— У тебя сапоги, через болото в них идти будет легче, а у меня ботинки. Значит, мне тяжелее, и станок понесу я, — доказывал Иван Рябко…
— А кто понесет коробки с лентами?! — шумел Григорий Подоксенов.
Рядом в обнимку с противотанковым ружьем сидел на пеньке Василий Горбушин и подтрунивал над обоими. Он то поддерживал Рябко, то неожиданно становился союзником Подоксенова. Ему это доставляло удовольствие, лицо его расплывалось в широкой улыбке.
Спор пулемётчиков прекратил Федор Иванович. Он только что вернулся с похорон двух партизан, погибших в дневном бою, и теперь проверял, как люди готовятся к длительному и тяжелому маршу, и особенно к форсированию реки, вытекающей из Толстовского болота.
Услышав шаги комиссара, партизаны обернулись и, ни слова'ни говоря, оба уцепились за ствол пулемета.
— Не надо. Пулемет и коробки с лентами передайте в комендантский взвод. Вам другое поручение — вместе с Горбушиным понесете на носилках Глушкова. От удара мины у него нога вспухла и почернела.
Горбушин перестал улыбаться. Он только спросил:
— Куда ружьё? Тоже в комендантский?
— Нет, на носилки, — с ехидцей ответил комиссар и пристально посмотрел на бронебойщика.
— Горбушин, ко мне. Тот подошел.
— Ставь ногу на пенек.
— Какую, левую или правую?
— Обе вместе.
Редько и Подоксенов прыснули от смеха. Они были довольны, что их просмешник теперь сам попал в неловкое положение.
Дело в том, что ботинки Горбушин не зашнуровал как следует.
— Как пойдёшь через болото? Потеряешь ботинки в торфяной жиже. Почему не привязал стропами?
— Нет у меня строп.
— А это что? — и комиссар показал на концы строп, которые высунулись из кармана пиджака Горбушина.
— Виноват, забыл, что их вчера выдавали, — признался Горбушин и начал накрепко привязывать ботинки.
На востоке показалось солнце. Оно поднималось все выше, щедро озаряя лесные просеки, поляны и затерявшийся среди огромных осин и елей партизанский лагерь. Но этим утром в лагере стояла тишина. Лишь кое-где мелькали одинокие фигуры партизан, которые бросали в костры намокшую бумагу, ветошь, тряпки или хвою. От костров лениво тянулись к небу густые клубы дыма.
Небольшую группу оставшихся здесь партизан возглавлял Михаил Григорьевич Бутаков. Когда на последний костер была сброшена куча мокрой хвои, послышалось гудение самолетов. Оно все нарастало, приближалось. Партизаны выскочили на просеку. Над ней уже пронеслось три «юнкерса». Следом за ним пролетело ещё девять машин.
— Попали фрицы на удочку, — сказал Бутаков и повел партизан через болото догонять бригаду.
А сзади доносился грохот: ориентируясь на дым костров, фашистские летчики бомбили покинутую партизанами стоянку.
Новый лагерь был ничем не хуже прежнего. Здесь также стоял густой лес, который тянулся на многие десятки километров. Железные дороги, идущие к фронту, были под боком. Хорошей оказалась и площадка для посадки самолетов, которая нашлась неподалеку от станции Дубовик.
Не успели партизаны построить себе шалаши, как прибыл самолет с грузом. Вслед за ним второй. И так каждую ночь.
Лучин и Сазанов по-хозяйски обходили разбросанные и замаскированные в лесу склады со взрывчаткой, приказывали лучше их маскировать, не протаптывать туда троп. За ним, чуть поодаль, неустанно следовали подрывники — Зверев, Шемякин, Антипов, Ванюшкин, Козлов, Березин. Им не сиделось. Три дня безделье томило их, и они не знали, чем заняться. Поэтому они старались чаще попадаться на глаза Лучину, чтобы тот послал их на задание.
Это хождение заканчивалось всегда около штабного шалаша. Прежде чем войти в него, Алексей Петрович остановился.
— Ну чего вы ходите? — спрашивал Лучин.
— Ждем, когда тол будем в расход пускать.
— Не торопитесь. Будет вам и белка, будет и свисток, — спокойно отвечал Федор Иванович.
А груз всё прибывал и прибывал.
Однажды после очередного обхода складов со взрывчаткой командир и комиссар не вошли, как обычно, в штабной шалаш, а уселись в тень у старой ели. Зверев, Шелякин, Антипов, Ванюшкин и другие остановились неподалеку. — А вы чего стоите? Идите сюда, поговорим.
Подрывники присели на травку.
— Что, соскучились по работе? — спросил их Федор Иванович.
— Конечно. Наши разведчики говорят, что фашисты большинство дорог восстановили и поезда с солдатами ходят хоть бы что, а у нас тол лежит, — за всех ответил Александр Макеевич Зверев.
— Ты, наверное, знаешь, по какой дороге и сколько проходит за сутки?
— Знаем. У нас тесный контакт с разведчиками.
— Они трудятся, а вы скучаете.
— Что же делать? Партизаны все возвратились с задания, а вы тол еще не даете, а гарнизоны громить пока запретили, — с недовольством заметил Шелякин и, чтобы не сказать лишнего, начал жевать сухую травинку.
— На вашем месте я бы нашёл дело.
— Какое? — опять оживился Ванюшкин.
— Начал бы обучать подрывному делу других
— Это можно. Давайте людей.
— Того, кто обучит отлично подрывному делу сразу двоих, пошлю на дорогу.
— Начнем обучать хоть сейчас, — ответил молчавший до этого Антипов.
— Давайте начнем с завтрашнего дня, а сегодня комплектуйте группы по пяти человек в каждой. Одного из пятерки за командира группы.
Подрывники сразу же вскочили на ноги. Кончилось для них временное безделье.
— Видишь, и приказа отдавать не надо, — сказал Лучин Сазанову, когда подрывники скрылись меж стволов деревьев.
— Теперь можно готовить радиограмму о том, что подрывников в бригаде будет в три раза больше.
— Вот она. — С этими словами Лучин вытащил из кармана гимнастерки вчетверо сложенный лист бумаги и прочитал:
— «К двадцатому августа в бригаде будет подготовлено четыреста новых подрывников».
— Можно отправить, — заключил Сазанов.
Перед первым августа штаб партизанского движения приказал усилить удары по вражеским гарнизонам, однако главное внимание сосредоточить на подготовке подрывников и изучении охраны железных дорог, идущих к Ленинграду и Новгороду. Штаб требовал ежедневно сообщать о движении вражеских эшелонов, их направлении, характере грузов, определять места, где можно успешно проводить диверсии.
Десятки наших разведывательных групп с рациями несли круглосуточное дежурство вблизи железных дорог Новгород — Ленинград и Ленинград — Витебск. На участках Крестецкая — Огорели, Торковичи — Слуцк, в районе Батецкой, Мойки, Сиверской и других станций разведчики установили надежные связи с железнодорожниками и жителями населенных пунктов, прилегающих к станциям.
Миновало три недели. В кропотливой подготовке новых подрывников и непрерывной разведке время прошло незаметно. За это время Беляев со своим помощником Пестриковым подготовили план диверсий на железных дорогах и сообщили о нем в Ленинград. Ждали только ответа.
Он пришел, когда Лучин вместе с Сазановым проверяли готовность подрывников на практических занятиях в отряде Шелякина.
Алексей Петрович дважды прочитал радиограмму и подал комиссару:
— Наконец-то.
— Что случилось? — не понял сначала Сазанов.
— Читай, поймешь, — ответил Лучин и, уже обращаясь к Шелякину, спросил:
— Сколько человек еще не проверенных осталось? — Трое, они на посту.
— Они как? Так же ответят мне, как Игнат Захваткин? — сказал командир, указывая на рослого партизана, который только что подробно рассказывал, как нужно закладывать тол на стыках рельсов.
— Так же без запинки, — утвердительно заявил Шелякин.
— Хорошо, проверять не буду. Потом, помолчав немного, добавил:
— Через час — совещание. Важное дело.
— О чем?
— На, прочитай.
Радиограмма, как всегда, была немногословной:
— «Ваш план одобряем. Всему командному составу бригады возглавить отряды подрывников. Рельсовую войну на всех участках начать тридцатого августа в ноль-ноль часов. В этот час все партизанские отряды or Ленинграда до Черного моря выходят на рельсовую войну».
Шёл мелкий, назойливый дождь. Он начался глубокой ночью. Пропитавшаяся влагой земля уже не принимала воду. Кругом блестели лужи, Лучин и Сазанов обходили отряды, отправлявшиеся на рельсовую войну. Бригада фактически распылялась. Каждый отряд получал определенный участок на железной дороге или должен был действовать между, крупных узловых станций. С каждым из них уходил кто-то от командования бригады. Сам Лучин отправился с отрядом Козлова к станции Мало-Сиверской, на которую прибывало немало эшелонов. Такой же по значению была и станция Новинка-Вырица, возле которой предстояло действовать отряду Костина и комиссару Сазонову. К Батецкой и Мойке уходил начальник штаба Беляев с отрядом Григорьева. Ответственный участок выделили Звереву: Торкович — Новинка. Немцы его усиленно охраняли: к железной дороге, вплотную примыкали лес и кустарник, которые позволяли партизанам совершать налеты на эшелоны.
