— Каких?
— Первый — о моем заместителе по строевой. Им назначен Веселое. Вторым — приказано воевать между вторым и первым эшелонами немцев. Главное — лишать их связи между собой, подвозки к передовой боеприпасов и техники. Так что нам придется крутиться между двух огней. В таких условиях воевать не так-то просто. Теперь понятно?
— Разумно, — ответил Беляев и повел обоих знакомиться с расположением бригады.
Кругом было мелколесье, щупленький кустарник, болота, в которых уже проступала вода.
Вернулись к вечеру, уставшие и недовольные.
— Здесь оставаться нельзя, — сказал Сазанов,
— Тогда где обоснуемся? — спросил Лучин.
— Подадимся южнее, к Толстовским мхам. Леса там густые и все дороги под боком.
— Но как с аэродромом? Здесь есть где принимать самолеты, а там может такой площадки не оказаться, — возразил я.
— Площадки есть не хуже. Все равно груз придется сбрасывать на парашютах. Я же здесь воевал, да и многие летчики знают эти места — их самолеты будут обслуживать только нас, такая есть договоренность в штабе партизанского движения, — заявил Федор Иванович.
Спустя неделю бригада обосновалась на новом месте. Это был густой смешанный лес, который простирался на многие десятки километров. С востока к лагерю прилегало всегда затопленное болото в ширину более километра. На север вдоль лагеря на десятки километров простиралась открытая местность, на которой не было никакой растительности, кроме залитого водой мха.
Весна уже вступала в свои права. Лесные поляны давно освободились от снежного покрова и в солнечные дни начинали парить. Вскоре появились подснежники, фиалки. Среди пожелтевшей прошлогодней травы стала пробиваться зеленая поросль.
С каждым днем становилось все теплее и теплее. Партизаны уже давно сбросили с себя ватники и ходили налегке.
Беляев и Лучин, казалось, не замечали прихода весны. Они с первого дня приезда работали не покладая рук. Был ли когда у них отдых — этого никто не знал.
Большинство наших партизан всегда совершали диверсии на железных дорогах. Расход тола доходил до девяти тонн в месяц.
За первые два месяца было пущено под откос двадцать четыре вражеских эшелона. Десятки боевых групп уходили на далекие расстояния. Они разрушали вражеские линии связи, минировали дороги, мосты, делали завалы, обстреливали автомашины, обозы. Некоторые смельчаки пробирались на передовые позиции и уничтожали там солдат противника.
Белые ночи здесь начинаются с половины мая и стоят до конца июня. Поэтому апрель был крайне на-пряженным. Каждую ночь через линию фронта из поселка Александровское самолеты совершали до двадцати и более рейсов с грузом. Привозили главным образом взрывчатку, боеприпасы и продовольствие. Складов у нас не было. Все разносили в глухие леса, маскировали, поднимали на густые ели и привязывали к стволам. Особенно берегли взрывчатку и боеприпасы.
Крупные ежедневные диверсии на железных и шоссейных дорогах, полеты наших самолетов в Толстовские леса серьезно беспокоили фашистское командование. Оно начало усиленную разведку.
Об этом мы знали. Под руководством заместителя начальника штаба Константина Пестрикова партизаны готовили круговую оборону лагеря: рыли и укрепляли ячейки на двух человек, устраивали пулеметные гнезда. В лесу оказалось много собранного когда-то в огромные кучи камня. Его-то и пустили на укрепления.
В районе Толстовских лесов гитлеровцы начали появляться на второй день после нашего прибытия. Их небольшие разведывательные группы стали бродить в разных направлениях. Но ни одна из них не вернулась обратно: их уничтожали наши засады.
Тогда оккупанты направили против нас около роты солдат с минометами. Их постигла та же участь. Гитлеровцы пробовали обнаружить нас и с воздуха. Не удалось и это: густые ветви старых осин и елей и уменье партизан жечь бездымные костры не дали возможности заметить нашу стоянку.
Через месяц просохли дороги, вовсю зазеленела трава, запели птицы. Лагерь давно превратился в крепость. Его окружали умело замаскированные окопы, траншеи, ячейки для секретных дозоров.
В мае штаб партизанского движения приказал усилить диверсионные операции на железных и шоссейных дорогах, подготовить людей для захвата «языков», усилить контроль за проходящими к линии фронта и на запад воинскими эшелонами. Особенно решительно штаб требовал уничтожать составы, идущие в сторону Ленинграда.
Первым увел своих партизан на железную дорогу знаток подрывного дела Александр Макеевич Зверев. Вернулся злой и сердитый.
— Плохо, Алексей Петрович, — заявил он Лучину.
— Что плохо? Расскажи толком.
— Заложили фугас. Знали, что должен пройти эшелон. Ждали часа два. Наконец показался поезд с живой силой. Радуемся, что свалим под откос. А у нас чисто не вышло, что-то недоделано в расчетах. Половину вагонов разнесло в щепки, а остальные только тряхануло, и они остались целехонька, даже с рельсов не сошли.
— Почему? — спросил Лучин.
— Сам не знаю. Фугас силен, а проку от него только наполовину.
— Может, закладываете его очень глубоко?
— Кет, действуем как и раньше, но такие заряды нас не устраивают.
— На инструкции не всегда надо надеяться. Ты же инженер, сам знаешь, что в любом деле жизнь вносит свои поправки. Так и в подрывном деле. Вчера было правильно — нас удовлетворяло, а сегодня нет.
Зверев снова ушел на железную до|рогу Новгород— Ленинград. Подрывники по-разному закладывали фугасы, но результат был один — половина эшелона оставалась нетронутой.
Лучин ходил сам не свой, взволнован был и Федор Иванович. В конце концов не выдержали и послали сердитую радиограмму в штаб партизанского движения: «Просим разоб|раться в истории с фугасами». В ответ на это прислали из Ленинграда на самолете кинооператора Михаила Дементьева.
— Что они там, смеются? Нам нужны пиротехники или грамотный минер, а не кинооператор! — шумел Алексей Петрович и, скрепя сердце, включил Дементьева с его громоздкой кинокамерой в группу Зверева.
Три дня ползали подрывники около станции Костянская, чтобы днем совершить диверсию. Как назло, оккупанты усиленно охраняли участок и только на четвертый день удалось подорвать эшелон с танками, автомашинами и боеприпасами. Дементьев вел себя на операции, как на павильонных съемках. Он заснял момент закладки фугаса, приближающийся поезд, взрыв, и когда на него посыпались обломки, успел направить аппарат на оставшиеся в целости платформы и вагоны. Оператор настолько увлекся съемкой, что его пришлось силой оттащить в лес.
Двое суток Дементьев колдовал над пленкой, а на третий день показал ее на совещании подрывников.
— Ну, а дальше что? — заявил Зверев, когда закончил рассматривать последний кадр. — Фугас от съемки не изменился и половина эшелона все равно осталась целой.
— Правильно. Все правильно, — спокойно отвечал оператор. — Только пленка показала, что фугасный заряд надо делить на две части и закладывать их под паровоз и середину состава, через двенадцать-четырнадцать звеньев рельсов. От этого сила взрыва нисколько не изменится, а весь эшелон взлетит на воздух.
— Ладно, пойду попытаюсь по-новому сработать, — заявил после некоторого раздумья Зверев.
В тот же вечер он пошел к станции Костянской.
Добрались туда на третий день к вечеру. В придорожных кустах, километрах в шести севернее станции, долго спорили, как делить фугас. Одни предлагали под голову поезда положить больше взрывчатки потому, что там паровоз и его не скоро сковырнешь с линии. Другие советовали делить на равные части.
Пока уточняли размеры и расчеты, появились патрули. Пришлось отползти в лес. Только глубокой ночью удалось по-новому заложить взрывчатку.
Эшелон появился около полудня. Зверев сам взялся замкнуть провода. Поезд подходил все ближе и ближе. Александр Макеевич заметно волновался. Мозг сверлила одна мысль: «А вдруг ничего не выйдет. Тогда позор на всю бригаду. Станут говорить — поверили киношнику».
За приближающимся эшелоном следили десятки глаз. Вот паровоз миновал большой фугас, Александр Макеевич соединил провода.
Раздался оглушительный взрыв. Паровоз, окутываясь паром, рухнул под откос.
— Похоже, свалился, — весело посмотрев на партизан, сказал Зверев. На пути не было ни вагонов, ни паровоза, ни платформ. На насыпи и по обеим ее сторонам лежали покореженные рельсы, вывернутые шпалы.
Партизаны были в восторге.
— Придем в бригаду, расскажем про удачу, — сказал подрывник Михаил Ванюшкин. — Пусть так же действуют, как мы.
— Нет, сейчас в лагерь не пойдем. Нужно еще раз подтвердить испытание, — возразил Зверев.
— Но где взрывать? Сюда нагрянули немцы, — сказал командир группы Костя Петров.
