кипела жизнь и шло тайное веселье. А уж в клети и на сеновале можно было забавляться вовсю.
Еще отец хозяина понял, что выспавшийся работник лучше невыспавшегося и что от ночных утех батрака хозяину пользы мало, и поэтому в новом большом доме были предусмотрены отдельные помещения для батраков и для батрачек. До войны успели достроить только нижний этаж. Лиекужи оказались беженцами, отец заболел тифом и покинул этот мир. Чердачное помещение доделывал уже молодой хозяин и вот недавно закончил его. Батраки спали внизу, а батрачкам отвели общую комнату наверху. Попасть туда можно было, только пройдя мимо хозяйских дверей. В довольно просторном помещении стояли три кровати и два шкафа.
— Ну, милая Алиса, какую выберешь кровать? — по-отечески спросил хозяин.
— Не знаю. Какую, Ольга, ты возьмешь?
— Я — у окна! Никто мимо ходить не будет, да и воздух почище.
Хозяин улыбнулся и вышел.
— Ох! — вздохнула Алиса и обняла Ольгу.
— Что с тобой?
— Боюсь я.
— Чего?
— Справлюсь ли.
— Подумаешь! Не сдюжишь, к старикам вернешься. Ну, пропадет двухнедельное жалованье. Сколько это, если пятнадцать тысяч за все лето?
— Пятнадцать? Обещал ведь всего двенадцать.
— Отец еще три тысячи выторговал.
— Мне тоже?
— С чего это он за тебя просить будет?
Затем Ольга сообразила, что проговорилась, и, чтобы загладить промашку, добавила:
— На свете уж так заведено, что каждый только о себе думает. Да и ты ведь не можешь того делать, что я. Тебе столько платить не станут.
Алиса, подавленная, положила на кровать еще не набитый постельник и начала переодеваться.
Вдруг кто-то без стука отворил дверь. Алиса тихо вскрикнула.
— Ого, какие мы неженки! — проговорила сухощавая, по-праздничному одетая женщина. Уже тронутые сединой волосы по обе стороны пробора завиты, а на затылке уложенная узлом коса. Это и была хозяйка.
— Здравствуйте, — сказали обе девушки в один голос.
— Здравствуйте, здравствуйте, — ответила хозяйка и почему-то презрительно усмехнулась. А может быть, Алисе это только показалось, но похоже было, что новыми батрачками хозяйка очень недовольна. — Как устроитесь, спускайтесь есть!
Хозяйка повернулась и вышла — только заколыхалась длинная старомодная юбка.
— В рабочий день волосы накрутила! Видала? — прошептала Ольга. — Должно быть, под дверью подслушивала, о чем говорили, — добавила она и поморщилась.
Девушки повязали фартуки и по новой, скрипучей деревянной лестнице спустились вниз.
В «Лиекужах» была столовая, но ею пользовались только по воскресеньям, праздникам и в обмолот и называли ее залой. В будни люди ели на кухне. Когда вошли Алиса и Ольга, за длинным столом уже ждали двое батраков, батрак-подросток и сам хозяин. Еду в «Лиекужах» готовила и хозяйка, но главной стряпухой была Мамаша, мать хозяина, сгорбленная старушка со слезливыми глазами и лживо-жалобным голосом, который вдруг мог зазвучать твердо и пронзительно. Хозяйка с работниками за стол не садилась: или пережидала всех, или уносила свою еду в залу.
Взгляды мгновенно обратились к новеньким. Девушки поздоровались, батраки что-то невнятно пробормотали, одна Мамаша ответила протяжно и слащаво:
— Добрый день, добрый день, доченьки!
После дойки из коровника явились постоянная батрачка и пастушка, привезенная только вчера. О правилах хорошего тона тут не имели представления и никого ни с кем не знакомили. Вошедшие, словно обиженные чем-то, угрюмо глянули на новеньких и даже не поздоровались.
На обед подали гороховый суп со свининой. На столе стояло ведро кваши и лежал каравай хлеба. Первым налил себе супу в тарелку хозяин, затем батраки и наконец — батрачки. Алиса оказалась самой последней. Мясо было для нее чересчур жирным, от него слегка мутило, она не привыкла и к кваше, кислому пойлу, которое мать никогда не подавала, немного смущало и то, что все громко хлебали и никто не пользовался вилкой, а каждый лез своим ножом в миску, отрезал себе кусок мяса, клал на толстый ломоть хлеба и придерживал пальцем. Алиса с трудом справилась только с супом.
— Кушай, кушай, доченька! А то сил не хватит работать, — нараспев говорила старушка, ела сама, стоя у плиты, откуда хорошо было видно, что творится за столом. Все посмотрели на Алису, и она густо покраснела.
— Ты, Эльзыня, останешься со мной, — сказала старуха пастушке, — а вы, новенькие, пойдете с Алмой в хлев. Она вам все покажет.
В «Лиекужах» хозяйка батраками не распоряжалась. Что делать в поле, указывал хозяин или старший батрак, а в хлеву или саду — мать хозяина. Пример трудолюбия подавала Алма, широкоплечая, лобастая и жидковолосая девица с огрубевшими от работы руками. Ее открытый взгляд словно каждому говорил, до чего она сознательна, честна и правдива. Алма работала в «Лиекужах» еще до войны, она не оставила хозяев и в беженских скитаниях. Алма занимала отдельную комнатушку в конце лестницы — свидетельство расположения хозяина, которое она от всего сердца старалась оправдать. Остальные работники иногда пошучивали, будто у Алмы тайные виды на хозяина, но это были пустые разговоры. Если бы Алма когда-то или сейчас и питала какие-то чувства, то они были бы так глубоко скрыты, что потревожить никого не могли, оставались незаметными даже для самой Алмы.
По пути в свинарник Алма глянула на Алисины ноги и укоризненно бросила:
— Кто же в свинарник в туфельках ходит!
Хозяин ни постол, ни деревянных башмаков, обещанных при найме, еще не выдал, на Алисе были те самые туфли на низком каблуке, в которых она приехала.
— Шикарные у нас работницы в это лето.
— Другой рабочей обуви у меня нет, — оправдывалась Алиса.
В свинарнике Алма первой взяла вилы в руки. Поросята, принесенные лишь две-три недели тому назад, сразу обступили ее, тычась рыльцами в чулки и башмаки.
— Ну, ну, ну, — выпятив губы, откликалась Алма на повизгивание поросят, одной рукой отгоняя малышей, а другой выгребая навоз.
— Что нам делать? — шепотом спросила Алиса Ольгу.
