его за воротник куртки. Алесь открыл глаза, поднялся со скамьи и почувствовал, что ноги болят, окоченели, и сами зубы от этого начали часто стучать. Тело дрожало. Товарищ взял его за рукав куртки и тянул домой.
— Ты это что ж, простудиться нарочито захотел, или что? Нашел время, когда в саду сидеть... Брось так переживать. Я тебя заверяю, что в партии ты останешься. Завтра же напиши подробные заявления в контрольную комиссию и в апелляционную комиссию, чтоб восстановили в правах студента. Я напишу от себя... А убиваться так не надо.
Алесь, словно чужими ногами, ступал по тротуару. Теперь он почувствовал всю силу холода. Тело его дрожало, а зубы не переставали стучать.
Товарищ шел рядом, держал его под руку и взволнованным голосом уговаривал:
— Ты это напрасно так болезненно реагируешь на все. Из партии тебя не исключат, будь уверен... А то вон что надумал...
* * *
Когда Алесь открыл дверь физического кабинета и хотел войти, преподаватель загородил собою дверь и объявил, чтобы слышали все студенты:
— Директором запрещено всем преподавателям допускать вас, как исключенного, на лекции и запрещено принимать от вас зачеты. Вот и все.
Алесь повернулся и, не прикрыв двери, пошел к директору.
— Я подал апелляцию и считаю неправильным распоряжение, чтобы не допускать меня на лекции,— говорил он.
Директор спокойно смотрел на Алеся и отвечал:.
— Вы еще слишком молоды, чтобы объяснять мне, что правильно, а что нет. Апелляция — это ваше личное дело. Вы могли писать хоть десять апелляций, но сейчас у меня есть постановление педсовета, которым я руководствуюсь. На основании этого постановления я распорядился лишить вас стипендии и интерната и довожу до вашего сведения.
— Как же это... я ведь подал апелляцию, меня исключили неправильно. Я уверен, что меня восстановят...
Директор усмехнулся.
— Относительно правильности — я не знаю, спросите об этом секретаря ячейки... Я только сообщил вам, молодой человек, о том, что я сделал во исполнение постановления...
Алесь вышел из кабинета директора и медленно начал ходить по коридору, чтобы обдумать свое положение. В свежевывешенном номере стенной газеты была напечатана статья об его исключении из партии и из техникума. Над статьей большими буквами были выведены слова:
ЖЕЛЕЗНОЙ МЕТЛОЙ ВЫМЕТЕМ ИЗ ПАРТИИ И РЯДОВ ПРОЛЕТАРСКОГО СТУДЕНЧЕСТВА КЛАССОВЫХ ВРАГОВ.
Алесь не дочитал до конца статьи и вышел во двор. Все в техникуме и вокруг него больно напоминало то, что недавно случилось... От этого хотелось бросить все и идти куда глаза глядят. Только сочувствие многих партийцев и их обнадеживания немного помогали сохранять спокойствие и терпеливо ждать решения дела. Они собрали немного денег и внесли их за Алеся в столовую техникума. Спал Алесь в эти дни на одной койке с товарищем.
Через пять дней после того, как послал заявление, Алесь направил в апелляционную комиссию запрос, в котором просил сообщить ответ на свое заявление. Еще через двенадцать дней из комиссии был прислан открыткой ответ. На открытке машинкой было напечатано несколько ничего не говорящих слов.
«Ваше дело находится в стадии решения.
Председатель комиссии П. Заслонка».
А в тот же день вечером в комнату к Алесю зашли группой товарищи и принесли ему еще двенадцать рублей.
— Стадия решения — ты сам знаешь, что это означает. Садись в поезд и сегодня езжай туда. Требуй, чтобы при тебе решили вопрос.
— Надо ли? Может, обождать постановления контрольной комиссии?
— Надо. Контрольная комиссия восстановит тебя в правах члена партии, будь уверен. Проверит и восстановит. А это надо сейчас решить, потому что через две недели конец занятий.
— Езжай! Обязательно!
В десять часов утра на второй день Алесь стоял недалеко от двери комнаты, в которой находился председатель апелляционной комиссии, и ждал приема. Он уже несколько раз прочитал наклеенную на дверь комнаты бумажку, что прием по делам апелляций происходит с двенадцати до двух часов. В приемной сидело на табуретах еще три человека. Они о чем-то тихо беседовали между собой.
На стене часы пробили двенадцать. Алесь видел, что обе стрелки часов сошлись на цифре двенадцать, но вслед за каждым ударом считал:
«Один, два, три, восемь...»
Люди, сидевшие на табуретах, беседовали между собой. Алесь решил, что они здесь по какому-нибудь другому делу, и, подождав еще минуты две, зашел в комнату председателя комиссии.
Председатель апелляционной комиссии Парамон Заслонка сидел, низко наклонившись над широким столом и, вонзив взгляд узеньких глаз в лицо Алеся, слушал. Когда Алесь кончил, он долго молчал, все так же глядя в лицо Алесю, потом поднялся со стула, засунул левую руку в карман брюк, в правую взял толстый, с синим и красным концами, карандаш и начал, размахивая карандашом, говорить.
— Я ничего вам обещать не могу. Дело ваше рассмотреть сейчас не можем. Я уже сообщал вам, что ваше дело находится в стадии решения...
— А когда же можно ждать решения?
— Наверное, на ближайшем заседании, если к тому времени будут выяснены все обстоятельства... Можете подождать, если хотите...
— У меня со средствами трудно, мне товарищи собрали, я долго ждать не могу...
— Тогда возвращайтесь...
— Я ведь вам говорил, что там меня выгнали из общежития, лишили стипендии.
— Это дело вашего директора, а я здесь ни при чем. Если хотите, подождите, я поставлю ваше дело на ближайшее заседание... Но меня, все же, знаете, удивляет, как это вы ничего не знали о своем отце? Вы понимаете, что ваше оправдание совсем беспочвенное. Оно никак не вяжется с логическими рассуждениями... Вы упрямо утверждаете, что ничего не знали. А как же это вы могли не знать про своего отца? А?
Алесь молчал. К горлу все ближе подступала комочком обида. Вот-вот она сожмет горло, и тогда Алесь не сумеет произнести ни одного слова.
— Ну, а даже,— продолжает Заслонка,— если и правильно, что вы не знали про отца, он все-таки в полиции, в охранке служил?..
— Служил, но...
— Ну, что «но»?.. Это «но» ничего еще не значит. Вы, я на минуточку допускаю, могли и не знать, но отец ведь служил в охранке. Вы по происхождению социально чуждый советской школе, значит...
— Но при чем же я? Неужели я должен отвечать за прошлое отца... Я был партийцем, работал...
Председатель поднял глаза на Алеся.
— А ячейка вас исключила?.. Тогда для меня это дело совсем ясное, бесспорное... Нечего и голову ломать. Могу вам в таком случае,
