— Сейчас узнаете.
С этими словами Лучин вытащил карту.
— Смотрите. Вот Красный Бор, вот просека и Лысая поляна. Здесь немцы две недели вели усиленную разведку. Делали это неспроста. Завтра в девять ноль-ноль они начнут наступление с трех направлений. Мы сумеем отбиться. Но начнем это взрывчаткой. Здесь три дороги и с десяток больших троп. Немцы пойдут обязательно по ним. Вот эти тропинки и дороги за ночь надо начинить взрывчаткой. Теперь за вами дело. Справитесь?
Подрывники молчали, а Антипов даже закрыл глаза.
— Ты что, опять спишь?
— Нет. Думаю.
— О чем? Что не управимся за ночь?
— Ночи для нас хватит. Думаю о другом. Нужно, пожалуй, заминировать и деревья около дорог и тропинок, да и на опушке тоже бы надо. Пусть и осины давят фрицев.
— Сколько под каждое дерево надо толу?
— Под самое толстое — пять кило. Стволы-то вчетвером не обхватишь.
За ночь подрывники сделали всё.
Утром в лесу замелькали фигуры немецких солдат. Они в полукольцо охватывали партизанский лагерь. И сразу же загремели взрывы на дорогах и тропинках. В воздух взлетали автомашины, солдаты.
Движение карателей застопорилось. Их саперы проверили все дороги и тропинки. Мин нигде не было.
Немцы снова двинулись вперед. Они прошли уже полкилометра, как неожиданно в хвосте колонны раздался глухой взрыв. На колонну свалилась толстая ель и придавила большую группу солдат.
Немцы бросились на другую сторону дороги. Здесь на них обрушилось ещё несколько осин и елей. Тогда каратели снова вырвались на дорогу и с ходу открыли бешеный огонь по нашей обороне. Но опушка леса, где залегли партизаны, казалась вымершей.
Гитлеровцы осмелели и решительнее двинулись на поляну. Сразу же заговорили партизанские пулеметы и автоматы. Словно огромной косой скосило многие десятки фашистов. Каратели не выдержали и бросились в лес. Здесь снова начали подрываться и падать вековые деревья.
Наступило шестнадцатое июня. С первыми лучами солнца ожили прилегающие к нашему лесу проселочные и шоссейные дороги. По ним непрерывно сновали немецкие мотоциклисты, подъезжали автомашины с солдатами, тягачи с минометами и орудиями. Противник сосредоточивался на прежнем месте в районе поляны и на просеке.
Появился отряд карателей и на выходе из нашего леса с южной стороны. Теперь замысел врага стал понятным—отрезать нам путь и через кустарники загнать в непроходимое болото.
Более двух батальонов немецкой пехоты, пошло в атаку. Они шагали во весь рост, поливая опушку из автоматов и ручных пулеметов. Партизаны не отвечали. У них был приказ: открыть огонь метров с пятидесяти.
Немцы подходили все ближе и ближе. Уже отчетливо можно различить их лица, стального цвета, пуговицы. Не доходя метров восьмидесяти, фашисты ускорили шаг и побежали к опушке. И сразу же навстречу им хлынул ливень свинца. Первая цепь оккупантов была полностью скошена за несколько минут. Вторую цепь партизаны подпустили ещё ближе и почти всю уложили. Третья немедленно повернула обратно в лес.
Потерпев неудачу на поляне, гитлеровцы попытались атаковать лагерь с противоположной стороны. Но не повезло им и здесь. В тылу карателей оказались ударные группы партизан.
За ночь, по приказу Лучика и Сазанова, были усилены ударные группы, выделены специальные гранатометчики для уничтожения вражеских пулеметов, на дорогах, тропинках, под деревьями заложены новые фугасы натяжного действия.
Перед восходом солнца крупные силы вражеских войск снова повели наступление. Накануне карателям удалось определить расположение окопов партизан, прикрывающих подступы к лагерю с юго-запада. Сюда фашисты бросили почти все свои силы. С первых же минут боя гитлеровцы пустили в ход миномёты. Но мины падали далеко за нашим лагерем и только некоторые, коснувшись вершин деревьев, рвались вверху, не причиняя вреда партизанам. Пострадал лишь один человек— Валентин Глушков. Случайно залетевшая мина ударила его по ноге и не разорвалась. Однако ходить Глушков не мог.
Вскоре над поляной появился самолет-разведчик. Он летел низко. Василий Горбушин не утерпел и схватился за противотанковое ружьё.
— Обожди, посмотрим, что он будет делать, — сказал ему Беляев.
После второго круга гитлеровцы подали летчику какой-то сигнал красной ракетой в нашу сторону. Беляев не утерпел и тоже пустил в сторону немцев такую же ракету. Немцы повторили сигнал. Беляев не остался в долгу.
Огонь с обеих сторон несколько ослаб, шло наблюдение за поединком двух ракетчиков. Сбитый с толку лётчик не знал, по-видимому, что делать. То он пролетал над нашими окопами, то, наоборот — там, где концентрировались каратели. А одинакового цвета ракеты взлетали то с одной опушки, то с другой. Наконец летчик не вытерпел и улетел.
— Ну, наигрался? — с ехидцей в голосе спросил Лучин Беляева.
— А что?
— Разрешил бы Горбушину пяток патронов израсходовать, он бы обязательно свалил «костыль» на землю. Фейерверк вышел бы лучше, чем от твоих ракет.
Лучин и дальше продолжал бы распекать Беляева, но прибежал связной.
— Из деревни Остров снялись две роты эсэсовцев и на автомашинах едут сюда, — запыхавшись, доложил он.
— Когда снялись?
— Час назад.
Минут через десять прибежал ещё один связной. Он сообщил, что каратели оставили место засады на тропинке, ведущей к деревне Толстое, и тоже двигаются сюда.
— Что же, и мы подтянем сюда отряд Шелякина. Подкрепление подоспело вовремя. Отряд Шелякина влился в число обороняющихся в тот момент, когда подразделения карателей, состоящие исключительно из эсэсовцев, начали четвёртую атаку. Они шли, как на параде, не пригибаясь, в касках, автоматы наготове, без перебежек, шли по трупам, переступая через раненых.
— Психическая, как в «Чапаеве», — успел шепнуть Миша Девяшин своему помощнику, — коробок сколько?
— Три. Хватит?
— Хватит.
Волны атакующих катились одна за другой. Они становились все ближе и ближе. Уже четко вырисовываются ремни, пуговицы, пряжки.
— Огонь! — подал команду Лучин.
Первую волну атакующих партизанские пулеметы и автоматы смели начисто. Вторая с криками пустилась бежать к нашей обороне, достигла середины поляны и тоже была скошена. Теперь на опушку надвигалась третья волна.
От непрерывной стрельбы раскалились стволы автоматов, кипела вода в кожухах пулеметов, а каратели продолжали усиленно атаковать и обстреливать опушку леса.
Но вот выстрелы становятся все реже и реже. К концу дня они утихли.
— Кажется, все. Сегодня немцам не до нас, — сказал Лучин.
— Утром начнут снова, — ответил Сазанов.
Они стояли около своего шалаша, куда то и дело прибывали командиры и комиссары отрядов, чтобы доложить о результатах дневного боя.
— За ночь все изменится. Может, фрицы и подадутся назад, — вмешался в разговор командир отряда Костин.
— Вряд ли. Сейчас на станции Финев Луг разгружается танковый полк. Из Оредежа сюда перебрасываются еще два батальона, прибывшие из Луги. А завтра на нас об!рушится эскадрилья «юнкерсов».
— Выдержим — не первый раз.
— Это нам ничего не даст. У нас на исходе боеприпасы. Так что много не навоюешь. Главное мы сделали— заставили немцев снять с фронта и из резервов несколько дивизий, сотни гитлеровцев остались навсегда в Толстовских лесах, уничтожены десятки автомашин и тягачей. Сейчас нам надо оторваться и заварить кашу в другом месте.
Лучин посмотрел на карту. Взгляд его остановился на квадратах, под которыми стояла подпись: «Станция Финев Луг».
— Вызовите Антипова, — коротко бросил он посыльному.
— Что затеял? — спросил я.
— Заминировать дорогу, по которой пойдет танковый полк.
— Будет прекрасно. Пока они расчухаются, следы наши потеряют.
— Вот именно. Подошёл Антипов.
— Дорогу от станции Финев Луг до лагеря хорошо знаешь? — спросил его Лучин.
— Раз шесть по ней ходил.
— Где можно поставить мины?
Антипов посмотрел на карту и ткнул в нее пальцем.
— Почему здесь?
— Рядом лес. А подъем танкисты всегда берут на повышенной скорости.
— Ещё где можно заминировать? Антипов показал ещё два места.
— Хорошо. Все их сегодня заминировать. Обратно в лагерь не возвращаться. Нас здесь не будет. Пойдешь к станции Дубовик. Там новая посадочная площадка для самолётов. Через пару дней придут грузы, главное— тол, бикфордов и детонирующий шнур. Примешь их и отправишь раненых.
Стояла пора белых ночей. В густом лесу было светло, как днем. Возле шалашей и палаток бесшумно возились партизаны, укладывали свое небогатое имущество.
Около своего станкача спорили Иван Рябко и Григорий Подоксенов. Они никак не могли договориться, кто понесет ствол и кто станок со щитком.
