целью?
— На допрос к Балаеву.
— И чего он добивается?
— Это и мне интересно узнать!
— Ну, а все же?
— Интересуется прошлым Бахшали, был ли он близок с Вели-беком.
— Что еще?
— Сам аллах не знает, какая болячка ноет у них в животе!.. Говорят, что в моих стихах есть политические ошибки.
— Спасибо, что пришли ко мне. Но вам надо немедленно отправиться в райком к товарищу Аббасзаде!
— А кто он?
— Самый главный человек в нашем районе, секретарь райкома.
— И что я ему скажу?
— То, что мне сказали… Не медлите!
* * *
Алмас хорошела день ото дня, становясь похожей на Кеклик. Когда я смотрел на ее личико, нежность приливала к моему сердцу. Ильгар уже не играл игрушками, а разбирал их, чтобы увидеть, из чего они сделаны.
Я показывал ему, как нужно заводить машину, когда зазвонил телефон. Снял трубку. Говорила сестра Мансура Рустамзаде, приехавшая погостить к брату.
— Что-что? — Я не сразу понял, о чем она говорит.
— Только что увели профессора.
Взволнованный сообщением, я окликнул Кеклик, чтобы она смотрела за детьми, и заспешил в райком.
— Объясните мне, товарищ Аббасзаде, как опытный партийный работник и настоящий большевик, что у нас творится в районе?
— Что ты имеешь в виду?
— Преследование честных и ни в чем не повинных работников!
Он сухо ответил:
— Советская власть таких не преследует.
— Советская власть здесь ни при чем, я говорю о заместителе начальника районного отделения ГПУ Кюране Балаеве!..
Он перебил меня:
— Разберутся и выпустят, как только подозрение отпадет.
— Товарищ Аббасзаде, — я упрямо гнул свое, — а если завтра меня арестуют, вы так же будете рассуждать?
Аббасзаде вздрогнул и посмотрел с тревогой на меня, явно волнуясь.
— А что опять случилось?
— Вы все знаете.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Вам известно, что сегодня забрали профессора Рустамзаде?
— Не может быть!
— Товарищ Аббасзаде, я могу поклясться своим партбилетом, что Рустамзаде чистейший и светлейший человек! Однажды его делом уже занимались, но разобрались и отпустили.
— Как? — Аббасзаде заинтересованно глянул на меня. — Что же вы раньше мне об этом не говорили?
— Это было в Курдистане. Кто-то оклеветал тогда Рустамзаде, но потом поняли, что это был поклеп на хорошего человека.
Секретарь расстегнул воротник рубашки, встал из-за стола, подошел к окну и закурил.
— Ну, а все же, за что именно?
— Подоплека была такая, что он во времена мусавата закончил медицинский факультет и работал врачом. Что же он, не должен был лечить людей, если они жили при мусавате?!
Аббасзаде ходил по комнате, потирая виски (еще как заболит голова от всего, что приходится выслушивать!).
— Товарищ Аббасзаде! Приходил к вам поэт Багбани?
— Нет. А что ему нужно?
— Его третий раз вызывают в Агдам и допрашивают.
— А его за что? — Секретарь глубоко вздохнул.
— Допытываются о прошлом Бахшали.
— А вы Бахшали давно знаете?
— Давно.
— Будаг, пока я могу вам дать только один совет: сохраняйте спокойствие и выдержку.
— Не могу я сохранять спокойствие, когда кругом творится такое!
— Этим вы навредите самому себе.
— Что же делать?
— Терпеть, ждать. Честно делать свое дело. Бороться за чистоту наших взглядов.
— И ежедневно терять одного верного друга за другим?
— Таков характер классовой борьбы.
— Нет, это неправильно. Бороться надо с врагами, а не с честными тружениками.
Аббасзаде опустился в свое кресло, уперся локтями о стол и закрыл ладонями лицо. Так он сидел минуту. А потом я услышал:
— Ты думаешь, я сам не ломаю голову над этим? — И тут же переменил тему: — Когда намечено у вас обсуждение пьесы «Алмас»?
— Через неделю.
— Нужно повременить… — Он что-то вспоминал. — Через неделю заседание бюро райкома. Перенесите обсуждение хотя бы на три дня.
— А через десять дней учительская конференций.
— Вот и хорошо! Как раз будут собраны сельские учителя, и мы организуем их встречу с Джафаром Джабарлы. А потом повезем по колхозам.
— Мы посвящаем ему целую страницу в нашей газете.
— Правильно делаете, газету прочтут все.
— Я дам информацию в республиканскую газету «Коммунист» об обсуждении у нас пьесы.
— Непременно, непременно… — Он задумался.
— Так много хочется сделать, но не дают работать! — вспылил я.
Аббасзаде только вздыхал.
* * *
Увидеться с Мансуром Рустамзаде не позволили (только дважды в неделю разрешены передачи). Я зашел к Нури.
— Ты же прокурор, помоги!
Его ответ меня поразил:
— Ты хочешь, чтобы я сидел с ним?
Что же делать? Кеклик не знала, как меня успокоить, а я старался не подать виду, что мне тяжело. Потерял сон и аппетит.
— Напрасно мы приехали в Агдам, — сказал я как-то. — Только теряем верных друзей. Балаев вытворяет все, что хочет. И нет человека, который мог бы поставить его на место!
— Каждый старается для своей семьи. Только ты готов горло перегрызть за друга.
— Хорошее сделать трудно, плохое — легко. — Я прижал ее голову к груди. — Кеклик, родная, если пятнают мои идеалы, что мне моя жизнь?!
* * *
Вскоре я снова отправился по колхозам. Посетил колхоз «Инглаб», куда собирались привезти Джафара Джабарлы. При въезде в село уже висел транспарант, приветствующий писателя.
Колхозники готовились. Побелили здание правления колхоза. На площади красовался новый клуб, а рядом с ним врачебный пункт. Село заметно изменило свой облик.
Керим познакомил меня со своими планами: колхозники торжественно встретят Джафара Джабарлы у моста, проведут его по улицам села, а потом пригласят на праздничный обед в гранатовом саду. Я посоветовал сократить число выступающих: вместо семи в списке оставили четырех. «Лучше познакомить с колхозом, — сказал я Кериму, — чем занимать драгоценное время разговорами!»
Потом сели в фаэтон и поехали по бригадам, чтобы подготовить колхозников к встрече.
На участке одной бригады работали тракторы. Трактористы, увидев нас, заглушили моторы и спрыгнули на землю. Мы с Керимом подошли к ним. Один из трактористов, самый молодой, обратился ко мне с просьбой:
— У нас по вечерам в клубе скучно. Прислали бы артистов!
— Непременно договорюсь, — пообещал я. — А вам не уставать пахать!
В хлопководческих бригадах наступила горячая пора: сбор хлопка. Казалось, поля покрыты только что выпавшим снегом. Кусты усыпаны коробочками, но не все еще раскрылись. Уборка шла выборочная. Издали женщины на хлопковом поле напоминали стаю больших белых птиц. Взмахивая широкими белыми рукавами, они срывали раскрывшиеся коробочки и складывали в свои фартуки. Потом высыпали из фартуков в огромные мешки и укладывали на арбу.
Горой возвышающиеся над арбой мешки прихватывали веревками, чтобы довезти до сборочного пункта. Там мешки взвешивались на больших весах.
Вереница арб тянулась по всей видимой части дороги.
— Как в этом году
