Привет от мамы. Брат Митя и Зина уехали. Пока все.
Когда выйдет книга, не забудь напомнить издательским ребятам, чтобы мне было продано, кроме авторских, еще 25 экземпляров.
Пусть пишут в распределитель ОГИЗа, чтоб мне выслали не 20 (авторских), а 45 экземпляров книг. Ведь у меня друзей тьма, и никого обидеть никак не возможно. 31 октября.
10 ноября 1933 года. Сочи.
Роза!
Почему ты молчишь? Расскажи, что у тебя хорошего. Ведь последнее твое письмо было полмесяца тому назад. Я догадываюсь, что тебя постигла неудача по всему фронту, но это не причина для молчания. Говоришь — достать книгу в библиотеке ЦК никак невозможно, — книга, конечно, мелочь.
Я послал тебе срочным письмом кое-какие документы. Получила? Сейчас же садись, пиши. Я из Харькова ничего и ни от кого не получал. Не знаю также, как идет перевод. Пиши, девочка, подробно в художественной форме все и вся. Мне это интересно читать. Сейчас же пиши! Нельзя же так порывами: то много, то ничего.
15/XI приезжает Жигирева. Это прекрасно! А то, что не пишешь — плохо. Становлюсь стар, отсюда — ворчлив и придира.
Привет друзьям! Жму руку.
Сейчас же пиши.
Николай.
10/XI-33 г.
9 декабря 1933 года, Сочи.
Дорогая Вера Николаевна!
Хочу лишь одного, чтобы мое письмо передало хотя бы частичку того глубокого чувства уважения и гордости за Веру Фигнер, переживаемого мной сейчас, когда мне читают Ваши книги.
Вам, наверное, много пишут, и мое письмо может затеряться в Вашей памяти. Я его пишу, как привет.
Я один из молодой гвардии большевиков.
Железная партия воспитала нас.
Мы — рожденные бурей.
Вот почему так волнует, так понятна «Верочка Фигнер», ее незабываемое «хочу дериться».
Примите же этот горячий привет от одного из Ваших «партийных внучат».
Сжимаю Ваши руки.
Н. Островский.
Сочи, 9 декабря 1933 г.
15 декабря 1933 года, Сочи.
Дорогой Хрисанф Павлович!
Мы с Шурой, которая лечилась в Сочи и завтра уезжает в Ленинград, с большой радостью узнали, что ты жив, и пишем тебе это письмо, как привет. Однажды председатель горсовета г. Сочи, знающий тебя по Грозному, приходит ко мне и говорит: «Чернокозова зарубили чеченцы в горах». Можешь себе представить, как на меня это подействовало. Оказывается, это неверно. На днях Шура в санатории, где она отдыхала, встретила беспартийного инженера с Грознефти, который и рассказал, что ты жив и на посту. Приветствуем тебя, дорогой.
Я писал тебе большое письмо, отчет о моей жизни за три года, на адрес облпрофсовета, получил ли ты его? Попроси свою молодежь достать из библиотеки мою книгу — роман «Как закалялась сталь». Вторую часть этой книги я тебе вышлю, как только она выйдет из печати. Это будет приблизительно через месяц. Во второй части есть несколько слов и о тебе. Буду ждать твоего письма с домашним адресом. Этот адрес я тогда перешлю Шуре Жигиревой в Ленинград. Буду ждать, помни об этом. Когда получу твое письмо, напишу много о себе, а пока, ты знаешь, я жив и относительно здоров, духом не падаю. Год проработал, кажется, неплохо. Пишу молодежи о нашем прошлом. Пока живу в Сочи, а там буду жить в Москве.
Примерно так же живет и Шура Жигирева, она работает в комвузе, готовит парткадры и воспитывает молодежь. Передай привет своей жене от меня, а также и от Шуры Жигиревой, если только она нас помнит. Всего хорошего.
Твой Николай Островский и Шура Жигирева.
Сочи, 15/ХII-33 г.
25 декабря 1933 года, Сочи.
Дорогой товарищ Анна!
Прочли мне твое письмо. Это старая развалина наркомсвязь опять ограбила меня — замотала твое октябрьское письмо, а также и письмо т. Сони. Я потерял счет почтовым безобразиям. А ведь потеря твоих и Сони писем для меня не прошла незаметно — я делал свои выводы, и эти выводы, признаюсь, очень огорчали. Здесь нельзя не сказать вообще о нашей творческой связи. Она почти отсутствует, дорогой товарищ Анна. Одно твое развернутое критическое письмо за пятнадцать месяцев. Это при всем огромном моем желании узнать в процессе работы, где сделано плохо и почему. Вот почему я посылал вам главу за главой и десяток раз горячо просил сейчас же отозваться и «обстрелять» меня. И можешь представить себе мое огорчение, приносимое вами. Штаб выравнивает кривую наступлений цепи во время боя. Разгроми ты меня раньше, когда формировалась книга — это было бы для меня чрезвычайно ценно. Всю свою жизнь я учился у большевиков, знающих больше меня на всех участках борьбы, и жажда знать у меня ненасытна. Я глубоко уважаю тех, кто учил меня быть неплохим бойцом за наше дело. Такой же учебы я жду и от вас, дорогие товарищи.
Теперь о рецензиях. Они ценны на другой день по выходе книги, когда автор приступает к новой работе, но я читаю отзывы о своей книге тогда, когда написана вторая, и в новой работе повторены старые ошибки. Конечно, товарищ Анна, основная беда здесь — это расстояние между нами. Сколько печатных листов потребовала бы стенограмма нашей встречи, которую я до сих пор не забываю. Помнишь твои слова: «У нас уравниловки нет», и это верно в части вообще отношения ко мне в молодогвардейской печати. Незнакомый мне тов. Бровман или Беккер, точно не помню, на одном из совещаний обвинял вас в недостаточном «патриотизме» к молодежи, которую вы воспитали. В отношении себя я этого сказать не могу. Нет почти такого номера [журнала] «Молодая гвардия», где отсутствовало бы несколько теплых строк о твоем подшефном. А твое последнее письмо, — оно пришло, и растаяли снежинки. Его сердечность принесла мне немало радости, что более ценно, — большой порыв к труду. Товарищ Анна, ты не удивляйся, что я так поддаюсь чувствам. Виной тому особенности моей жизни. Твои слова о том, что книга пойдет с января в журнале, принесли мне огромное моральное удовлетворение. Нужно ли говорить, что ваш отказ опубликовать был бы для меня поражением, которое не смягчили бы издания книги Москвы и Харькова. И все же сигнал опасности дан. Я его понял и продумал. Ты права в своей речи в Оргкомитете: «Печататься с каждым годом становится труднее», и не потому, что недостаточно внимания, а потому, что выросли требования многомиллионной читательской массы. Я развертываю учебу. Трудно одному. Нет материалов. Нет квалифицированных людей, но все же я чувствую, как раздвигаются узкие рамки крошечного личного опыта и культурного багажа. Если я случайно не погибну от какой-либо нелепой болезни, то хочу верить, что я когда-нибудь порадую и вас вместо «огорчения», принесенного тебе второй книгой.
Как я прожил последние три месяца? Я отнял от литучебы массу времени и отдал его молодежи. Из кустаря-одиночки стал массовиком. В моей квартире происходят заседания бюро комитета. Я стал руководом кружка партактива, стал председателем районного совета культстроительства, в общем передвинулся к практической работе партии вплотную. И стал полезным парнишкой. Правда, я сжигаю много сил, но зато стало радостней жить на свете. «Комса» вокруг. Непочатый край работы на культурном фронте. Заброшенные, с полунищим бюджетом, с хаотическим учетом, городские библиотеки возрождаются и становятся боеспособными. Создал литкружок, как могу, так и руковожу им. Внимание партийного и комсомольского комитетов ко мне и моей работе большое. Партактив у меня бывает часто. Я ощущаю пульс жизни, я сознательно пожертвовал эти месяцы местной практике, чтобы прощупать сегодняшнее, актуальное. Я не могу в одном письме все рассказать. Я хочу писать тебе еще, если мои письма тебе не скучны. И все же я много читаю. Прочел «Шагреневую кожу» Бальзака, «Воспоминания», В. Н. Фигнер, «Вступление» Германа, «Последний из Удегэ», «Крутую ступень», «Анну Каренину», «Литнаследство», все NoNo «Литкритика», «Дворянское гнездо» Тург[енева] и много др. Очень хочу — напиши мне, что больше всего подошло бы мне разработать в будущем. Какую тему? Зная меня, ты интересно можешь сказать. Что, по-твоему, мне больше всего удастся — какая тема? Не забудь написать, очень интересно (знать) твои мысли. Я продумаю твое предложение написать в отдел «Читатель и писатель».
Крепко жму твою руку, товарищ Анна, сердечный привет товарищу Марку, завтра начну его «Избранные рассказы». Пусть живет и крепнет наша творческая дружба.
Уважающий тебя Н. Островский.
Написано по моему поручению.
Северный Кавказ, г. Сочи, Ореховая, 47.
25/XII-33.
26 декабря 1933 года, Сочи.
Дорогой Александр!
Роза пишет, что видела тебя в ЦК. Я жив, братишка, и жду тебя в гости, если будешь в Сочи. Я не только жив, но вернулся в действующую армию. Написал два тома романа «Как закалялась сталь». Там есть несколько строчек о[б] Александре Пузыревском, об одном из неплохих бойцов пролетариата. Братишка, я тебя люблю и ожидаю. Желаю видеть полным энергии, каким знал. Моя жизнь сейчас хороша, бросил тыл и опять на фронте.
