После этого разговора жил мой божатко сорок лет, и ни разу мы с ним не встречались. Не взлюбились и не помирились.
С МАЛЫХ лет я научился делать из амбарных ключей такие самопалы, которые по силе звука выстрела и по убойности бывали пострашней какого-нибудь пятизарядного бульдожки. И все-таки хотелось мне приобрести настоящий револьвер, такой, чтобы видом своим мог напугать кого угодно. И вот нагреб я у своего хозяина тайком мешок ржи пуда два и, по договоренности заранее, притащил на чунках этот мешок к соседу Сашке Подживотнику. Получил от него новенький, никелированный пятизарядный «смит-вессон». Хотя патронов не было ни одного, тем не менее о таком приобретении приходилось помалкивать по двум причинам: во-первых, чтоб не прослыть «ржаным вором», во-вторых, чтоб моя замечательная игрушка не оказалась в руках милиционера Долбилова.
Не мог я этого секрета скрыть от своего ближайшего товарища и соседа Кольки Травничка.
Колька полюбовался на мое сокровище и пообещал раздобыть мне патронов. Откуда-то он достал целую коробку – двадцать пять штук, и хотя неподходящего калибра, но тем не менее кое-как они вмещались в гнезда барабана, стало быть, стрелять можно.
Пошли с Колькой за амбар пробовать оружие.
Взяли вместо мишени доску вершковой толщины.
Первый выстрел Кольке. В доску он не попал. Второй выстрел мой. Разумеется, не совсем удачный, но все же. Выстрел показался мне очень слабеньким. Пуля отскочила от доски и угодила рикошетом прямо Кольке в лоб, повыше на два-три сантиметра правого глаза, и оставила кровавую ссадину…
– Из такого барахла тараканов стрелять. Найди какого-нибудь дурака и продай, – посоветовал Колька, – ватного пиджака не прострелит. Так зачем тебе такое дрянцо?
Убеждать меня долго не надо. Променял я не совсем грозное оружие на новые валенки и был весьма доволен.
Прошли год-два, я стал комсомольцем-чоновцем, начал активно писать в газету, и получился из меня селькор-общественник. Конечно, в таком своем новом положении я не мог и думать о покупке револьвера. Подобные поступки были за пределами норм моего поведения.
В ЧОНе (Часть особого Назначения) мне выдали бельгийский револьвер с каким-то ненормальным длинным дулом и немного позеленевших от времени патронов.
Номер револьвера был занесен в военное удостоверение, и это давало право хранения, ношения, а если потребуется, то и применения.
ЧОН расформировали, а старый револьвер так за мною и оставили, чем я весьма был доволен…
И так я ревностно и тщательно сберегал казенное оружие, что теперь, спустя большую пору, сам удивляюсь. Снаружи я его чистил мелким песком, разбирал на части и смазывал револьвер гарным маслом за неимением другого. Ствол внутри до такой «кондиции» прочистил, что нарезы стали едва заметными. Из боязни, как бы кто не похитил казенную вещь, я даже в баню ходил с револьвером, завернув его в белье. Вообще, с оружием я чувствовал себя всюду храбрее, смелее и увереннее.
Время было острое, на ножах с классовым врагом.
Мне ни разу в жизни не пришлось применять револьвер по его прямому назначению, но я был полностью убежден, что висевший в кобуре наган не только бодрил мой дух, но и прежде всего стоял на защите интересов классовых.
Вспоминаю такой полусмешной эпизод с револьвером.
В ноябре 1924 года губернская газета направила меня на совещание рабселькоров «Правды». Я решил, что висеть нагану открыто через плечо на ремне вроде бы неудобно. Ехать в Москву без револьвера тоже нехорошо, ибо наган – признак моей незаурядной селькоровской деятельности.
Запрятал револьвер в потайной карман дешевенького пиджака. Мало того, что карман подозрительно оттопырился, но вдобавок еще длинное дуло постоянно высовывалось из-под пиджака.
Наверно за полчаса до открытия совещания я занял в Голубом зале Дома Союзов самое выгодное место – во втором ряду, напротив трибуны.
Зал стал быстро заполняться.
Пузатый толстячок с пышной кудрявой шевелюрой осипшим голосом начал доклад.
Я хотел записывать, но рядом со мной товарищ сказал:
– Зачем записывать. Завтра все это прочтешь в газете. – Посмотрев на меня внимательно, спросил: – Откуда приехал?
– Из Вологодской губернии. Нас двое с секретарем редакции. – При этом я назвал свою фамилию, которая соседу ни о чем не говорила.
Он улыбнулся, заметив высунувшееся из-под полы дуло револьвера, шепнул:
– Неудобно, спрячь поглубже, чтоб не высовывался…
В перерыве я вышел в уборную и переместил револьвер из потайного кармана в загашник штанов. Тут его совсем не видно.
ЭТО БЫЛО давным-давно.
В двадцать пятом году мне – двадцать лет. Нэп – свободная торговля. Воспрянули прижатые революцией богачи. Заработать людям, не имеющим специальностей, трудно. Жалованье избача-политпросветчика в обрез. Мне посчастливилось попасть на губернские подготовительные курсы. Там полагалось готовое питание. Конечно, не особенно жирное. Несколько человек, в том числе и я, заболели от недостатка пищи желтухой. Надо не скупиться, подкармливаться на свой счет, если есть деньжата.
У меня и Васьки Приписнова, тоже прихворнувшего, несколько рублишек на всякий случай имелось. Пошли в город. Купили булок, колбасы, масла вологодского – высший сорт. Пришли и на глазах удивленных товарищей, принялись все это поедать с диковинным аппетитом. А был среди нас один тотемский паренек по фамилии Бурцев, страшный жадюга и скопидом. Поглядел он на наше харчевание с завистью и спрашивает:
– Ничего себе шикуете! Вас дешевле похоронить, нежели прокормить. С чего вы так разбогатели, столько денег на дерьмо переводите?
Не сговариваясь между собой, мы с Приписновым решили дуть в одну дудку, да чтоб это было убедительно и складно. А мы знали, что Бурцев не только жаден, но, по простоте своей глухоманской, весьма доверчив. Заговорил я первым:
– А вот, товарищ Бурцев, теперь каждый день, кроме того, что дают нам в столовой, будем мы с Васькой съедать по килограмму колбасы и чего только захотим. Не говори никому! Врач Черномордик нам по секрету сообщил, что в Губздраве заблаговременно покупают скелеты человеческие. Вот мы замотали свои скелеты по шестьдесят пять рублей за штуку. Одно плохо, деньги не сразу выдают, а по два червонца в месяц. Расписались в книге, аванс получили, по две бутылки пива выпили на радостях, колбасой и маслом запаслись.
– Хоть бы угостили, дали попробовать колбаски? – попросил Бурцев.
– Ни в коем случае, – сказал безжалостно и неуступчиво Приписнов, – мы тут свои, можно сказать, кости гложем. А ты на дармовщинку? Нет, брат, это не по-товарищески…
Смерили мы Бурцева глазами. Ростом выше любого из нас на целую голову. И говорим:
– Вот за твой скелет, пожалуй, около сотни рублей дадут…
Бурцев, видимо, серьезно задумался.
– А где их покупают и авансы дают?
– Сказано, в Губздраве. На втором этаже, в трех комнатах. В одной женские, в другой мужские, в третьей разных тварей скелеты покупают.
– Когда придется мне сдавать им свои кости?
– Глупый вопрос! – удивился Васька Приписнов. – Не станут же из тебя живого кости вытаскивать. Ясно, после твоей смерти. Живи хоть сто лет, а как умер, будь любезен – скелет тебе не принадлежит. Да и к чему он тебе? Ни в бессмертие душ, ни в загробную жизнь мы не верим. А скелеты нужны и в учебные кабинеты, и во всякие медицинские учреждения для науки. Мы вот без всякого колебания, раз-раз – и готово! Поспешай, пока спрос есть…
Мы не успели доесть благоприобретенную колбасу, как Бурцев кинулся в Губздрав. Там он обошел весь второй этаж, настоятельно выспрашивая служащих: в какой комнате покупают загодя скелеты, сколько, к примеру, стоит его скелет и к кому, наконец, обратиться, чтоб добиться толку?
В конце-концов, его кто-то привел к самому заведующему Губздравом, дабы вызвать улыбку на лице начальника.
– Вот, товарищ заведующий, нашелся в городе один экземпляр, который предлагает купить у него собственный его скелет.
– Что ж, очень приятно. Скелеты, нам будут нужны. Кто вы такой, откуда?
– Родом тотемский, с курсов. Наши двое уже свои скелеты запродали по шестьдесят пять рублей.
– Хорошая цена, – заметил, чуть улыбаясь, заведующий, – на эти деньги можно два костюма купить. От кого вы узнали, что мы скупаем скелеты?
– От тех, кто продал. А те узнали от Черномордика, который нам санитарию и гигиену читает на курсах.
– Не может быть! А ну-ка я ему позвоню. Алло! Лев Соломонович, кажется, вы серьезный человек, а зачем своими шуточками деревенских ребят в заблуждение вводите? Глупей ничего не могли придумать?
Положив на рычажок телефонную трубку, заведующий сказал:
– Вот что, голубчик! Черномордик такой ерунды никому не говаривал. И в голову ему не приходило. Вас просто разыграли, что называется, купили. Впрочем, и обижаться нельзя. Ведь сегодня первое апреля. Поберегите ваш скелет. Пока самому пригодится. Не гонитесь за выгодой. На этом деле не разбогатеете.
