— С весной, Фадеич!
— А чего ты в магазине торчишь?
— Да вот хотел ананасов с артишоками купить…
— Не купил?
— Не завезли.
Теперь пошли мы втроем — я меж ними, как понурый мерин меж жеребцов.
— Валер, изобрел ли чего новенького?
— Сделал, Фадеич, синтезатор соловьиного пения. В филармонию понесу.
— Так ведь натуральные соловьи есть.
— Вдруг передохнут. Еще у меня идея… Берется одноглазый шпион, и вместо стеклянного вставляется глаз телекамеры, которая передает информацию на спутник…
— А как работа? — перебил я.
— Нормально, Фадеич.
— А чего стал тощ, как кошачье воскресенье?
— Вкалываю.
— В филармонию-то свою ходишь?
— На хрена попу гармонь, а бригаде филармонь?
И ухмыльнулся безразмерным ртом, как последний выжига. Вот оно, значит, как… Пока дул мужик литровку, градус съел его печенку. Это я к тому, что есть микроб и пострашней градуса. С градусом-то воюют вплоть до рукопашной, а с денежным микробом да шмутьем вытрезвитель не применишь и врача-нарколога не призовешь.
Хотел было завести обоюдный разговор, как у газетного киоска приметил крепкого гражданина с бездельной сигаретой. Артист, а не гражданин — покуривает, будто на экскурсию приехал.
— Здоров будь, Василий, — поприветствовал я.
— А-а, Фадеич, — как бы удивился он, пожимая мне руку своими тисками.
— Вот что, ребята… И остальные будут?
— Все, комплект, — заверил Эдик.
— Кочемойкин к тебе не пойдет, — сказал простая душа Валерка, — Матвеич гриппует, а Николай-окрасчик из бригады уходит.
— Та-ак, — пропел я. — Разобрали легковушку, а собрали погремушку.
Гляжу я на ребят и не вижу их. Они ли, те ли? Те, да не те — лица стали как бы суше, глаза стали как бы уже. Полно таких людишек бредет себе без путеводной нити. А нить та для молодого человека есть думка о смысле своей жизни. Гляжу я на ребят… Да небось живут и наслаждаются. А наслаждаясь, не думаешь.
Постояли мы сумрачно и переминаясь.
— Айда ко мне, поскольку рядом.
— Фадеич, да вот кафешка, — показал рукой Валерка.
И то: кафе через дорогу. Нас четверо — аккурат на один столик. Что и случилось. Заказали мы по гуляшу с пюре, по компоту из сухофруктов и по бутылке пива.
— Чего, ребята, нового на автопредприятии?
— Установили инфракрасные горелки, — сообщил Эдик. — Подогревают бачки с водой под картером, мотор заводится с полуоборота.
— Фадеич, — сказал Валерка. — В Минске заработал автомеханизированный комплекс по ремонту моторов…
— А кузов? А ходовая часть? Нет, бригада нужна, — отозвался я.
— А я женюсь, — показал радостные зубы Василий.
— На ком? — был мой вопрос.
— Да на своей жене.
Выпили пивка. Мне охота и про женитьбу разузнать, и про дела ремонтные, и про Матвеича с Николаем, и про судьбу бригадную… Гуляш не ем — ребят оглядываю.
— Фадеич, давно мы баек не слыхали, — чмокнул губами Валерка.
Байка не червонец — всегда под рукой. Мне ее один водитель рассказал, пока я менял ему крестовину карданного вала…
…Увидал как-то мужик на рынке цветок — три рубля штука. Обомлел от зависти, попросил корневищ да все свои дачные сотки и засадил. А всякую сельдерюшку с петрушкой извел к хренам. Цветок-то оказался капризен, как баба с образованием. От солнца прикрой, от холода закрой, удобрения положи, сорняк убери… Ломался мужик от солнца до солнца. Зато три рубля штучка. Завел сберегательную книжку — денег куры не клюют. Ну и надорвался. Сделали ему виртуозную операцию. Жена не знает, как и отблагодарить доктора. Советуется с ожившим мужем. Чудаку доктору, мол, ничего не надо, кроме букета голубых роз. Муж-то просит жену денег не жалеть, а диковинных роз добыть хотя бы из южных мест. Эва! Жена сказала мужу: «Эва! Да все твои сотки произросли этими диковинными розами, посему трешка штука и стоит». Ну?
— Он врачу цветов пожалел? — заинтересовался непонятливый Валерка.
— Тут ядрышко в другом, ребята… Вкалывал мужик и копил, а не только жизни — цветов своих не знал и красоты их не видел.
Эдик, головастый парень, упер в меня взгляд, как щуп в автол:
— Фадеич, ты мое материальное положение знаешь…
— А я женился. — Василий тоже раскусил сердцевиночку байки.
— Счастье народа зависит от толщины бутерброда, — вякнул изобретатель.
— Копил он кровные, горбом напаханные, — добавил Василий.
Глядят ребята на меня недоверчиво, как на списанный двигатель. И хочется у них разузнать: какая, мол, меж нами разница? Ну, старый я, на пенсии, ростом обделен, имущества у меня поболе… Да не в этой печке спрятано колечко.
Чего у меня люди просили? Инструменту, деньжат, табачку, спецовку… Соли, утюг, спичек, луковицу… Проводку глянуть, пылесос посмотреть, в холодильнике поковыряться, ящик вздынуть… Но я не припомню, чтобы пришел человек, глянул в глаза голодно и сказал: «Фадеич, поучи жить». У меня ведь опыта и мыслей навалом — этим, этим отличаюсь я от моих ребят.
— Деньги, братцы, что трясина — затягивают тихо.
— Пока еще держимся на поверхности, — засмеялся Эдик.
— Не забудьте только, ребята, что накопительство от зверей идет.
— Как от зверей? — опешил Валерка, да и другие уставились.
— Собака что с костью делает? Зарывает. Медведь как с недоеденным мясом обходится? Прячет. Вот и некоторые люди так поступают — копят на всякий случай.
— Между животным и человеком миллион лет прошло, — не согласился Валерка.
— Ну что? Волосы у тебя остались, когти остались… Почему б и привычкам не задержаться. Только уж теперь не кости зарываем, а гарнитурами обставляемся да всякое прочее хапаем.
— Фадеич, хочешь сказать, что мещанство — это инстинкт? — спросил башковитый Эдик.
— Он самый, — подтвердил я. — А чего-то разуму копить? Он же с извилинами.
Выпили мы еще по бутылке. Но был повод, был — уйдут, думаю, они по домам, и останусь я опять со своими непросветными думами.
— А я женился, — снова сказал Василий.
— На ком?
— На собственной жене.
— А куда дел мужа?
— В химчистку.
Признаться, от пива я пьянею, а Василий был пьян от счастья. И образовался меж нами как бы туннель — я тут, он там, а сбоку темнота. Что же касается гуляша и компота, то это не еда, а воробьиный корм.
— Фадеич, а ведь это ты возвратил мне жену…
— Каким боком?
— Сходил к ней — ну она и загрустила.
— А куда ты дел ее мужа-брюнета?
— В химчистку.
Василию пришла было мысль взять еще по бутылке, да Эдик с Валеркой отговорили. И я свою лепту внес, разъяснив ребятам, что слово «алкоголик» есть членистоногое, поскольку сложено из «алкаша» и «голика». Понимай так: коли будешь алкать, то останешься голым.
И тогда — сквозь туннель, конечно, — сказал мне Василий золотые слова:
— Фадеич, мужик ты нудный, но без тебя нам скучно.
— Знаю, Вася, поэтому ты женился.
— А где ее брюнет — знаешь?
— Его труп ты отдал в химчистку.
— Ага, он теперь там заведующим.
— Маразм крепчал, — подал голос Валерка.
— Пошли на свежий воздух, — решил Эдик, очень неглупый малый.
Они проводили меня до дому. От весенних паров, от земельной прохлады, от сырой темноты все пиво улетело из головы в космос. Надумали мы с ребятами встретиться путем, у меня, для разговоров, а не по-сегодняшнему. И уж прощались на моем углу, как Валерка-изобретатель возьми да скажи мне без всякой ухмылки:
— Научил бы жить, Фадеич…
— А какой ты жизнью хочешь жить, Валера?
— Красивой, Фадеич, красивой.
— Сперва научись не терять стремглавых минут.
— Разве этому научишься…
И тогда сказал я вроде бы ему, но вроде бы всем:
— А ты живи так, будто у тебя на календаре ежедневно двадцать первое июня одна тысяча девятьсот сорок первого года и ты знаешь, что случится двадцать второго.
9
Как надо просыпаться человеку-то? Чтобы ангелочек порхал или, как в нынешних фильмах, кофий на колесиках въезжал. Утро для радости, поскольку начало всего дня.
Скосил я глаза на Марию, отвернувшуюся от меня. А она злобой дышит — ей-богу, вижу злость, которая клубится, как сера над вулканом. Это с чего ж и через почему? Неужто за выпитое пиво? Тогда ум молчит, а дурь кричит, то есть выдыхает серу.
Я против алкоголизма, как такового. С другой стороны, живу не в райских кущах, а в жизненных гущах. Короче, не херувим. Посему рюмку могу поднять, но смотря с кем и смотря зачем. И тоже имею суждения относительно причин бытующего порока. Про одну, упускаемую учеными, выскажусь. Пока Мария встает…
Почему мужик выпивает? И к тому ж: почему мужик дремлет у телика, пухнет на диване, слоняется от двери к двери, в доминишко стучит, за бабенками стреляет или это… хобби теперь завел? Потому что мужика посадили в конторы, за столы или дали хоть тяжелую работу, да спокойную. А мужик — это же боевой кот, а не дохлый тигр. Ему подавай опасности, подавай схватки, если, конечно, он мужик. Те же вулканы подавай, где клубится вареная сера. Вот он и лезет в горы, чтобы кое-что испытать. Кстати, кто бывает в горах, у того много приятелей на равнинах.
