Ознакомительная версия.
– Ага! У него нету! И у тебя нету! Так вам хорошо говорить! А я гуталин должен покупать? А щетки стоят? А бархат стоит? А за ящик ты не платил четыре рубля, не платил? Так тебе легко!
Юрка далеко плюнул прямым, как стрела, броском.
– Мне легко, у меня свой ящик. И ты себе чисть. А второй ящик – это исплотация значит.
– Заладил, как сорока: исплотация, исплотация! Какой пионер, подумаешь! Его никто не держит, пускай себе идет куда хочет. И документа у него нет. Он поймается, а мой ящик и весь припас пропали!
Юрка еще раз далеко плюнул, поднялся, потянулся, зевнул.
– Как себе хочешь. А только при советской власти…
– Ох, советская власть! Скажи, пожалуйста!
– Да, советская. Как себе хочешь. А только мы не позволим. Плати ему по пять копеек с гривенника.
Спирька заверещал на всю улицу:
– По пять копеек?
– По пять копеек!
– По пять копеек без документа?
– Ну… если ящиком рискуешь, плати по три копейки. Гармидеру платил по три и ему по три.
Спирька вдруг неожиданно сдался, перестал кричать, захохотал, хлопнул Юрку по плечу.
– Да я и плачу ж по три. Чего ты взъерепенился?
– И плати по три.
– А по сколько ж? Это я пошутил, что по копейке. Думал, посмотрю, как он работает, а может, он убежит. Очень мне нужно: исплотация! Пускай себе чистит. Это я на смех, а вы тут целый митинг завели!
Спирька долго посмеивался, поглядывал острыми глазами на всех. Гармидер не обращал на него внимания и скучно глядел в сторону. Юрка снова уселся за свой ящик, улыбался понимающе, наконец, сказал:
– Да чего ты представляешься? Что, мы не знаем? У тебя этот ящик целый месяц даром стоит. А тут нашелся пацан, другой бы обрадовался, если разумный человек, а ты жадничаешь: по копейке.
– Вот чудаки! Жадничаю! Пошутил я, это верно. Пожалуйста: по всей справедливости расчет. Начистил ты на три гривенника, потом еще на пятнадцать гривенников.
– На шестнадцать, – поправил Юрка.
– Ну да, на шестнадцать. Значит, на девятнадцать разом. Вот тебе еще по две копейки с гривенника – тридцать восемь копеек. Целую кучу денег заработал.
Ваня в течение всей этой истории сидел неподвижно на скамейке и слушал. Заработок меньше всего его занимал. Его захватила неожиданная глубина проблемы, поднятой чистильщиками. Еще так недавно Ваня учился в школе, в четвертой группе. В школе говорили об Октябрьской революции, о поражении буржуев, о гражданской войне. Все это, казалось Ване, давно прошло, как вдруг он сам сделался предметом эксплуатации. Спирька в его глазах вдруг перестал быть чистильщиком, соседство с ним стало неприятным. Но когда Спирька высыпал на его руку тридцать восемь копеек, Ваня с радостью увидел и другую сторону проблемы: теперь у него было пятьдесят семь копеек, да еще до вечера оставалось много времени… Съеденный вчера последний кусок бабушкиного хлеба перестал быть печальным воспоминанием. Сегодня он поужинает не иначе, как замечательно влажной, вкусной колбасой с мягкой булкой. Ваня с большим удовольствием набросился на новый ботинок, очутившийся на подставке, и легко принял дополнительное требование Спирьки:
– Только ты и ящик домой отнесешь. Я тебе носить не буду.
Три недели работал Ваня у Спирьки, зарабатывал по рублю в день, а то и больше. На пищу ему хватало. Но работать приходилось много, к вечеру Ваня очень уставал, а еще нужно было и ящик относить и утром приходить к Спирьке за ящиком. К счастью, Спирька жил недалеко от товарной станции, следовательно, и от той соломы, где Ваня ночевал.
За это время Ваня ближе, чем с другими, сдружился с Юркой. Юрка был человек опытный и много понимал в жизни. Несмотря на то, что он был круглый сирота, он спал не на улице, как другие, а нанимал угол у какой-то «тетки». Он очень одобрительно отнесся к намерению Вани идти в колонию им. Первого мая, но тут же и разочаровал его:
– Там хорошая колония, но только тебя не примут.
– Почему меня не примут?
– Думаешь, так легко принимают? Тут в городе пацанов ой-ой-ой сколько хотят, а попробуй. Я тоже ходил.
– Ты в колонию ходил?
– Ходил. Еще в прошлом году. Меня как пришпилит декохт, а ящика у меня не было. Я и пошел. А теперь мне наплевать на них. Еще и лучше, потому – у них все-таки строго: чуть что – «есть», «есть». И пацаны там есть знакомые, а только наплевать!
Юрка и действительно плюнул артистическим своим способом:
– Проживу и без них.
– Значит, они не берут?
– Они не имеют права, а нужно в комиссию идти.
– В какую комиссию?
– Комонес называется.
– А где она?
– Комонес? А вот тут за углом сейчас. Только туда не пустят.
– В колонию?
– Нет, в комонес. Я ходил, так туда не пустили.
Все-таки Ваня улучил минутку и побежал в комонес. Это было, действительно, за углом. Окончился его визит очень быстро. Ваня успел проникнуть только в коридор, и уже через минуту он снова стоял на крыльце, а на него глядела из полуоткрытой двери лысая голова сторожа. Разговор между ними начался еще в коридоре и за самое короткое время успел дойти до большого накала. Быстро обернувшись к двери, Ваня дернул плечом и крикнул со слезами:
– Не имеете права!
Сторож никакого мнения по вопросу о праве не высказал, он выражался директивно:
– Иди, иди!
– Я хочу в колонию Первого мая!
– Мало ты чего хочешь! Здесь таких не берут.
– А каких?
– Правонарушителей берут, понимаешь?
– Каких нарушителей?
– Повыше тебя сортом. А не то, что всякий сброд: захочется ему в колонию, скажите, пожалуйста.
– А если мне жить негде?
– Это что: жить негде? Это пустяки. Это спон принимает.
– Спон? Какой спон?
– Так говорится: спон. И иди себе!
Сторож захлопнул дверь. Ваня задумался, пожал плечами, прошептал недоуменно:
– «Спон!»
К месту работы Ваня возвращался расстроенный, пощипал губу. Юрка еще издали увидел его и крикнул:
– А что я говорил?
Ваня присел на скамейку, взялся за щетки. Клиент уже поставил ногу, Юрка заканчивал щегольской командирский сапог и все-таки отозвался на события:
– Он думал, там ему сейчас: пожалуйте, товарищ Гальченко, садитесь.
Ваня ничего не сказал, а когда кончил работу, спросил:
– А он говорить, в спон какой-то идти?
– Кто говорит?
– Да там такой лысый: в спон.
– Стой, стой! Спон? О! Знаю! Это в наробразе, знаю спон. Только там… – Юрка завертел головой, и Ваня понял, что Юрка выразил предельное пренебрежение к спону.
– А ты скажи…[129]
– Да там… ну… туда лучше не ходи. Буза!
Спирька к подобным разговорам относился с самым холодным презрением. Он принимал и отпускал клиентов, курил, посвистывал, с кем-то перемаргивался, как будто никакого спона не существовало.
– Спон этот здесь. – Юрка кивнул на входную дверь, возле которой они сидели. – Только они здесь не берут[130], а говорят: иди в приемник. Буза!
Но Ваня не мог не думать, на следующий день отправился в спон. Он вошел в ту самую дверь, на которую показывал Юрка, поднялся по узкой и темной лестнице и попал в такой же темный коридор. Здесь было много дверей, они открывались и закрывались, какие-то люди входили и выходили, за фанерными створками дверей гудели голоса, стучали машинки. В коридоре на деревянных диванах сидели потертые, с нечищеными ботинками клиенты и скучали. Ваня прошел весь коридор, прочитал все надписи и вернулся. У одного из сидящих спросил:
– Спон, понимаете…
– Ну?
– Какой это спон?
– Спон самый обыкновенный. Сюда иди.
Он показал пальцем на дверь. На двери Ваня прочитал:
Социально-правовая охрана несовершеннолетних
Прочитал еще раз. Ничего не понял. Обернулся.
– Это спон?
– Еще не верит, малыш. Прочитай первые буквы.
Ваня прочитал и обрадовался, теперь он все понял, действительно, это был спон. Ваня открыл дверь и вошел. В небольшой комнате сидели четыре женщины и один мужчина. Все они что-то писали. Ваня осмотрел всех и обратился к маленькой женщине с черными большими глазами.
– Здравствуйте.
Женщина посмотрела на Ваню, но продолжала держать перо в руке:
– Тебе чего, мальчик?
– Мне… спон.
– Ну да, спон, так что тебе нужно?
– Отправьте меня в колонию Первого мая.
Женщина заинтересовалась Ваней, положила ручку, ее глаза улыбнулись:
– Это ты сам придумал?
– Я придумал. Уже давно придумал.[131]
– Не может быть. Тебя кто-то научил.
– Нет, меня никто не учил. В колонии Первого мая[132], говорят, прилично.
Женщина с черными глазами переглянулась с другой женщиной, обе они улыбались, не открывая губ.
– Еще бы! Ты – беспризорный?
– Нет, еще не был беспризорным.
Ознакомительная версия.
