Подошел лейтенант и спросил Сократилина, знаком ли он с пулеметом. Богдану приходилось стрелять из «максима». Лейтенант назначил к «максиму» первым номером Сократилина, а вторым Левцова.
– Ребят похоронить надо, – сказал лейтенанту Сократилин.
– Обязательно, – заявил лейтенант. – Как только отроем окопы, похороним.
Подразделение лейтенанта спешно окапывалось. Сократилин приказал Левцову:
– Схожу узнаю, кто остался еще в живых из нашей роты. Но сходить он не успел. Помешал артиллерийский залп. Снаряды со скрежетом пронеслись над головой. Один уткнулся возле забора. Второй снаряд угодил в крышу дома и поднял коричневый столб пыли. Поклубившись, пыль постепенно оседала.
Второй залп разорвался в районе ограды, но уже ближе к окопам. А третий перед окопами поднял стену земли. Градом посыпались комья глины и картошка. Сократилин с Левцовым прыгнули в окоп.
– Начался сабантуй, – сказал Ричард.
– Это еще пока пристрелочка. Сабантуй впереди. Глотнем рому?
– Глотнем, – охотно согласился Левцов. – Не пропадать же добру.
Над темной полоской кустарника, который словно барьером перегородил низину, взлетели бледные клубки дыма. В воздухе завыло, засвистело. Левцов навалился на Сократилина, прижал его к земле и крепко обнял. Если бы он этого не сделал, его наверняка выбросило бы из окопа. В густой пыли и тяжелом дыму сначала ничего не было видно. Потом показался «максим», лежащий на боку, с разорванным кожухом.
Немецкая батарея пристрелялась, и снаряды посыпались градом. Очередной снаряд разорвался возле окопа и засыпал расчет землей. Сократилин не успел стряхнуть сворота землю, как услышал сначала вой, а потом громкое шептанье.
– Это наш, – крикнул Сократилин, прижался лицом к земле и закрыл голову руками. Сверху навалился Левцов, он что-то кричал ему, но грохот разрыва заглушил слова. Сократилин открыл глаза и сразу же закрыл их от ужаса. Он увидел над собой грязные скрюченные пальцы.
– Кому-то руку оторвало – и прямо к нам на край окопа, – сказал Левцов и стволом карабина отбросил руку в сторону. Сократилин выглянул из окопа и не увидел татарина с немцем. Там, где они лежали, была теперь куча земли.
– Если они так будут лупить, от нас и костей не останется, – сказал он.
Левцов его не понял. От беспрерывного грохота у него заложило уши.
Немецкая батарея била без устали, беспрерывно содрогалось картофельное поле, и беспрерывно раздирали воздух снаряды; многие из них падали, как тяжелые камни, и, увязнув в рыхлой земле, не взрывались. Сократилин с Левцовым лежали на дне окопа и завидовали кроту, который может весь глубоко зарыться в землю. Даже выпитая фляга рома не веселила их.
Немецкие артиллеристы продолжали свою работу. Теперь они били по окраине города, разносили в клочья хрупкие деревянные домишки. Дома загорались и пылали под треск стропил и драночной кровли.
Обстрел прекратился внезапно. И стало так тихо, что Сократилин решил, что он окончательно оглох. Но это ему только показалось. В уже посиневшем предвечернем небе он услышал ровное гудение самолета и по звуку определил, что это вражеский разведчик. И еще услышал треск автоматов. Почему-то стреляли сзади окопов, в тылу.
– Немцы в городе. Немцы в городе! – раздался истошный женский крик.
Сократилин побелел, не оттого, что немцы их обошли: он узнал ее голос и увидел ее. Она бежала от забора. Теперь для Богдана ничего не существовало, кроме нее. Он выпрыгнул из окопа и бросился навстречу.
– Нельзя сюда, нельзя! – кричал Сократилин. Она прикрывала руками грудь. Лицо у нее было бледное, без кровинки. Темные глаза смотрели на Богдана бессмысленно.
– Сейчас же уходи! Здесь смерть, – сказал Сократилин.
– Куда? – спросила она. – В городе немцы!
– Уходи! Прячься в погреб, куда хочешь, только спрячься, – упрашивал Богдан. – Пожалуйста, уходи. Неужели ты меня не узнаешь?
Женщина, видимо, узнала его. Она попятилась.
– Так это вы?
Сократилин радостно и торопливо закивал головой:
– Да, да, конечно, я.
– Какой страшный и грязный! – прошептала она.
– Да, да страшный и грязный… А ты уходи. Ну, пожалуйста!
Женщина испуганно попятилась.
– Уходи бога ради. Мы потом встретимся.
– Потом? – Женщина опустила вдруг руки, и Сократилин увидел разорванный ворот и пухлую окровавленную грудь.
– Осколком? – машинально спросил Богдан. Она не ответила, застыдилась, закрыла рукой грудь, повернулась и побежала к дому.
Ноги сами понесли за ней Сократилина.
– Погоди. Надо же перевязать! – кричал он. Она бежала не оглядываясь, только сверкали ее белые крепкие лодыжки.
Они выскочили на улицу. Взрыв снаряда отбросил Сократилина к ограде палисадника. Падая, он увидел ее. Она все еще бежала, но почему-то вдруг стала маленькой, квадратной, а потом закружилась на одном месте и растворилась в густой пыли, Когда пыль с дымом разжидились, показался выпотрошенный дом, а напротив дома на дороге что-то бесформенное, ужасное.
– Что же это такое? – громко неизвестно кого спросил Сократилин. – Бандиты! Сволочи! Вы убиваете наших женщин, – и погрозил кулаком. – Вы за это ответите, сволочи! – закричал он, обезумев от гнева и жалости. Он рванул с плеча карабин и побежал. Куда? Теперь это для Богдана не имело никакого значения. Он бежал и ничего не видел. Стреляли со всех сторон. Пули свистели, скулили, клацали. Разорвался снаряд. Сократилин упал, а когда поднялся, то забинтованная голова его стала серой и грязной, как лоскут солдатской шинели.
Сократилин опомнился, когда столкнулся с Левцовым.
– Куда ты, старшина? Там немцы!
– Они ее убили, – сказал Сократилин.
– Всех убьют. Слышишь ты? – Левцов схватил Сократилина за плечи и сильно встряхнул. – Опомнись, старшина! Надо бежать!
– Куда? Зачем? – почему-то шепотом спросил Сократилин.
– К реке! – Левцов взял старшину, как ребенка, за руку и потащил за собой.
Они бежали, падали, ползли, опять бежали. Впереди и сзади них тоже бежали бойцы. На рыночной площади они спрятались за фанерный ларек и стали отстреливаться. В конце улицы, выходящей на площадь, мелькали фигуры немецких солдат.
– Ах вы сволочи, сволочи! – бормотал Сократилин, выпуская пулю за пулей. И если удавалось свалить немца на землю, он радостно вскрикивал: – Ага, еще один!
Левцов стрелял так быстро, что ствол карабина накалился и жег ему руки.
– Все. Патроны кончились. Драпаем, старшина, – сказал Левцов.
Сократилин не ответил. Метрах в двадцати от ларька лежал убитый красноармеец.
– А не разжиться ли мне патрончиками у этого, как ты на это смотришь, старшина? – И, не получив ответа, согнувшись, Левцов выскочил на площадь.
– Куда, дурак! Вернись! – закричал Сократилин.
Пуля угодила Левцову прямо в лоб и с такой силой, что сначала выпрямила его, а потом опрокинула на спину, и Ричард затылком ударился о булыжный настил площади. И в ту же секунду резанул пулемет, посыпались щепки, и ларек загрохотал и заухал, как пустая бочка.
– Черт побери, этак и тебя могут прихлопнуть, Богдан, – сказал Сократилин. Теперь он думал только о себе. Женщину, только что убитого Левцова затмил страх за собственную жизнь. Как будто их никогда и не было, а только существовал на этом свете он один – Сократилин. И в эту минуту ему хотелось существовать вечно.
Пока можно было ползти, он полз, пока можно было пробираться вдоль домов, он пробирался, прячась за углами, выступами стен. Потом он увидел Волхов, высокий берег реки и там двухэтажный красного кирпича дом с узкими окнами и башенкой на крыше. Сократилин бежал к дому, задыхаясь, держась рукой за сердце. И когда нырнул в узкую дверь и увидел, что в доме полно своих, он почувствовал огромное облегчение.
В дом сбежалось человек двадцать вместе с лейтенантом, тем самым лейтенантом, который два часа назад решил исход рукопашной схватки. Сократилин узнал двоих из своей роты. Кроме винтовок, были пулемет и десятка полтора гранат.
Осмотрели дом. Старинной кладки, с толстенными стенами и узкими, как щели, окнами, он не походил ни на замок, ни на монастырь, а черт те знает на что. Вероятно, дом строил чудаковатый купец по собственному проекту. Видимо, когда-то здесь были и кабинеты, и спальни, и танцевальные залы. Теперь же разместились две огромные коммунальные квартиры с комнатами, комнатушками, дощатыми перегородками и темным, длинным, как труба, коридором. Жильцы дома только недавно сбежали. На кухне плита была уставлена кастрюлями, и под ногами солдат металась ошалевшая кошка.
Основные свои силы с ручным пулеметом лейтенант сосредоточил на втором этаже. Оборону нижнего этажа и чердака он решил держать малыми силами. Сократилину с четырьмя бойцами достался чердак.
Чердак был захламлен и опутан веревками. На одной висели простыня, юбка и две детские рубашонки. Обросший колючей щетиной красноармеец с остервенением рвал веревки и ругался. Вдруг он насторожился, поднял вверх палец. Сократилин щелкнул затвором.
