— Успеем, — сказала она. — Все равно это ничего не изменит.
Действительно, если она разлюбит меня, ее не Удержит ничто. Не смог же удержать Олег. А с ним ее связывало многое — Москва, институт травматологии, блестящие перспективы. Правда, она говорила, что с Олегом у нее произошла ошибка, что чувства уважения и благодарности он принял за любовь. Но не ошиблась ли и она в чувствах ко мне? От таких мыслей у меня холодело в груди. Я отгонял их, старался думать о другом, но они возвращались снова. Да, я мало знаю Инну, не могу понять ее до конца. Она все еще остается для меня загадкой. Может быть, это и влечет меня к ней человек всегда стремится к неразгаданному.
У Геннадия все просто: он любит Дусю, верит ей, и ничто его не волнует. Дуся регулярно, каждую неделю, посылала ему письма. Я почти уверен, что в каждом письме она говорила о том, что скучает и ждет его не дождется. Иннины письма были короткими и сдержанными, будто она берегла свою ласку. Я тоже много ей не писал: жив, здоров, дела идут неплохо. А вот Геннадий… Он часами просиживал за своими посланиями. Лишь однажды, получив письмо, он прочитал его и нахмурился.
— Что-нибудь случилось? — спросил я.
— Та, — махнул рукой Геннадий. — Дуся в самодеятельность записалась. И, помолчав, сказал примирительно: — Хай поет.
— Конечно, хай, — решил подтрунить я над ним. — Человек — как птица: поет либо от радости, либо от тоски.
Геннадий холодно посмотрел на меня.
— Деревенськи девушки далеки от высоких материй и любят намертво, сказал он твердо.
Да! Геннадий был уверен в Дусе… Больше на эту тему мы разговор не заводили.
Внизу мелкие гряды сопок сменились более крупными и величественными, кое-где на их вершинах уже лежал снег. Мы приближались к Вулканску. Я начинал испытывать нетерпение. Если бы разрешили включить форсаж, я бы сделал это.
Истребитель Дятлова качнул крыльями: пора снижаться.
Сопки заметно росли. Теперь уже никак нельзя было принять их за волны. Некоторые, наиболее приметные, я узнавал. Здесь мы летали не раз.
А вот и Нижнереченск. Белые игрушечные кубики домов вытянулись рядами вдоль реки. Милый, родной город!
Я хотел отыскать улицу, на которой жила Инна. Но где там! Под нами был уже Вулканск. Мы пронеслись над нашим поселком на малой высоте звеньями, крыло в крыло. Представляю себе, как зазвенели стекла в домах, как кинулись к окнам жены и дети.
Пока мы делали круг над аэродромом, садились, заруливали на стоянку и сдавали техникам машины, у проходной собралась толпа.
День был тихий, безоблачный. Стояло позднее бабье лето. Солнце, хотя и перевалило за полдень, почти не грело. Кое-где в низинах виднелась изморозь, по ночам уже изрядно подмораживало.
Мы молча шли втроем: Дятлов, Геннадий и я. Не доходя до проходной, сквозь решетку ворот увидели, как от толпы отделились Дуся и жена Дятлова с трехлетним мальчиком. Инну я пока не видел. Сердце у меня зачастило. Быстро прошли проходную. Дуся обхватила Геннадия за шею и громко поцеловала. Дятловы встретились более сдержанно: улыбнулись друг другу. Иван взял сына на руки, чмокнул его в розовую пухлую щечку и прижал к себе. Я взглядом окинул женщин. Инны среди них не было.
— Инну Васильевну, по-видимому, вызвали к больному, — сказала жена Дятлова. — Она ждала вас.
«Мою Инну называют по имени и отчеству. Значит, уважают ее», — с гордостью подумал я.
Мы миновали толпу и вышли на дорогу. Дуся, обеими руками уцепившись за руку Геннадия, увлекла его вперед. Она прижалась головой к его плечу и о чем-то весело рассказывала. Дятлов нес на руках сына и разговаривал то с ним, то с женою. Я шел рядом, но чувствовал себя лишним. Отстать тоже было неловко.
Геннадий, видимо, вспомнил обо мне и остановился.
— Ты чего отстал? — крикнул он. — Или к начальству поближе?
Я догнал их. Дуся подхватила меня под руку.
— Да ты не расстраивайся, — с веселой улыбкой сказала она, — никуда твоя Инна не денется. Работа, что же ты хотел!
Дуся шла между нами, бодрая и веселая. Только теперь я обратил внимание на ее новое, цвета морской волны, демисезонное пальто с нежной отделкой из норки; на голове — зеленая, с коричневой лентой, Шляпка. Вместо длинных волос у Дуси теперь короткая прическа. А давно ли она приехала в Вулканск в темно-синем пальто, сшитом без всякого вкуса, в тупоносых черных валенках, покрытая серым пуховым платком, тихая и застенчивая. А теперь рядом со мной шла изящно одетая женщина.
— Ты знаешь, — повернулась она ко мне, — мы сегодня в честь вашего прилета даем концерт. А потом танцы. Приходите с Инной. А то я знаю вас, мужиков, наскучались там…
Нет, Дуся изменилась только внешне.
Едва я переступил порог комнаты, как на меня дохнуло теплом и уютом, знакомым запахом «Красной розы». Эти духи любит Инна, и я к ним привык, как к чему-то родному. Все мои сомнения и терзания улетучились вмиг. На столе в хрустальной вазе стояли живые цветы, огромный букет георгинов, а около него лежала записка. Крупными буквами Инна написала:
«Срочно вызвали к больному. Скоро вернусь, Инна».
Я ходил по комнате, трогая руками каждую вещицу, словно не был дома век. На туалетном столике рядом стояли два небольших портрета, Иннин и мой. Когда она успела их заказать?!
У соседей заиграла радиола.
Смотри, пилот, какое небо хмурое.
Огнем сверкает темной тучи край.
Суровый день грозит дождем и бурею.
Не улетай, родной, не улетай!..
Это у Александра Романова, моего однокашника. К нему жена приехала незадолго до нашей командировки. Нелегко было ей одной. Нигде не работает, знакомых завести не успела. А когда человек не занят делом, одиночество переносить особенно тяжело. Это я прочувствовал на гауптвахте. Да, трудная жизнь у наших жен, не зря мы зовем их боевыми подругами. Не каждая выносит такую долю. Как чувствует себя Инна, какое у нее настроение? Нижнереченск все же город, там большая больница, операции. А что здесь? Прослушивание сердца и легких, измерение температуры и выписка рецептов. Не раскаивается ли она?
Я так задумался, что не слышал, как поднялась по лестнице Инна. Она открыла дверь и вошла в комнату, улыбающаяся и счастливая, но, как всегда, сдержанная. Поставила чемоданчик в прихожей, подошла ко мне и, прижавшись, уткнулась лицом в мою грудь. Потом долго смотрела на меня своими ласковыми глазами.
— А ты похудел, — сказала она, как, бывало, говорила мне мать после долгой разлуки. Но, помимо материнской теплоты, в голосе Инны было что-то еще, переполнившее меня счастьем.
— А ты стала еще красивее, — сказал я, снимая с ее головы голубенькую шляпку, ту самую, которуюона купила весной, когда мы не были еще женаты, и которая мне очень нравилась.
— Я так тебя ждала!..
Оркестр играл слаженно. Жора Мехиладзе, летчик третьей эскадрильи, добился-таки своего: за полгода создал неплохой самодеятельный духовой оркестр. Когда он только находил время для репетиций? Помимо всего, он еще и капитан футбольной команды, об успехах которой мы знали из писем и по сообщениям в окружной газете.
Жора стоял у самого парапета, одной рукой держа кларнет, другой дирижируя. С лица его не сходила улыбка.
В клубе становилось тесно. В этот вечер вряд ли кто остался дома. Люди соскучились не только по родным, но и друг по другу. С какой, например, радостью я встретился с Кочетковым, хотя мы не были друзьями, нередко спорили.
Мы стояли с Геннадием, когда он подошел к нам. Тепло поздоровавшись, мы отошли в уголок в более спокойное место — по всему фойе кружились пары.
— Ну, как учения? — спросил Кочетков.
— Как обычно, — ответил я. — Теория, потом практика.
— А как истребитель? Говорят, строгий?
— Разумеется. Такая скорость! Видел, какие крылья? Ракета! Но летать на нем — одно удовольствие.
Пока мы беседовали, Инна и Дуся рассматривали фотомонтажи, но вот они подошли к нам.
— Хватит вам тут о своих самолетах говорить, — сказала Дуся, — успеете на службе наговориться. Дам своих хоть догадались бы на танец пригласить.
Она поправила складку на темно-бордовом платье, туго облегающем талию. Губы у нее были ярко накрашены, а брови соединены, как у индианок. «К чему такой камуфляж, — удивился я, — когда и без того она красива?»
Лавируя между танцующими, к нашей компании пробрался Игорь Винницкий ведомый Кочеткова. Он поздоровался и сказал Дусе, что ей пора на сцену.
Лицо Дусино загорелось кумачом, и она засуетилась: взяла у Геннадия сумку, что-то в ней стала искать.
— Да вы не торопитесь, успеете, — сказал Винницкий и пошел разыскивать остальных участников самодеятельности.
— Это ваш хормейстер? — спросил я у Дуси.
— Да, — как-то неуверенно ответила Дуся и смутилась.
