мою просьбу, он позвонил Аббасзаде:
— Говорят из ЦК. Тут у нас один товарищ… — Он заглянул в рассказ и прочел: — Будаг Деде-киши оглы, да, да, здесь… Сейчас. — Он протянул мне трубку: — Товарищ Аббасзаде хочет поговорить с вами.
— Будаг, рад тебя слышать! Сейчас же приходи ко мне! Я жду.
— Иду! — И обратился к собеседнику: — Меня приглашает к себе Аббасзаде, так что извините, я пойду. — И направился к выходу.
— А рассказ?
— Считайте его моим заявлением. — И распрощался.
Аббасзаде ждал меня. Обнял на пороге комнаты, усадил, а потом сообщил новости:
— Ясин-бек Гюрзали арестован.
— Давно пора! — недовольно проворчал я.
— Арестован и Кюран Балаев, — добавил он. — Идет следствие.
Я промолчал. И он поспешил уйти от неприятных тем.
— Как ты? Где семья?
— Они с тестем и тещей. А я живу в общежитии.
— Да, жить на два дома трудно. Вот что, — предложил он вдруг, — напиши заявление на имя председателя Центрального Исполнительного Комитета Султанмеджида Эфендиева, окажем тебе материальную помощь.
Я написал. Аббасзаде тут же вышел с моим заявлением и вскоре вернулся довольный.
— Получил резолюцию. — И позвонил кассиру.
Через десять минут мне выдали деньги. Аббасзаде написал мне на листке бумаги свой домашний адрес и номера телефонов: служебный и квартиры.
— Завтра вечером приходи к нам. Буду тебя ждать. Думаю, что смогу помочь тебе с жильем, и ты перевезешь сюда семью.
* * *
К Аббасзаде в гости я шел с большими надеждами. Вчера он сказал, что поможет с квартирой. Вот бы перевезти сюда Кеклик с малышами!..
Но когда я пришел к нему, то увидел, что он чем-то расстроен, и решил ни о чем не напоминать.
Но он сам первый и заговорил по поводу жилья:
— Я тебя зря обнадежил. Ничего не выходит! Не успел заикнуться, как отрезали: мол, если всем учащимся дадим квартиры, то и учреждений под жилье не хватит.
Сказать честно, я огорчился, но не подал виду, улыбнулся даже:
— Не беда, как-нибудь управимся!..
— Молодец, что не теряешь бодрости духа!.. — обрадовался он. — Ну а теперь поедешь в Агдам? Ведь сейчас начинаются каникулы.
— Хочу куда-нибудь в горы.
Он задумался.
— Может, стоит тебе поехать на эйлаг секретарем комитета? Работы не много, а все же зарплата, которая пригодится неимущему студенту…
Я согласился. Аббасзаде пообещал, что завтра поговорит и устроит.
— Да, кстати, — добавил он, — выездная коллегия Верховного суда республики закончила работу в Агдаме, судебное разбирательство по делу об убийстве Керима завершилось!
Я разволновался.
— Ну и как?
— Подсудимых признали виновными. Счетоводу дали десять лет, а его помощникам по восемь.
— Что ж, справедливость восторжествовала. Жаль только, что мы потеряли такого человека, как Керим.
* * *
В летние месяцы, когда огромные стада и отары овец перегоняются в горы, на больших эйлагах создаются временные исполнительные комитеты кочевья. Эйлачный комитет распределяет пастбища и водопои, проверяет работу медицинских пунктов, получает из центра промтовары для кочевников.
По рекомендации Аббасзаде меня послали на один из близких эйлагов — председателем комитета.
Я заехал в Назикляр и забрал с собой Кеклик с детьми: и она отдохнет, и детям полезен горный воздух.
В конце июня мы были уже в Минкенде. Должность вполне меня устраивала. Председатель комитета разъезжает по эйлагам, составляет прошения и справки, готовит отчеты для районных организаций, прежде всего для райкома партии. Необременительные занятия не мешали посвящать большую часть времени литературному труду. К тому же я и отдыхал в кругу семьи: мы пили родниковую воду, жарили на вертеле рыбу, только что пойманную в горной реке, гуляли по зеленым склонам гор, ложились рано спать и вставали, когда солнце только поднималось из-за горизонта.
У Кеклик и детей порозовели щеки. Я был счастлив, видя их рядом с собой. Невзгоды и потери вспоминались мне часто, но размеренная жизнь вносила успокоение в мою душу.
Так бы и продолжалось до начала занятий, но в конце августа меня телеграммой экстренно вызвали в Баку, в Центральный Комитет. Кончилось легкое житье. Я отвез семью в Кубатлы, а сам отправился в Баку.
Заместитель заведующего отделом агитации и пропаганды, тот самый, кто принимал меня в связи с рассказом об убийстве Керима, торжественно мне объявил:
— Принято решение направить вас в Нахичевань редактором газеты «Шарг гапысы» («Ворота Востока»).
Я наотрез отказался.
— Прошло меньше года с того момента, как я поступил в Институт марксизма-ленинизма! А меня опять снимают с учебы, в которую я только втянулся! Сколько это может продолжаться?!
Завязался спор, приведший к тому, что мне в порядке партийной дисциплины было предложено в считанные дни принять назначение и выехать в Нахичевань. В который раз меня отрывали от учебы.
Месяц с лишним тянулись мои переговоры с отделом: и не учился, и не работал. И домой пока ничего не сообщал.
Наконец меня вызвали на секретариат. Выбора не оставалось.
— Моя мечта осталась в моих глазах: видел — не достиг! — сказал я на секретариате.
— Какая мечта? Чего не достигли? — спросили меня.
— Это слова народной песни… Мечтал учиться, жаждал писать.
— Не беда! — успокоили меня. — Будущее за вами, успеете! У такого молодого человека еще вся жизнь впереди!
В ноябре тридцать третьего года я выехал в Нахичевань. Дал телеграмму в Назикляр и сообщил, что подробности передам в письме.
Нахичевань (центр Нахичеванского края) была мне знакома по воспоминаниям детских лет. Каждый год вюгарлинцы отправлялись на знаменитые нахичеванские соляные копи и возвращались оттуда с грузом белой и чистой соли. Часто привозили из путешествия и виноград, а также ордубадские персики и шахтахтинские дыни. Помню, у нас была даже песня, славившая красивых девушек, сладкие дыни и соль из Нахичевани.
Не скрою, было обидно покидать Баку: незавершенные произведения, незаконченная учеба. Через два года мои однокурсники получат дипломы красных профессоров, а мне снова мотаться по районным дорогам.
Но в Нахичевань я ехал с удовольствием. Это был город наших больших мастеров пера Джалила Мамедкулизаде, Гусейна Джавида, Мамеда Сеида Ордубады. Этот город оказал влияние на их творчество.
Коменданту институтского общежития, пожилой седоволосой женщине, я оставил на хранение свои книги, конспекты лекций, даже пузырьки с чернилами, — все, что у меня было, и попросил сохранить до моего возвращения. Авось еще вернусь…
Я знал, в чем заключается работа редактора местной газеты, поэтому решил подготовиться заранее к тому, что меня ожидало. Почти все деньги, бывшие у меня, израсходовал на клише рисунков и фотографий. Мои приобретения заняли почти весь мой чемодан.
Меня провожали товарищи, шутили, но грусть расставания не покидала
