась в Спас-Деменске, только что освобожденном от фашистов. Город еще время от времени обстреливается минометным и артиллерийским огнем.
На ночь меня поселили в небольшом домике, в котором совсем недавно жили немецкие офицеры.
Усталая с дороги, я сразу заснула, но вдруг среди ночи сон ушел, и я стала разглядывать комнату. Тут только обратила внимание, что она оклеена не обоями, а немецкими газетами. Над кроватью я прочла под крупным заголовком сообщение о том, что гитлеровские войска вот-вот войдут в Москву.
Сложное чувство овладело мной. Я ведь ехала сюда через города и селенья, уже освобожденные от фашистов, и все-таки мне стало страшно. Страшно от сознания, что черная лавина фашизма, грозная и грязная, надвигалась, катилась, была здесь, рядом, заливала и ту землю, на которой я сейчас стою.
Не могла я больше оставаться в этих стенах, вышла на улицу, чтобы глотнуть воздуха и попытаться разглядеть в темноте хоть какую-нибудь надпись на русском языке.
Утром заметила, что немногие прохожие идут куда-то, все в одном направлении. Пошла за ними и оказалась на кладбище. Группа военных стояла у вырытой могилы.
Кого хоронят?
Мне объяснили, что в бою под Ельней, в наступлении, убит восемнадцатилетний сын начальника штаба фронта. Стала всматриваться в лица военных, хотела понять — кто из них отец. Но все лица были сосредоточенны, омрачены. Один из военных наклонился и первым бросил горсть земли. Отец… Судьба одной рукой дала ему победу, а другой отняла сына..
В Спас-Деменской школе был первый урок, первый после двухлетнего перерыва. Я вошла во второй класс. На скамейке перед деревянным столом сидели ученики. Я решила, что ошиблась, ребятам было лет по одиннадцати-двенадцати. Но на вопрос учительницы, сколько будет семнадцать плюс восемь, девочка не могла ответить. Этим детям было лет по девяти, когда началась война и в Спас-Деменск пришли немцы. Два года ребята совсем не учились: при фашистах школ не было. Сегодня наконец немногие ребята весело бежали в класс. Почему же они сидят огорченные, расстроенные? Потому, что забыли даже то, чему учились в первом классе. Одна из девочек забыла, как пишется цифра «семь». У другой «рука не слушается». Учительница хочет ободрить высокую бледную девочку:
— Ну, Нина, подумай, сколько же будет семнадцать плюс восемь?
Нина смотрит растерянно, потом глаза ее наполняются слезами.
— Мы же не виноваты, — говорит она.
Наш грузовик, пофыркивая газолином, бежал по шоссе. Шофер Ахмет первым заметил на краю поля, у дороги, медленно двигавшуюся темную фигурку мальчика.
— Остановимся, что ли? — спросил Ахмет. — Спешить некуда, все равно помирать.
Это была его любимая присказка. Он затормозил, и мы подождали, пока к нам приблизился мальчик лет восьми, оборванный, чумазый.
— Подсадить? — предложил Ахмет. — Залезай в кузов.
— Я не гриб — в кузов лезть, пешком дойду, — буркнул мальчик.
— Смотри, на немцев напорешься. Отец, мать есть?
— Отец? Откуда ему взяться?
— А мамка где? Убили?
— Угнали. Всю деревню угнали. Мы с бабушкой в лес за вениками… А вернулись — никого нет, одни немцы да мы двое.
— А бабушка где?
— Отвоевалась. Померла. У меня еще баба Варвара есть.
— Ну, давай садись, довезем до бабы Варвары.
— Я без Дашки не могу.
— Сестренка, что ли? Мальчик насмешливо хмыкнул:
— Какая тебе сестренка! Собака. С утра ее черти носят. Мы с ней пешком дойдем… Ты мне закурить дай…
Доставая папиросу, Ахмет вздохнул: — Закуривай. Все равно помирать.
_____
Несмотря на горе, упавшее на детские плечи, ребята многое заметили, запомнили. Метко и насмешливо они описывают гитлеровскую армию.
— У нас — беда, немцы нас в яму загнали, мы сидим плачем, а как высунемся, посмотрим на часового — со смеха умираем. Он в тети Машиных ботинках на каблуках, на ногах у него надеты рукава от папиного тулупа. А на голове — Петькины штаны. Ему холодно, он все время вприпрыжку скачет.
Маленький мальчик говорит уверенно:
— Фашисты все рыжие и все в бабьей одежде.
—
…Для меня неожиданно, что так близко от смерти люди охотно шутят. Поводом для шуток оказалась и я. Мне необходимо было встретиться с несколькими бойцами для очерка «Солдаты и дети». Командира части, от которого зависела наша встреча, на месте не оказалось.
— Ушел на передовую.
— А редактор газеты?
— Ушел на передовую.
Здесь «ушел на передовую» звучит так же, как в Москве «ушел на работу».
Когда командир, невысокий, лобастый, вернулся, он пообещал наутро собрать бойцов. На мою просьбу разрешить мне пойти на передовую он сказал:
— Подождем, пока будет затишье, тогда пойдете. Ночевала я вместе с двумя усталыми медсестрами в палатке, в лесу. Обе они молниеносно заснули. Стала засыпать и я. Вдруг — невероятный грохот. Словно все рушится и обваливается — и земля, и небо, и вся вселенная. Я села на свою койку, посмотрела на девушек — спят как убитые. Сравнение показалось мне страшным в такой обстановке.
