— Вряд ли может повториться такое, — успокоил Александр. — Приснятся же страсти-мордасти. Но ведь это сон!
— Иди ко мне, — позвала Магда, — вдвоем не так страшно.
Александр захватил с собой подушку и одеяло, лег рядом с Магдой, бережно обнял ее. Она прижалась к нему и, судорожно вздрогнув, затихла, как ребенок. Потом сказала:
— С тобой не пропадешь. И надо же присниться такой ерунде. Сейчас даже смешно вспомнить, а ведь было по-настоящему страшно. И, главное, — все как наяву. Бывают, видно, все-таки моменты, когда ты должен один противостоять какой-то беде. Не зря говорят: каждый умирает в одиночку. И болеет и умирает, и видит кошмарные сны — всё в одиночку. А видеть кошмары тоже не просто… Да и когда человек творит, он тоже — один на один со своим произведением. Не правда ли? Например, Леонидов. И ему не легко, да и тебе… В училище проще… Эх… — Магда сладко и продолжительно зевнула. — Скоро кончится отпуск, и все начнется сначала: планы, конспекты, уроки… Я даже соскучилась по всему этому. Наверное, это хорошо. Говорят же, — идеально тогда, когда, выходя из дому, хочется спешить на работу, а после работы тянет домой… А скучно все-таки без Алешки. Как-то он там? После вольной жизни — сразу солдатская дисциплина… — Магда помолчала, гладя руку Александра, которую она крепко держала все это время. — Вот только не знаю, когда выбрать время на эту операцию.
— На какую? — не придавая значения вопросу Магды, спросил Александр.
— Ну, как же! Вера Яковлевна — ты помнишь ее — сказала, что эту штучку надо убрать.
Магда потянула руку Александра вверх, ей хотелось, чтобы он ощутил, наконец, то место, которое вызывало у нее в последнее время столько сомнений и тревог. Но Александр сдержал движение руки Магды и, поцеловав ее, сказал, чтобы она не придумывала себе новые страсти-мордасти.
— Все обойдется! — уверил он. — Никогда не надо торопиться с операцией, если нет крайней необходимости. Кому нужна эта косметика? Ну, жировичок, ну и что? Кому он мешает?
— Наверное, ты по-своему прав, — сказала Магда.
Она уснула. А у Александра пропал сон. Мерно тикали настенные часы. Ничто не нарушало тишины. Полный покой, кажется, воцарился в доме. Александр тихо поднялся, прошел в кабинет, сел за свой стол, разложил перед собой блокноты и страницы начатой в тайне от всех рукописи.
«Дай бы бог, чтобы все было хорошо с Магдой, с Алешкой, со всеми нами! И было бы здоровье для того, чтобы успеть совершить все задуманное! Не так-то уж много и хочется — только поработать всласть. Не принарядиться, не обогатиться, а всего лишь — поработать. Сделать то, что кажется тебе необходимым. Не этими ли думами живет Леонидов: лишь бы закончить роман, лишь бы его прочли люди?..»
* * *
Совершенно неожиданно для Александра Магда объявила о том, что она ложится в клинику на операцию. Александр вначале не придал значения этому сообщению — ложится так ложится: косметические намерения женщины нужно принимать как должное, точнее — как естественное. И если Магду раздражает присутствие какого-то жировичка, то пусть ей его удалят.
В этот день, как нарочно, была назначена запись большой передачи. Но терзания Александра начались еще накануне, вскоре после того, как Магда сказала об операции. Он все больше тревожился, нервничал. Между одиннадцатью и двенадцатью часами должна была начаться операция, и ровно в одиннадцать планировалась запись, отказаться от которой теперь уже невозможно.
И вот наступило утро. В радиостудии было полно народу. Помимо дикторов, актеров-чтецов, здесь присутствовали знатные производственники, ученые и другие многочисленные участники передачи. Как уточнил редактор, голос Александра должен был прозвучать в первой десятиминутке. И Александр надеялся, что он в самом начале двенадцатого сумеет сесть в машину и быстро добраться до клиники. Но, как это нередко бывает, различные непредвиденные обстоятельства задерживали начало записи. Только в половине двенадцатого очередь дошла до Александра. Он читал свой текст, не слыша собственного голоса и не понимая, что говорит. В эти минуты Александр думал о другом: он предает Магду, возле которой надо ему быть теперь. Старший диктор радиокомитета, уже немолодой, глубоко поседевший человек, что сидел рядом с Александром, знал о его драматических обстоятельствах и, дивясь выдержке своего коллеги, поддерживал его как мог. У него самого болела жена, и он понимал, что это такое.
Александр внешне спокойно и даже выразительно прочитал свой текст до конца. Редактор кивнул ему: он может быть свободен и его дальнейшее присутствие в радиостудии не обязательно.
Выбежав на улицу, он не нашел машины, которую ему обещали предоставить сразу после передачи. Александр огляделся по сторонам и не увидел ни одного такси, ни одной свободной машины. Он бросился к автобусной остановке. На его удачу, по дороге бежала серенькая инвалидская мотоколяска. Александр в отчаянии махнул рукой, и этот неказистый тарахтящий автомобильчик остановился. Его хозяин — широколицый, загоревший и очень бодро настроенный человек — согласился ехать хоть на край света. Александр, не раздумывая, сел в эту крохотную машину, и она, стрекоча мотором и дребезжа износившимся кузовом, помчалась в нужном направлении.
На сестринском посту Александру сказали, что операция только что закончилась. Его пропустили в послеоперационную палату. В этой небольшой светлой комнатке Магда была одна. Она лежала еще не на койке, а на каталке, не отошедшая от наркоза, с дренажными трубками, полуспящая, отрешенная. Она почувствовала присутствие Александра, полуоткрыла глаза, затуманенные, без признаков мысли в них, пошевелила бесцветными сухими губами, но сказать ничего не смогла. Однако Александру и этого было достаточно. Самое страшное, как он понял, было позади. Он насколько мог нежно разгладил удивительно мягкие волосы жены, поцеловал ее в щеку и вышел в коридор. Здесь он встретил Веру Яковлевну. Она сказала, что операция прошла благополучно, правда, пришлось встретиться с некоторыми неожиданными сложностями. Оказалось, что удаляемая ткань проросла кровеносными сосудами, и это сделало операцию более сложной и длительной. Но теперь все позади, больная не требует никакого ухода — ближайшие полсуток она будет спать.
Александр все-таки не торопился уходить. Ему было тревожно за Магду и не хотелось оставлять ее одну. Он нашел укромный уголок неподалеку от палаты, в которой находилась Магда. Это был пустынный переход из одного здания в другое, застекленный с обеих сторон и напоминавший зимний сад. Здесь, среди пальм и розанов, растущих в огромных кадушках, сидел Александр часа два. За это время он несколько раз заглядывал в палату, Магда пребывала в глубоком сне.
Дежурная сестра, увидев беспокойство Александра, посоветовала ему идти домой, обещая не оставить Магду без внимания. Она уверила, что послеоперационные больные без присмотра не остаются. В этом Александр вскоре убедился сам. Пока он сидел в застекленном коридоре, в палату к Магде, по крайней мере, трижды заходила процедурная сестра со шприцем в руке. Заглянув еще раз в палату, Александр увидел спокойное лицо Магды, тихо, хотя этого совсем и не требовалось, прикрыл дверь и пошел из клиники.
В квартире стояла настороженная тишина. Александр умылся и прошел на кухню. На столе лежала свежая почта. Среди газет была и бандероль. Александр узнал почерк Леонидова.
Наскоро перекусив, Александр пошел к себе. Он пробежал глазами по страницам газет, затем не спеша вскрыл бандероль. Леонидов прислал новые главы романа. Александр разгладил их рукой, но, как и прежде, читать не стал'. Было в бандероли довольно пространное письмо. Оно не содержало каких-либо существенных новостей. Чувствовал себя Леонидов неплохо, много работал, притом параллельно — над романом и над новой пьесой, в которой ему очень хотелось выразить жизненные позиции Владислава. Александр сразу вспомнил тот давний разговор на лужайке, когда Владислав просил Леонидова показать в очередном фильме или в пьесе саму суть людских отношений, как хозяйничают простые люди труда у себя на заводе, стараются сделать побольше да получше и что им мешает конкретно и почему. И как с этим можно бороться. И как дотянуть до высокой сознательности всех остальных, в том числе не выстоявших в испытании более обеспеченной жизнью, чем та, что была раньше…
Была в письме Леонидова и приписка об Ирине. Она и не думала поступать на работу или в вуз. Но требовала, а если сказать мягче, — просила купить ей то кордовые брюки, то кожаное пальто, то еще бог знает что, напоминая об этом по телефону не по одному разу в неделю. «Как видите, — писал Леонидов, — дщерь не забывает о моем существовании. Но еще того больше не забывает о мальчиках, в том числе о вашем Алеше. Высчитывает по пальцам, через сколько лет он сможет стать генералом. Не ведаю об окончательных намерениях Алеши и не знаю степень его настойчивости в достижении поставленной цели, но уверен, что роль генеральши вполне устраивает мою дочь».
