Они прошли, и широкий рукав Марииной сорочки почти коснулся локтя зеленоглазого.
Не оглядываясь, прошли еще несколько шагов. Солдаты по-прежнему стояли неподвижно.
Только пройдя с полквартала, Мария оглянулась: ведь девушке, пройдя, можно оглянуться на стройного зеленоглазого солдата? Она увидела две спины в серых мундирах.
Мария искоса взглянула на Пахола. На его щеках пылал багровый румянец. Пахол почувствовал ее взгляд, но все так же пристально глядел себе под ноги.
Под ногами на сером полотне шоссе блестели капли — они становились все больше и встречались чаще. Машин прошло много, и заправлялись они где-то здесь, поблизости.
Солнце садилось. Его уже скрыли высокие деревья городских садов.
Пахол спросил:
— Когда следы нас приведут к цели, мы пройдем мимо, не останавливаясь, не правда ли, товарищ Мария?
— Да.
Неужели они так просто, совсем случайно, только благодаря проницательности Пахола, сразу напали на след?
Невыразимое волнение охватило Марию, и она не могла его превозмочь. Так бывало с ней всегда: она шла на операцию совершенно спокойно и весело, но когда приближалась решительная минута, ею овладевало это непреодолимое волнение. Потом, в минуту выполнения задания, какая бы ни угрожала опасность — к ней вновь возвращалось обычное спокойствие и уже не покидало ее. То было особое спокойствие — спокойствие боя, смертельной опасности, которого не узнаешь в мирной жизни.
Пахол шел как бы понурившись, глаза его не отрывались от жирных пятен на дороге. Вот он увидел широко расплывшееся пятно, и брови его поднялись, размеры пятна свидетельствовали о том, что машина здесь остановилась. Быть может, она была вообще неисправна, а не только что заправлена поблизости, и водитель заметил утечку бензина? Тогда догадка Пахола никуда не приведет их.
Нет, дальше капли и пятна были такие же: машина просто остановилась.
Теперь они перешли на тротуар. Но и там они не отрывали глаз от капель на шоссе.
Город жил нормальной жизнью, — если можно назвать нормальным военный быт. По улицам иногда проезжали воинские машины. На тротуарах небольшими группами, по два-три человека, шли в разных направлениях офицеры. У подъезда одного дома, где стояли часовые, остановился мотоцикл, — здесь, очевидно, разместился какой-то штаб. Дверь в кафе на углу была открыта, там играл аккордеонист, подпевая фальцетом тирольскую песню. Офицеры за столиками пили пиво из каменных кружек, а перед некоторыми из них стояли большие графины с белым вином и маленькие сифоны с сельтерской. Фронт проходил по Карпатской Верховине, бои шли на перевалах, где за двести, где за сто, а кое-где и за пятьдесят километров, но это были километры гор, ущелий и непроходимых чащ, и армейские тылы чувствовали себя в полной безопасности.
Пахол осторожно потянул Марию за рукав. Но Мария и сама увидела: следы сворачивали с дороги в боковую улочку. Она вела к железной дороге, проходившей по окраине города.
Не глядя друг на друга, они свернули на эту улицу.
— Мы уже возвращаемся с базара, если что… — тихо сказал Пахол. — Базар на той стороне.
Мария кивнула головой.
Улица была вымощена булыжником, и теперь пятна попадались реже, только там, где бензин капал на камень. Потом мостовая кончилась, начался пустырь. И следы затерялись в песке.
Итак, все ни к чему…
У Марии даже голова закружилась — разочарование было слишком внезапным. Но, не подав вида, она сказала:
— Все равно, идем дальше… Останавливаться нельзя, это может вызвать подозрение.
Они двинулись через пустырь. Немного поодаль, среди пустыря, стояла небольшая усадьба.
Из-за нее появилась машина — в ней сидел только солдат-водитель. Машина проехала мимо, покачиваясь на ухабах и выбоинах, и скрылась за углом. Пахол и Мария жадно посмотрели ей вслед: нет, после нее не осталось жирных следов на песке.
Пахол грустно произнес:
— Тут поблизости, около железной дороги, находятся городские цистерны. Мне приходилось не раз ездить сюда, когда не действовали заправочные колонки. С вашего позволения, мы можем туда пройти. Но, конечно, танковая армия там не базируется: этот пункт, наверно, давно уже засечен нашей авиацией.
Мария не отвечала, и они обошли усадьбу. Дальше, за пустырем, была уже долина Латорицы, а на другой стороне только выселки и огороды. Решение надо принять безотлагательно: опасно без цели слоняться на окраине. По-видимому, надо итти на базар и оттуда начинать поиски. А может быть, лучше направиться к дому Пахола и расспросить у его родных, где может быть бензохранилище.
Вдруг Пахол схватил Марию за локоть. Рука его дрожала.
— Не поворачивайте головы, только взгляните направо!
Мария скосила глаза.
Прямо на пустыре, на самом берегу Латорицы, в тени огромных густолиственных деревьев длинной цепью выстроились громадные автоцистерны.
— Четырнадцать… — прошептал Пахол.
Цистерны не были замаскированы с боков, только сверху их прикрывала листва от зорких глаз воздушных разведчиков. Либо гитлеровцы были совсем беззаботны, либо база горючего остановилась тут на марше, на короткий отдых, и вот-вот должна была сняться с места. Около цистерн прохаживались взад и вперед три или четыре солдата. В стороне, под кустами, над самым спуском к реке, стояла небольшая палатка.
Даже отсюда, за добрые пятьдесят метров, можно было заметить большие жирные пятна на земле под кранами цистерн: заправка велась недавно и очень неаккуратно. Достаточно бросить зажженную спичку — и все четырнадцать цистерн мгновенно запылают…
Это было так просто и так реально — всего лишь ценой собственной жизни, — что у Марии даже перехватило дыхание.
Но они прошли дальше по тропе вдоль пустыря, ни разу не оглянувшись. Только Пахол стер рукавом внезапный пот со лба.
На улице они остановились, и Мария впервые взглянула на Пахола. Лицо его позеленело, усики вздрагивали.
— Ян, — сказала Мария, — мы, кажется, нашли.
— Да.
— Нам незачем идти на базар.
— Да.
— Лучше всего до наступления темноты где-нибудь укрыться.
— И я так думаю.
— Сейчас пройдем прямо к вам…
Пахол вздохнул и шепотом ответил:
— Слушаюсь.
— И расспросим ваших.
— Хорошо.
— Если другой базы нет, надо уничтожить эту. И вообще ее надо уничтожить во всех случаях. Об этом мы дадим знать нашим.
Марию вдруг охватила тревога. А что, если тем временем база двинется дальше? Не похоже, чтобы она здесь собиралась задерживаться.
— Что вы думаете об этом, Ян?
— Думаю, что вы рассудили правильно: мы должны сделать это сами. База, вероятно, еще ночью тронется в путь, тогда ищи ее…
— Мы пойдем к вам, Ян, и обсудим, как лучше это сделать.
— Тогда, с вашего позволения…
Пахол пошел вперед.
Они свернули на другую улицу, потом пересекли широкий проспект. Спускались сумерки, улицы опустели. Марии и Пахолу было известно от прибывших из Мукачева партизан, что ходить по городу гражданам разрешалось лишь до захода солнца.
Надо было спешить. Мария поглядывала на Пахола: ноги его ступали как-то нетвердо, спина сгорбилась, голова втянулась в плечи, даже видно было, как дрожали пальцы на его длинных, обессиленно повисших руках. Пахол шел домой после пятилетнего отсутствия, но он не знал, существуют ли еще на свете его жена и дети…
На углу Пахол остановился.
— Это наша улица, — глухо сказал он.
Он двинулся дальше и снова остановился у низкой ограды.
За оградой, в глубине небольшого двора, стоял одноэтажный домик. Мария поняла без слов: это был дом Пахола.
Пахол стоял, обеими руками держась за столбик ограды. Пять лет он жил надеждой снова увидеть близких, и сейчас, через минуту, он узнает, живы они или… У него хватило сил на эти пять лет ожидания и надежд. Это были тяжелые годы: концентрационный лагерь, издевательства и голод, потом казарма «иноземных рабочих», марш от Праги до Харькова. У него хватило сил и для того, чтобы начать борьбу: неоднократное бегство, убийства фашистов, потом больше года в партизанском отряде — диверсии и бои. У него хватило сил на все это, потому что он ненавидел фашистов и жил надеждой увидеть близких… Но хватит ли у него сил, если он узнает, что его жены и детей нет в живых?
Он стоял, не в состоянии оторвать рук от палисадника и сделать шаг к своему дому. Он стоял пошатываясь, и голова его вздрагивала от нервного тика.
Мария отвернулась.
Наконец Пахол через силу сказал:
— Так я пойду… с вашего разрешения…
— Идите. Вон около сарая — кусты. Я там буду ждать, пока вы позовете меня. На улице оставаться опасно.
Мария толкнула калитку и первая прошла во двор. Узкая дорожка, покрытая гравием, вела к крыльцу. Мария свернула к кустам. Она слышала, как скрипел гравий под тяжелыми башмаками: Пахола.
