Вот и сейчас, выбежав на лед, Антон, высокий, стройный, в синем шерстяном свитере, с непокрытой головой, покосился на товарищей, потом внезапно рванулся и пропал в людской гуще. Безводов погнался за ним, Гришоня отстал; у него зябли уши, и чтобы укрыть их от мороза, он надел Антонову ушанку. Она была велика ему, надоедливо съезжала на глаза, и он, запрокинув голову, по-птичьи выставив острый нос, спотыкался и бранил бросивших его товарищей.
Антон, разогреваясь, прокатился по малому кругу, потом вылетел на набережную, оттуда, обгоняя конькобежцев, помчался по ледяной дорожке в глубину парка. По сторонам, запутавшись в сложном переплетении голых ветвей, белыми и синими тюльпанами висели фонари. От их неяркого света даль аллеи выглядела загадочной и манящей.
Стуча коньками по ступенькам деревянной, запорошенной снегом лесенки, держась за перильца, Антон спустился на пруд. Здесь было темнее и не так людно; возле горбатого мостика на черном глянце льда тускло и расплывчато дрожало синеватое пятно — свет отраженной звезды. Приглушенная и немножко грустная доносилась сюда музыка.
Антон успел сделать только один круг, как прикатил Безводов, а затем и Гришоня, запыхавшийся, ворчливый, весь в снегу, видимо приложился где-то — густые брови в инее, на лбу под шапку подложена варежка, чтобы не съезжала ушанка.
— Чего вы носитесь, как борзые, — обиженно проворчал Гришоня отряхиваясь. — Поди как интересно одному болтаться!..
— А ты не отставай, — упрекнул его Безводов.
— Шапка-то, как котел, хлябает на голове, глаза застилает, будто в жмурки играю, — пожаловался Гришоня. — Прокатили бы разок, вы здоровые, вам все равно силу девать некуда, а мне приятно.
— Давай прокатим его, Володя, с ветерком? — сказал Антон Безводову. — Ну, держись, Гришка!..
Они подцепили его под руки и что есть духу устремились вперед. Гришоня беззвучно смеялся от удовольствия: «Оч-чень интересно!» Ветер, свистя, обжигал лицо; Замкнув один круг, завернули на второй и, одновременно расцепившись, сильно толкнули его, как бы выстрелили им, и Гришоня с визгом пропал в полумраке.
Антон принялся выписывать на льду небольшие спирали. Ему было и весело и грустно одновременно, сердце влеклось куда-то, что-то искало… Музыка звучала в сумраке тягуче, печально. Потянуло в суматоху, в шум, к огням…
— Побежали туда, — предложил Антон, показывая на розоватое зарево над катками, и коньки опять застучали по деревянным ступенькам.
На аллее, далеко впереди заманчиво мелькала красная девичья шапочка. Бросив Гришоню и Безводова, Антон понесся за девушкой. Она бежала быстро, и он начал настигать ее только на тесной от людей площадке. Девушка эта была тоненькой, в голубом свитере и такой же юбке, опушенной белым мехом, на руках — нарядные, в узорах варежки, за спиной развевались концы шарфа. Антон почти догнал ее. Но в это время с боковой дорожки выскочил мальчишка в длиннополом пальто и кепке, съехавшей на глаза, ткнулся прямо под ноги ей, девушка круто свернула вбок, угодила коньком в трещину и упала.
Соскабливая лезвиями коньков ледяную пыль, Антон резко затормозил, попал в ту же щель, не удержался и растянулся рядом с девушкой. Вскочив, он подхватил ее, легонько приподнял, поставил на ноги и с неожиданной и несвойственной ему смелостью пошутил:
— Не ушиблись? А ведь вы могли разбиться и до свадьбы не дожить! Здесь это частенько, случается. Ну, ничего, пройдет. — Выпрямился и остолбенел: перед ним стояла Люся Костромина.
Бровки ее изумленно взлетели, она поспешно сняла варежку и протянула ему руку, теплую и мягкую, сказала:
— До свадьбы далеко! Спасибо, что помогли… Здравствуйте.
— Здравствуйте… — машинально ответил Антон.
Мимо в бесконечном веселом хороводе проносились конькобежцы. Люся потянула Антона за рукав, приглашая отойти с дороги, и они отодвинулись к снежному валу.
— Где вы пропадаете? — непринужденно и даже немного капризно спросила она. — Я несколько раз была во дворце, но вас не видела.
— Я учусь, некогда.
— Ах, да! Я совсем забыла, что вы учитесь. Мне Костя Антипов говорил что-то… будто вы теперь бригадир молодежной бригады и делаете успехи.
— Ну, какие там успехи, — теребя ремешок, пробормотал Антон; он глядел на ее свежее, разрумянившееся лицо, на лукавые ямочки на щеках, на влажно поблескивавшие зубы.
— Хоть бы позвонили когда, — упрекнула она невинно, скорее для того только, чтобы не молчать.
— Зачем? — спросил он с горечью. — Как будто вы ждете моих звонков.
Она не нашлась что ответить, запрятала под шапочку выбившийся локон и озабоченно стала вглядываться в толпы катающихся, потом обрадованно замахала варежкой:
— Костя!
Подкатил Антипов в новой курточке с клетчатой кокеткой, в берете, кивнул Антону головой.
— Я так упала, Костя! — пожаловалась ему Люся, с облегчением берясь за его руку. — Вот он… помог…
— Что помог — упасть? — насмешливо спросил Антипов. — Теперь вы понимаете, как опасно вам отрываться от меня? — Потом осведомился у Антона. — Ты один?
— Нет, Безводов и Гришоня Курёнков здесь, — угрюмо ответил тот.
— Где они?
— Катаются.
— Поищем их, — пригласил Антипов девушку и привычно, как-то по-хозяйски небрежно обхватил ее талию, и они плавно покатились.
Антон сжал зубы и несколько раз сильно хлестнул себя по ноге ремнем, как бы заглушая боль, причиненную этой встречей. Такими его и нашли Володя с Гришоней; за ними тихо подкатила Таня Оленина.
— Что с тобой? — спросил Безводов с тревогой.
Антон вырвался и с бешеной скоростью понесся прочь.
— Куда ты?! — закричал Володя, погнавшись за ним.
Когда Антон стал замыкать круг, Безводов нагнал его, схватил, и Антон со всего маху плашмя грохнулся в сугроб, зарылся лицом в снег.
Мимо, присев на один конек и выставив вперед ногу «пистолетом», с криком и свистом пронеслась длинная вереница ребят. Самая последняя в этом «поезде» — женщина. Поравнявшись с Безводовым и Гришоней, она оторвалась и встала во весь рост. Это была Таня Оленина. Она засмеялась, махая варежкой вслед ребятам. На ней был надет шерстяной свитер с узорами на груди, на голове шапочка, шею закрывал шарф. Таня увидела Антона в снегу и спросила с недоумением:
— Что это с ним?
— Сам не знаю, — сказал Володя, пожав плечами.
— А я знаю! — неожиданно воскликнул Гришоня, сдвинув шапку на затылок и доверительно зашептал. — Увидел Люсю Костромину с Костькой Антиповым — и готово. Это с ним случается…
— Поднимите его, — сказала Таня — простудиться может…
Гришоня понял, что балагурить неуместно, наклонился и стал тормошить Антона.
Таня нахмурила брови и молча отдалилась.
Безводов разгоряченно дернул Антона за плечо, грубовато крикнул:
— Вставай, а то мы уедем без тебя!
Антон тяжко повернулся — на бровях, на ресницах налип снег.
— Володя, сядь сюда, — сдавленно попросил он. Тот неохотно сел. — Сам чорт, видно, подослал мне ее, проклятую! Понимаешь, точно отраву выпил — все жжет внутри… — Достал из кармана платок, стер с лица снег, вздохнул.
— Все это до добра не доведет, — сказал Володя обеспокоенно. — Избавиться тебе от нее надо…
— Давно пора! — поощрительно изрек Гришоня. — Что ты в ней откопал хорошего? Ну — красивая, ну — бойкая, только и всего. Да красивых девушек, если хочешь знать, теперь на каждом шагу. Вон их сколько катится, погляди — целые стаи, выбирай! Только я бы на твоем месте всех их гордо презирал!
Безводов понимал, что Антон и в самом деле глубоко потрясен и ему сейчас не до шуток. Он подал ему руку и помог подняться…
2
Весь следующий день Антон чувствовал себя подавленным, делать ничего не хотелось. Чтобы не отвечать на вопросы Гришони, раскрыл учебник и попробовал увлечь себя чтением. Но, как назло, мерещилось красивое и дразнящее лицо Люси, самодовольная, победная усмешка Антипова… Отшвырнув книжку, он долго ходил от стены к стене, запустив в волосы пальцы обеих рук.
«Нет, так у меня дело не пойдет, она меня измучит, честное слово. Надо отвязаться от нее, — убеждал себя Антон. — Но что сделать, чтобы не думать о ней?.. Вот дьявольщина!»
— Отгадай загадку, — надоедливо приставал Гришоня, в одиночку сражаясь на шахматной доске. — Летит — молчит, лежит — молчит, весна придет, так и заревет. — Антон отмахнулся, и Гришоня, утешая его, ответил: — Снег, чудак! Ведь и вправду весна наступит, снежок растает, ручейки побегут, и — с гуся вода, с Антоши худоба — унесет твою горючую любовную слезу в сипе море, — не вернешь.
Антон оделся и спустился на улицу. Валил снег; крупные хлопья, падая, как бы тащили на землю серые сумеречные тени; тени эти сгущались, замыкая короткий зимний день. Зажглись фонари вдоль улицы, и стало отчетливо видно, как вокруг них роями мотыльков вились, ослепительно вспыхивая, снежинки. Антон продрог. Зябко вздрагивая и поеживаясь, вернулся домой.
