Не держи на меня обиду в сердце, я и сам не рад, но ничего сделать не могу.
— Что вы мне посоветуете?
— Поговори с новым секретарем, как только он приедет. Расскажи ему все, можешь сослаться и на меня.
— А если не отпустит?
Секретарь пожал плечами:
— В таком случае придется работать, ничего не поделаешь!
* * *
Новый секретарь по каким-то причинам задерживался, и многие дела в районе тормозились. Старый секретарь, обещавший отпустить меня, не дождался смены и уехал в Ереван, где его уже ждали. Мы проводили его до села Садарак Норашенского района, остались на ночевку в Норашене, а утром поехали по колхозам.
Только что завершилась жатва, на токах кипела работа. В этом году хлопок рос плохо: видимо, недопололи, недоудобрили. И с агротехникой у местных хозяев было плохо. Все делалось по старинке. Надо было агитировать за новые методы ведения хозяйства.
В колхозах осталась редакционная бригада, чтобы оперативно освещать ход жатвы, а я поехал на соляные копи.
Промыслы, которые мне довелось видеть в детстве, и промыслами называть было нельзя: соль вырубали киркой и заступом и грузили вручную. Теперь здесь трудился огромный электробур, а погрузка осуществлялась автоматически в вагонетки канатной дороги, которые опорожнялись в приемники соляной мельницы. На месте глинобитных хижин вырос поселок с удобными красивыми домами.
Вечером в клубе поселка на собрании рабочих я говорил о положении в стране и во всем мире.
Только утром следующего дня вернулся в Нахичевань и узнал, что наконец прибыли новый председатель Совнаркома Нахичеванской республики и новый секретарь обкома. Мне сказали, что фамилия секретаря Кесеменский. Я очень обрадовался.
Когда я вошел в кабинет секретаря по его вызову, то вместо Мадата Кесеменского увидел совсем другого человека. На моем лице было явное недоумение, которое секретарь заметил. На мой вопрос о Мадате Кесеменском он ответил, что тот доводится ему двоюродным братом. Когда я работал в Агдаме, он секретарствовал в соседнем районе.
Новый секретарь показался мне человеком эрудированным, знающим. Отлично говорил он и по-русски.
Уже через неделю он был в курсе всех событий и созвал бюро, в повестке дня которого был один вопрос: положение дел в горторге.
Заведующий горторгом Джебраил Ширвани вел себя вызывающе, дерзко, перебивал выступавших. Секретарь, не выдержав, осадил его:
— Ведите себя прилично!
Ширвани осекся на полуслове и присмирел.
«Интересно, — думал я, — кто кого обуздает: мы Ширвани или он нас?»
После доклада заместителя прокурора Нахичеванской республики начались прения. Довольно либеральные замечания завторготделом сменились боевым выступлением нового секретаря Джафара Кесеменского. Он обрушился с критикой на Ширвани. Я радовался: мне казалось, что Ширвани понесет заслуженное наказание. Но результаты обсуждения обескуражили меня: Ширвани дали месячный срок для исправления и устранения недостатков и нарушений, обнаруженных в ходе проверки, предпринятой редакцией газеты совместно с прокуратурой республики.
Заместитель прокурора избегал моего недоуменного взгляда, а может, это мне так тогда казалось?..
Ближе к вечеру того же дня я написал заявление на имя нового секретаря с просьбой освободить меня от обязанностей редактора. Не успел я отложить перо, как в дверь постучали. На пороге моего кабинета стоял заместитель Ширвани — Мамед Багиров.
— Ну как? Все-таки все вышло по-моему?
— Что вам нужно?
— Имел бы немалые деньги… А то…
— Я занят.
— Ведь ты, кажется, и в самом деле подумал, что можно сдвинуть с места Ширвани? — Он громко рассмеялся. — В результате больше всех проиграл ты!
Я встал из-за стола, подошел к двери и открыл ее настежь, показывая, что не желаю с ним разговаривать.
— Ну и вредный ты человек. Не верится, что зангезурец.
— Мне и не хочется им быть!
— Почему?
— Потому что зангезурец ты!
Утром следующего дня я направился в обком. Настал момент, когда медлить с уходом из газеты больше нельзя.
Джафар Кесеменский сразу же принял меня. Я вошел в кабинет и услышал конец телефонного разговора:
— Да, он местный. Сумеет… Значит, ты не возражаешь?.. Будь здоров!
Секретарь жестом предложил мне сесть, все еще продолжая разговор по телефону, а потом сразу же обратился ко мне с укорами:
— Почему вы так затянули с проверкой конторы «Заготзерно»? Там крупные хищения, преступников надо немедленно привлечь к ответственности.
Я согласился.
Взглянув на меня исподлобья, он снова заговорил:
— В Баку довольны газетой, а я нет!
— Почему?
— Товарищ редактор ни с кем не считается, даже с работниками обкома! Мне думается, — он вдруг посуровел, — что газета противопоставляет себя районным организациям, даже ставит себя над ними.
Я слушал его, а между тем достал из кармана заявление и держал его на коленях.
— Скажите… — Он посмотрел на меня с каким-то любопытством. — Была ли в вашей жизни хоть одна работа, с которой вы ушли мирно, не поругавшись со всеми?
— Была, — промолвил я, глядя ему в глаза.
— Где же?
— В Нахичевани. — И я положил перед ним на стол заявление.
Он прочитал внимательно все, что я написал, и, кажется, остыл.
— Ну что ж… Обсудим на ближайшем заседании бюро обкома.
И хотя было похоже, что просьба моя будет удовлетворена, я покидал секретарский кабинет с тяжелым сердцем.
Вскоре меня вызвал председатель Совнаркома.
— Я слышал, что ты уходишь от редакторства?
— Да.
— Может, перейдешь ко мне? Есть вакансия управляющего делами.
— Я хочу уехать отсюда.
— Я попрошу бюро утвердить тебя на этой должности.
— Если бы я думал остаться, то работал бы редактором газеты.
Никакими предложениями меня нельзя было соблазнить. Я хотел учиться и понимал, что наконец мои желания близки к осуществлению.
В течении двух дней мой вопрос был решен.
Я зашел к секретарю поблагодарить его и в тот же день, не задерживаясь, сел в попутный грузовик и поехал в Вюгарлы.
В конце ноября я был уже в Баку и сразу же направился в ЦК в отдел агитации и пропаганды. Не успел я и рта раскрыть, как заведующий отделом накинулся на меня:
— Уже сколько времени, как ты уехал из Нахичевани, где ты пропадал? Почему не давал о себе знать?!
— Был на родине, а потом с семьей на эйлаге, никак не мог связаться.
— Люди на Северном полюсе каждый день держат связь с Москвой, а ты здесь, рядом, не можешь?!
— А что произошло?
— Есть приказ о твоем новом назначении!
— Каком назначении?
— Центральный Комитет партии утвердил тебя редактором районной газеты в Лачине.
— Как видно, все районы суждены мне одному. Ничего, моя шея выдержит! — произнес я.
— Коммунисту не подобают такие разговоры! — услышал я в ответ.
— Разрешите, я посоветуюсь с семьей!
— Некогда. К тому же бесполезно. Немедленно
