— Это не для тебя, — говорит мама.
Пройдет немного времени, — и, глядишь, Любочка, привыкнув не расстраиваться, и сама скажет: «Это не для меня»—и захлопнет книжку, вызывающую не одни веселые мысли.
Слышала я недавно возле сводной киноафиши короткий, но выразительный диалог. Девушка спортивного вида и два молодых человека с модными круглыми бородками обсуждали, какой фильм им посмотреть.
— Хорошо бы на «Анну Каренину» попасть, — сказала девушка.
— А чем этот фильм кончается? — осведомился один из ее спутников.
— То есть как чем? Она же бросается под поезд.
— Ну нет, тогда я не пойду… Не люблю портить себе настроение.
Думаю, что от боязни испортить себе настроение чужой бедой (даже увиденной не в жизни, а в кино) всего один шаг к эгоизму и бессердечию.
Может быть, родители бородатого молодого человека и не повинны в его жизненной позиции и он выработал ее совершенно самостоятельно. Но Любочкина мать настойчиво ведет дочку за руку как раз по этому пути. Видно, в ее думающую голову не приходит мысль, что голова-то может быть полна «заданий», а душа пуста.
_____
Как-то перед своим отъездом во Францию я была в шестнадцатой специальной московской школе. Там есть музей, посвященный авиаполку «Нормандия — Неман». Музей — слишком громкое название для небольшой комнаты, где развешаны собранные детьми портреты советских и французских летчиков и выставлено несколько писем, присланных детям родственниками погибших. Ребята, конечно, понимают, что это не исторический музей, но все-таки…
Стоя у портрета де Сейна, мальчик лет двенадцати рассказывал ребятам помоложе о подвиге французского пилота:
— У де Сейна был парашют, а у нашего бортмеханика не было. «Прыгайте!» — дают французу команду с земли.
— И он прыгнул? — нетерпеливо перебивают слушатели.
— Нет, он не такой был, — говорит мальчик. — Он отказался оставить своего друга, они вместе погибли…
Дети попросили меня привезти им французской земли — они давно хотят зажечь вечный огонь перед портретами героев-летчиков, но для этого нужна чаша е русской и французской землей. Я пообещала, что привезу землю из Франции.
Это было не первое детское «международное» поручение. Еще в республиканской Испании однажды вечером мы услышали на затемненной улице настойчивые ребячьи голоса. У детей не было пропуска, но они так горячо доказывали необходимость послать советским детям подарки — раковины, собранные на берегу, что патруль дрогнул и пропустил их.
Как ни смешно, но раковины чуть было не стали поводом для осложнения на границе. Таможенные чиновники отнеслись к такому подарку недоверчиво: каждую раковину они рассматривали на свет и проверяли на ощупь — не скрыто ли в ней что-нибудь?
В конце концов мне их вернули, и я благополучно привезла их в Москву.
Теперь мне предстояло привезти из Парижа землю.
Пожилая элегантная француженка, с которой мы разговорились в самолете, не сразу поняла, о какой земле идет речь.
— Вам нужен земельный участок?
— О нет, гораздо меньше, совсем немного земли, килограмма два-три. Но обязательно французской.
В Париже, когда я рассказала о просьбе ребят, французские друзья поняли меня с полуслова.
Было высказано много предложений. Одни считали, что землю надо собрать по горсти в тех городах Франции, где родились летчики полка. Другие предложили взять землю с французского кладбища, где похоронены герои.
Все сошлись на том, что торжественная церемония передачи земли будет происходить в одной из школ в Бобиньи, под Парижем, где учится много детей из рабочих семейств.
Пригласили воспитателей, учителей, директоров других школ.
Лучшая ученица школы Моника Жанин вручила мне землю, привезенную с могилы капитана Мориса де Сейна.
После церемонии стихийно, все сразу, поднялись с мест. Девочки окружили меня и тоже, как взрослые, стали пожимать мне руки.
Французская земля в нейлоновом мешке (около двух килограммов) благополучно перелетела границы, и я вручила ее ребятам на торжественной линейке в шестнадцатой школе. И наши дети, соединив ее в чаше с русской землей, зажгли в своем школьном музее вечный огонь в честь героев, вместе сражавшихся против фашизма. Несколько горстей земли девочки отсыпали в мешочек.
— Мы ухаживаем за могилой Неизвестного французского летчика на Введенском кладбище, — объяснили они. — Хотим посадить возле могилы яблоню, потому что мы узнали, что яблоко — символ Нормандии. А пока положим на могилу горсть его родной земли.
Едва ли эти дети стали бы зажигать вечный огонь или заботиться о могиле незнакомого им французского летчика, если бы их постоянно берегли от сильных чувств и отгораживали от несчастий, принесенных войной.
Просидел у меня вчера почти весь вечер приезжий, из Воронежа. Подробно изложил обстоятельства, при которых расстался с младшей сестрой в детском доме. Потом взял сигарету, долго держал ее в руке, наконец закурил, будто готовился рассказывать мне о чем-то другом, глубоко личном.
— Человек я по природе неважный, — начал он и замолчал.
— Начало многообещающее, — пошутила я. И, видимо, некстати. Мой гость замкнулся, вызвать его на разговор мне больше не удалось.
_____
Часто бывает: расскажешь по радио историю какой-нибудь семьи — как родные разлучились, что они пережили в разлуке, как соединились наконец-то. Расскажешь и думаешь: «Ну, этот поиск завершен, поставлена точка». Оказывается, это не так. Почти через год после того, как были найдены сыновья А. Р. Перевозкиной, радиослушатели спросили меня: а как теперь живет Александра Родионовна? Была рада, что могла ответить: «Все хорошо, она сейчас в Польше, гостит у младшего сына».
Вызвала меня на переговорную ревнивая бабушка:
— Прошу вас подействовать на мою Зину! (Зина — недавно найденная внучка.)
— Стряслось что-нибудь? — спрашиваю я. Голос бабушки полон негодования:
— Конечно! Так же нельзя! Зачем она продолжает переписываться с другой кандидаткой в бабушки, хотя уже совершенно ясно, что она моя внучка, а не чья-нибудь еще?
Успокаиваю ревнивую бабушку, стараясь попасть ей в тон:
— Безусловно, ваша кандидатура не вызывает никаких сомнений.
В общем, внучка нарасхват.
_____
Один человек удивляется:
— Как вам пришла в голову мысль искать по детским воспоминаниям?
А другой словно упрекает:
— Что же вы раньше-то не додумались по воспоминаниям искать?
Так иногда по одной фразе можно угадать характер человека.
_____
Он отрекомендовался опытным либреттистом и сообщил, что написал навеянную поисками потерянных в войну детей…
— Драму? — спросила я.
— Оперетту, — последовал ответ. Воспользовавшись паузой, вызванной моим недоумением, он начал было излагать сюжет.
— Постойте. Я не представляю себе трагедии матери в жанре оперетты.
— Напрасно! — поучительно возразил либреттист. — В современной оперетте возможен любой сюжет. Тем более что у меня все хорошо: моя молодая героиня находит свою мать.
— Лучше пусть она найдет жениха, — посоветовала я.
Мы не поняли друг друга.
