— Это ты так молчишь? — нахмурилась Люда.
— Виноват, виноват!
— Немедленно ступай к Федору Ивановичу и уломай его во что бы то ни стало!
— Люда!.. Очень трудно мне будет осуществить это, — взмолился Бобров. — Он сейчас злой, как черт! Мы только что нянчились с Власовым, отвозили его домой пьяного, грубого. Федор сказал, что у него еще никогда так не болело сердце…
— Боже, я сама видела, как Власов пил!.. Все равно, иди к Федору Ивановичу и уговори. Пусть он развеется с нами…
Через несколько минут Бобров уже был в квартире Макарова.
— Федя, пойми ты, какой театр! А какие билеты — партер!..
— Я все понимаю, — отбивался от него Макаров, — решительно все! Но пойми же и ты, голова садовая! Ровно два часа тому назад, еще на заводе, ко мне приходил парторг Веселов и предлагал то же самое. Он взял билеты для себя, жены и для нас с Наташей. Но меня черт дернул отказаться. Я полагал сейчас сесть и поработать вечер. Как же мне теперь идти? Хотя, честно говоря, потом стало жаль — опять обидится Наташка. Сколько дней не виделись…
— Конечно, обидится! — тотчас согласился летчик. — Еще как! Собирайся быстрее… Вот обрадуется она!..
Макаров колебался несколько минут, потом вздохнул и поднялся.
— Ну, — будь что будь!..
Когда Люда, Бобров и Макаров вышли из парадного подъезда на улицу, они почти лицом к лицу столкнулись с женщиной в коричневом макинтоше. Люда тихо сказала Боброву:
— Эта наливала Власову водку…
— Да, продавщица киоска, — брезгливо подтвердил Бобров. — Власов эту дрянь уже по имени отчеству величает — Марфой Филипповной. Ну, я ему завтра скажу пару теплых слов!..
— Друзья, давайте о чем‑нибудь другом, — попросил Макаров. — Обратите внимание, как чудесно расцвела акация!..
И они, заговорив о весне, о цветах, пошли в сторону центра города.Если бы кто‑нибудь из них оглянулся, то мог бы заметить, что женщина в коричневом макинтоше через минуту после встречи с ними вдруг резко повернула за угол и быстро, насколько позволял ей солидный возраст, пошла по узкому переулку в сторону городского парка.
Рядом с многоэтажным новым зданием мелиоративного техникума, видно, еще из старых времен остался небольшой домик, обшитый досками и покрашенный зеленой краской. На парадной двери была прибита небольшая новенькая табличка.Женщина поднялась на крылечко, машинально прочла: «Д–р М. И. Свидерский. Лечение и удаление зубов», ― и нажала кнопку звонка. В дом ее впустили сразу. Видно, у зубного врача был порядок и он не заставлял своих пациентов звонить дважды.
Оказавшись в тесной комнате, где обычно посетители дожидались приема, женщина смиренно присела на стул и приложила ладонь к щеке, как это делают люди с больными зубами.Через минуту сюда выглянул из соседней комнаты пожилой мужчина в белом халате с такой же белой шапочкой на голове.
— Прошу вас!
Женщина сняла макинтош и привычно села в кресло перед стеклянным столиком с зубоврачебными инструментами.
— Что у вас болит, Марфа Филипповна? — спросил доктор и, отодвинув немного в сторону бормашину, ступил ближе к больной.
— Мне нужны деньги, Модест Иванович, — ответила женщина.
— Старая песня!.. — нахмурился тот.
— И не тяните долго. Я сейчас же должна уйти!
Но Модест Иванович был не из робких. Сдернув с носа очки, спросил властно:
— Как работает «девочка»? Долго вы будете морочить мне голову? Дармоеды!..
Его гневный голос немного успокоил Марфу Филипповну. Таким тоном мог говорить только человек, у которого дело поставлено прочно. А это для нее было самое главное.
— Пока нечем похвастаться особенным, — ласковее заговорила она. — Но продвижение вперед есть, Модест Иванович. Сегодня Катя должна выполнить еще одно маленькое задание…
— Маленькое, маленькое!.. Когда же будут большие дела?
— Не сразу, дорогой мой. Торопиться нечего… — И вдруг сверкнула глазами: — Успеем на виселицу! Если бы я была одна.,..
— Хозяин не для того покупает собаку, чтобы самому лаять! — зло бросил Модест Иванович, направляясь в смежную комнату, похоже, служившую ему спальней.
Через несколько минут он вернулся оттуда с тугим свертком. Марфа Филипповна спрятала сверток в прорезиненную авоську, из которой торчали перья зеленого лука и корявый корень хрена. После этого молча поставила начальную букву своей фамилии против крупного числа в старом учебнике арифметики и так же молча попрощалась с Модестом Ивановичем.На дворе сгущались весенние сумерки. Перейдя улицу, Марфа Филипповна быстро пошла вдоль невысокой ограды городского сада.Затаив дыхание, она подошла к подъезду своего дома. Вокруг было тихо, и эта тишина почему‑то всегда пугала, ей казалось, что в полутемном парадном, на любой лестничной клетке могли скомандовать. «Стой!»Неторопливо, ступенька за ступенькой, поднялась на четвертый этаж и своим ключом открыла дверь в коридор общей квартиры. Здесь шумели примусы, пахло чем‑то жареным. Это совсем успокоило Марфу Филипповну.Войдя в свою комнатушку, она вздохнула, спрятала сверток под легко отделившуюся от пола паркетину, после этого зажгла свет и начала раздеваться. Прислушавшись к женским голосам в коридоре, открыла дверь.
— Раиса Михайловна, получите должок… На пороге остановилась худенькая старушка.
— Я брала у вас лук и картошку… — объяснила Марфа Филипповна, подавая авоську с овощами. — Возьмите, пожалуйста! Благодарю вас очень! А племянница ваша, Катенька, дома?
— Дома, — входя в комнату, вздохнула старушка. — Скучает девочка. Отсидит на своем телеграфе.. смену и все…
— Что ж еще? — удивилась Марфа Егоровна.
— Замуж ей надо, — призналась старушка. — Годы то ведь проходят… Красивая такая… А красота, что вода — сплывет, не заметишь.
— Пусть зайдет ко мне, я веселенький ситчик приглядела в магазине, хочу посоветоваться.
Забрав авоську, старушка ушла. Через минуту сюда явилась Катя.
— Здравствуйте, тетя Марфа! — поздоровалась она громко и весело, будто очень обрадовалась.
Когда дверь была плотно прикрыта, Марфа Филипповна тихо приказала:
— Немедленно собирайся в театр! Вот сто рублей, билет купишь у спекулянтов. Он будет сидеть в партере, десятый ряд… Да не суетись! Из дому выйди спокойно. Вот еще сто рублей, на всякий случай…
В залитый мягким светом вестибюль городского театра Катя Нескучаева вошла за несколько минут до начала спектакля. Как и другие дамы, она подступила к огромному зеркалу и начала прихорашиваться. Проходящие сзади молодые мужчины невольно заглядывали в зеркало ― красива она была в этот вечер, прекрасно лежало на ней темнолиловое бархатное платье.Проходя через фойе, Катя неожиданно вздрогнула. Почти рядом с ней шла в зрительный зал Наташа Тарасенкова. Этого еще недоставало!..
Возле широко раскрытых в зал дверей Наташа отступила на шаг и осмотрела Катю презрительным взглядом с ног до головы. Катя сделала вид, что не узнала соперницу, и осуществила это превосходно, прошла мимо с приятной улыбкой на лице, даже не моргнув глазом.Веселов сидел в третьем ряду. Он угощал жену конфетами и тихо рассказывал ей что‑то смешное. Когда к ним приблизилась Наташа, спросил удивленно:
— Ты отчего побледнела, загадочное существо? Наташа отмахнулась, мол, нечего выдумывать. Села
на свое место рядом с сестрой, потянулась за конфетой.
— Не заболела ли вдруг? — беспокоился Веселов.
— Да отстань! — вмешалась сестра. — От твоих вопросов можно заболеть Ну где он, Наташа? Макаров твой… Я сама видела!
Наташа подавила вздох и ответила чуть слышно:
— Я тоже видела… его возлюбленную.
— Наташка!..
— Не волнуйся, Саша. Ведь я спокойная, ты же видишь…
В это время поднялся занавес. В зале наступила тишина, показавшаяся Наташе ненужной, жуткой. Она смотрела на сцену ― там ходили люди, что‑то говорили, ― но ничего не понимала. В душе клокотало возмущение, готово было прорваться наружу. И в то же время злилась на себя. «Раскисла!.. Чего, зачем?..»
— Но он знает, что ты в театре? — наклонившись к ней, спросила Саша, имея в виду Макарова.
— Да, — почти беззвучно ответила Наташа.
— Странный человек…
Потом Саша повернулась к мужу.
— Ты бы поговорил с ним, Гриша…
— Прекрати!.. — слегка толкнула ее Наташа.
Ей мучительно хотелось оглянуться и разыскать в замершем партере Макарова. Но она не решалась даже шевельнуть головой. Вдруг он сидит где‑то совсем близко и пожимает руку той…Чтобы найти Наташу, Макаров со своего десятого ряда начал по порядку присматриваться ко всем, кто сидел впереди. И сразу узнал ее по прическе, по плечам. Рядом было свободное место, принадлежавшее ему… В душе возникло такое чувство, будто он совершил что‑то очень непристойное, низкое. Он уже начал подбирать слова извинения, которые скажет Наташе в первом же антракте.
