Хидашели достал из кармана сигарету. Все молчали.
— Сразу же после смены собрание, — сказал директор и встал.
Когда они остались одни, Важа тихо спросил:
— Зачем ты это сделал, Леван? Ты же знаешь, что после твоих слов он получит гораздо меньшую пенсию. А у него большая семья, каждая копейка на счету.
Леван посмотрел в глаза Важе и ответил:
— Я не мог иначе, я сказал правду.
3
Они сидели втроем — Важа, Резо, Нодар. Настроение было отвратительное. Ели без всякого аппетита, пили без тостов.
— Где же все-таки Леван? — недоумевал Важа.
— Вряд ли у него есть настроение кутить, — и Нодар махнул рукой.
— А мы что, кутим? — усмехнулся Важа.
— Попробую еще раз позвонить, может быть, уже дома. — Важа встал, взял трубку, набрал номер. Немного подождал. Положил телефонную трубку и вернулся к столу.
— Может быть, уехал в Тбилиси? — предположил Нодар.
— В Тбилиси? Не думаю, — ответил Важа. — Я знаю, что он занимал у кого-то деньги, собирался в больницу идти.
— Если он действительно хотел помочь Лексо, так не сказал бы того, что сказал, — наконец-то заговорил Резо.
— Так нельзя рассуждать, — возразил Важа.
— Ты всегда заступаешься за Левана, — заметил Нодар.
— Я не оправдываю Левана и не виню его. Это такое дело, что нельзя говорить, не подумав.
— Я много думал, но не нашел оправдания поступку Левана! — упрямо твердил Резо.
— Тогда давай рассуждать: по закону Леван правильно поступил или нет? — спросил Важа.
— По закону — да! — согласился Нодар.
— Это тоже еще вопрос! — отмахнулся Резо.
— Нет, тут никакого сомнения быть не может. По закону он поступил совершенно правильно. — Важа говорил убежденно.
— Да, что правда, то правда, по закону он поступил правильно! — снова подхватил Нодар.
— Еще раз повторяю: надо проверить, был сталевар виноват или нет. Кроме того, что случилось бы, если бы в данном случае встали на позиции не только законные, а и человеческие? Что потеряли бы громадный завод и все государство, если бы Лексо Арчемашвили получил пенсию на тридцать или на сорок процентов больше? Скажи, Важа, что ты молчишь, разве разрушился бы от этого Руставский металлургический завод? А я утверждаю: ничего бы не случилось. Видишь, ты не знаешь, что и сказать. Не хочешь обвинить Левана, но другого ответа быть не может. Не так ли? Почему же молчит болтливый твой язык?
— Ты не прав! Он поступил так, как считал нужным. Поступил правильно, по закону. Это дело совести. Одни умеют лгать во спасение, другие не умеют.
— А как бы ты поступил на его месте? — У Резо странно изменился голос, он стал тоньше.
— Я?.. — растерялся Важа.
— Да, ты!
— Трудно так сразу ответить… Не знаю, как бы я поступил. Заранее ни один человек не может знать, как бы он поступил в критический момент своей жизни.
— Ты просто не хочешь сознаться, упрямишься, а сам прекрасно знаешь…
— Может быть, но не надо забывать и о том, что я — Важа Двалишвили, а он — Леван Хидашели. Мы можем по-разному смотреть на одно и то же явление жизни. Факт, что Леван поступил законно.
— Ты Левана любишь и никак не хочешь здраво посмотреть на это дело. Ну хорошо! Я поставлю вопрос иначе. Как ты думаешь, месяц тому назад Леван поступил бы так же?
— При чем тут месяц? — удивился Важа.
— Так и быть, разжую тебе: как бы он поступил, если бы не был представлен на звание Героя?
— Резо, ты понимаешь, что говоришь? — вскочил Важа.
— К сожалению, понимаю!
— Резо, нельзя говорить о таких вещах, не имея веских доказательств, решать так, одним махом… — замотал головой и Нодар.
— Я знаю, о чем говорю, и отвечаю за свои слова. Налей, выпьем еще…
— Левана я знаю восемь лет, — сказал Важа. — Я видел его и в худших переплетах. Он бы не пошел на такой шаг из-за звания Героя Труда. Может быть, он ошибается, но верит, что поступает правильно.
— Вот не думал, что ты такой наивный! — насмешливо сказал Резо и выпил залпом вино. — Для него самое главное сейчас — получить Героя.
— А может быть, ему важно не само по себе звание Героя, а все, что из этого вытекает? У него большие планы.
— Какие же это у него планы?
— Я сам не знаю.
— А если не знаешь, так лучше молчи.
— Не знаю, но верю! — Резо ударил по столу кулаком. — Однажды Таль пожертвовал Ботвиннику ладью. Кто-то в зале спросил у Лилиенталя, видит ли он цель в этой жертве? Лилиенталь ответил: не вижу, мол, но верю. Понятно?
— Медико! Если собираешься дать нам жаркое, так давай наконец! — вдруг, разозлившись, закричал жене Важа.
Медико принесла жареное мясо с картофелем на большой сковороде, молча поставила на стол и снова ушла на кухню.
— Берите, ребята, пока горячее.
Нодар взял только картошку.
— Ты что, вегетарианец? — пытался шутить Важа.
— А ну, позвони еще раз, может быть, пришел? — сказал Нодар вместо ответа.
Не успел Важа встать, как зазвонил телефон.
— Слушаю! — сказал Важа громко и тут же поднял руку, давая знать ребятам, что это Леван. — Хорошо, приезжай скорей…
4
В больницу Леван явился поздно, от усталости почти совсем перестав волноваться. Он вошел в кабинет дежурного врача.
Тот отложил газету и не торопясь оглядел Хидашели.
— Кого вы хотели бы навестить?
— Лексо Арчемашвили, сталевара, которого привезли к вам несколько часов назад.
— Он на этом же этаже, можете пройти, только имейте в виду, что больного волновать нельзя.
— Не стоит, наверное, идти в палату. Я просто хочу знать, каково его положение?
— По словам главного врача, ногу, наверное, не ампутируют, но работать по специальности он больше не сможет.
Леван встал и, не попрощавшись, вышел из комнаты. В коридоре он увидел Арчила и Васо. Здесь же на диване прикорнула жена Арчемашвили.
Увидев начальника смены, Васо смутился, капли пота заблестели на его лбу. Когда Васо прочитал в акте заключение Левана, он не поверил своим глазам. В представлении мастера Хидашели был каким-то удивительным, сильным человеком, способным взять на себя всю вину. А теперь это божество спустилось на землю. И Васо показалось, будто он потерял что-то очень дорогое. Он даже не мог понять, чем больше огорчен: трагическим случаем с Лексо или поступком Левана? Васо стоял молча, глядел на Хидашели, но не сдвинулся с места. На глазах у него выступили слезы. Ему было стыдно за Левана. Арчил тоже жалел Лексо, но не считал возможным осуждать начальника смены, ведь тот сказал правду. Арчил подошел к Левану, шепнул ему, что главный врач обещал, будто ногу не будут ампутировать. Леван кивнул. Потом взял Арчила под руку и повел в конец коридора.
— Теперь ему понадобится много денег. В семье-то, наверное, никаких накоплений нет?
— Эх, да что у него может быть? Он один кормил всю ораву!
— В цехе соберем что-нибудь.
— Завтра сделаем. Сегодня не до того было.
— Кто сколько может, пусть столько и внесет. Упрашивать не надо. А моя доля вот!
Леван достал толстый конверт и отдал Арчилу. Мастер, не открывая конверта, понял, что денег много.
В коридоре показался главный врач. Леван оставил Арчила и пошел ему навстречу.
— Очень вас прошу, ничего от меня не скрывайте. Как дела? — спросил Леван тихо, чтобы не услышала жена Лексо.
— Пока трудно что-нибудь сказать. Может быть, удастся избежать ампутации.
— Доктор, если нужна какая-нибудь помощь, я сделаю все, только скажите… Может быть, из Тбилиси нужно пригласить кого-нибудь?
Главный врач улыбнулся, похлопал Левана по плечу.
— Не беспокойтесь, обойдемся своими силами, — и вошел в палату.
Леван остался в коридоре. К жене Лексо он подойти не решился и сказал Арчилу:
— Я уйду, если что понадобится, сообщите сейчас же. И вообще, позвони вечером обязательно.
Арчил кивнул.
Хидашели повернулся и встретился глазами с испуганным мальчиком, старшим сынишкой Арчемашвили. Хотел что-то сказать, но никак не мог вспомнить его имя. Растерявшись, он постоял немного, а потом быстро направился в комнату дежурного врача.
— Можно мне позвонить?
— Звоните.
Хидашели набрал номер Важи Двалишвили.
5
Леван молча сел за стол. Ребята тоже молчали. Только Важа попросил жену, чтобы она принесла Левану большой стакан.
— Покрепче ничего нет? — спросил Леван хозяина, поглядев на вино.
— Сейчас будет. Медико! — окликнул жену Важа.
— Ради бога, не надо, и так хорошо! — Леван взял стакан, медленно выпил и сразу же налил второй и снова выпил до дна. Потом съел немного мяса.
— Как он? — спросил наконец Важа.
— Наверно, не ампутируют. Даже не наверно, а точно знаю, что не отрежут. Но работать не сможет. Останется калекой. Дай еще выпить.
