— Ну как, Пич, лучше? — Она старается вложить в свои слова как можно больше бодрости.
— Лучше! — соглашается мальчик, но боль одерживает верх, и он признается: — Такая резь, будто внутри семь котов царапаются. Тут, — он хочет показать где, но у него нет сил.
— А ты не сдавайся, — Гита вымучивает улыбку. — Если коты царапаются, давай им сдачи. Сейчас получишь лекарства, боль пройдет.
Гита протягивает ему ковшик, но замечает, что малыш забылся сном, и выпивает воду сама.
— Санитар, где доктор? — окликают Кристапа в другом конце барака. Лицо у больного такое же серое, как мешок с соломой, на котором покоится его голова.
— Доктора!.. Позови доктора, — просят больные.
Кристап находит врача в маленькой комнатушке, которую принято называть аптекой. Он сидит на скамеечке, подперев голову руками, смотрит на струи дождя, хлещущие в окно.
— Нужно вынести тех двоих, что у окна, доктор, — говорит Кристап. — Новенький, которого вчера принесли, опять кричит, требует укола.
Врач поворачивается к Кристапу. На лице его отчаяние.
— У нас больше нет ничего, — после тягостной паузы произносит он наконец. — Абсолютно ничего. Сегодня утром комендант забрал все лекарства, которые прислал твой отец.
Только теперь Кристап обращает внимание на то, что полочки в шкафчике для медикаментов пусты. В комнату заходит Гита.
— Пич слабеет с каждой минутой, — говорит она. — Другие тоже жалуются на рези в животе. Я не знаю, что делать.
Доктор не отвечает.
— Может, это в самом деле дизен…
Но врач не дает Кристапу договорить.
— Молчи! — осаживает он его чуть ли не истерическим шепотом. — Эсэсовцы узнают, спалят барак вместе со всеми больными, лишь бы самим не заразиться.
— И против нее нет никаких средств? — допытывается Гита.
— Есть! — мрачно говорит врач, бросает взгляд на пустой шкафчик, быстро встает и выходит.
Гита и Кристап будто только этого и дожидались. Они опускаются на единственную скамеечку, сидят, тесно прижавшись, точно хотят друг друга согреть своим теплом.
— Мне удалось восстановить связь с городом, — говорит Кристап. — Завтра дам отцу знать, чтобы снова добыл для нас лекарства.
— Положим, он их добудет, но ведь фрицы опять отберут.
— Придумаем надежный тайник.
— Раньше я очень боялась смерти, но теперь… Может быть, тот цыган был прав?..
— Что ты говоришь, Гита! — негодует Кристап. — Мы должны выжить!
— Чтобы так мучиться?
— Чтобы помочь другим! — убежденно отвечает Кристап. — А для этого нужны лекарства.
На сей раз успокоить Гиту не так-то легко.
— Мне не ясно, стоит ли вообще их спасать. Некоторые так слабы, что ничего не заметят — просто заснут и больше не проснутся. А остальные? Что их ждет — завтра, послезавтра, через месяц. Не понимаю, почему во всех книгах пишут, что в первую очередь надо спасать детей. Мне кажется, что в их возрасте умирать гораздо легче, в полном неведении.
— А будущее народа?
— Звучит благородно, — говорит Гита с горькой усмешкой. — Но им от этого не легче. Я тебе серьезно говорю: в тот день, когда мне станет невмоготу тут работать, когда у меня не хватит сил протянуть кружку воды и соврать, что это лекарство, я тоже брошусь на проволоку.
— Глупости, — осаживает ее Кристап. Он понимает, что общими фразами Гите не поможешь, а те единственные, нужные позарез, слова не приходят. Да и где их взять, за что тут уцепишься?! Лучше постараться перевести разговор на другую тему.
— Скажи, Гита, кем ты хочешь стать после войны? Врачом? — спрашивает он первое, что приходит в голову.
— Не знаю… Родители заставляли меня учиться музыке, играть на рояле. Если бы ты знал, как я тогда ненавидела эти уроки. Всегда одно и то же. А сейчас, — она бросает взгляд на свои натруженные руки, — да что об этом говорить, сейчас я простейшего куплетика о петушке — золотом гребешке не сыграю.
— Сыграешь, непременно сыграешь! Ты будешь учиться, станешь пианисткой, — убежденно сочиняет Кристап. — И я приду на твой концерт. Принесу тебе розы. Целую охапку. На тебе будет белое платье. Длинное до пят. А потом мы вместе поедем на взморье. И сядем на песок. Кругом простор, горизонт далеко, далеко, там, где море сливается с небом. Нигде ни вышки, ни забора, ни бараков. Только море и мы вдвоем.
Одержимость Кристапа передается и Лигите. Как зачарованная она слушает его наивную сказку о будущем, на лице ее играет счастливая улыбка.
Проходит немало времени, прежде чем оба спохватываются: нежный голос скрипки, к которому они оба прислушиваются, звучит не в сказке о будущем, не в их воображении, а рядом за стеной. Старый врач ходит со скрипкой вдоль нар и играет. Его смычок расправляется с паникой, подчиняет себе волю обезумевших от страха людей. Мало-помалу ропот стихает, воцаряется тишина, искаженные болью лица проясняются. Доктор одержал победу. И хотя в барак врывается охранник, выхватывает у врача скрипку и швыряет ее об стенку, грубый акт насилия не может уже нарушить атмосферу единства.
На запасном пути Саласпилсской железнодорожной ветки заключенные разгружают товарный состав. Вагоны доверху заставлены чемоданами. Наиболее ловкие забрались наверх и подают оттуда груз товарищам, стоящим внизу. Из рук в руки путешествуют кожаные, матерчатые, фанерные чемоданы и сумки. Вагоны пустеют, а площадь наполняется заключенными, которые усердно тащат по два, а то и по три чемодана в недавно построенный склад.
Их усердие насквозь притворно. Суета заключенных — типичный «бег на месте». Каждый ищет лишь случая порыться в своей ноше, удостовериться, нет ли в ней чего-нибудь съестного.
За пригорком, растянувшись на животе, лежит Кристап. Голову поднимать опасно, приходится работать на ощупь. Пальцы в лихорадочной спешке перебирают содержимое двух больших чемоданов.
Чего только в них нет!
Гвозди и подошвенная кожа вперемежку с бельем и детской обувью, фотоаппарат и теодолит, русско-немецкий словарь и логарифмическая линейка, диплом инженера и несколько пластинок. Но продуктов никаких.
Внезапно его пальцы натыкаются на сафьяновую шкатулку, открывают ее, скользят по жемчужному ожерелью дивной работы. Каждая жемчужина обрамлена старинными золотыми кружевами. Подумав, Кристап засовывает украшение под рубашку.
Хлопает выстрел. Кристап сжимается и еще теснее припадает к земле.
Но эта пуля предназначена не для него. Застигнутый за таким же занятием, чуть поодаль недвижно уткнулся в землю другой заключенный. На его одежде расплывается темное пятно крови.
Только вечером Кристап находит наконец время, чтобы навестить Гиту. Он отыскивает девушку в тихом уголке за больничным бараком. Стемнело. Освещен лишь двойной забор из колючей проволоки. Правда, изредка территорию лагеря прощупывают лучи прожектора, но даже в эти мгновения молодых людей спасает тень от барака.
— Пичу становится легче, — делится новостями Гита. — Сегодня съел кусочек хлеба.
— Вот видишь, что я тебе говорил?.. — Кристап с мальчишеской гордостью наматывает на пальцы ожерелье.
— Какая красота! — шепчет Гита. — Первый раз в жизни вижу подобное. Ему, наверно, цены нет.
— Да, надо полагать, это настоящий жемчуг, — соглашается Кристап. — Вряд ли кто стал бы таскать подделку по всей Европе.
— Тогда от него нужно скорее избавиться! — начинает волноваться Гита. — Вчера, когда мы ждали немецкого доктора, один больной сам себе выломал золотой зуб и бросил в уборную.
— Конечно, если кто-нибудь дознается, беды не миновать, — Кристап сует ожерелье Гите в руку. — Поэтому спрячь и при первой возможности передай доктору.
— Я боюсь, — признается Гита. — На что оно нам в лагере?
— Будем по одной жемчужине посылать в город. Пусть мать обменяет на лекарства.
— Мать… — тяжело вздыхает Гита. — Кристап, ты веришь, что мою мать увезли в Германию?
— Разумеется. Это ж яснее ясного, — чересчур бодро отвечает Кристап. — Гитлеровцам теперь приходится туго, рабочие руки ценятся на вес золота.
— Если так, то почему нас всех не выпускают отсюда? Я ничего плохого не сделала.
— Именно поэтому тебя держат в заключении. Нигде в мире ты не найдешь вместе столько хороших людей, как в концлагере… Но долго мы тут не пробудем. Я все продумал. Мама договорилась с рыбаками. У нас будет сарайчик.
— И там нас не найдут?
— Никому и в голову не придет искать!
— Кристап, ты меня не оставишь одну?
— Постараемся вместе попасть к партизанам.
Злобный лай собак и выстрелы обрывают их разговор. На лагерь обрушивается огненный ливень.
В отдалении ярко вспыхивает барак. Из темного закутка, где находятся Кристап и Лигита, видно, как его оцепляет вооруженная охрана с собаками, чтобы уложить на месте каждого, кто попытается вырваться из охваченного пламенем здания. Надсмотрщики то и дело пускают в ход оружие.
