— Ничего не случилось, мне действительно жарко, и я предпочитаю выйти на улицу. — Натия постаралась улыбнуться.
Леван молчал. Он понял, что между Маринэ и Натией что-то произошло. Почему же Натия не захотела ему сказать об этом?
Когда они вышли из оперы, Леван остановил девушку, нежно взял ее за руки и заглянул в глаза.
— Натия, ничего не скрывай от меня, прошу.
— Ничего особенного не случилось. Мне просто не хотелось, чтобы этот хороший вечер был испорчен чем-нибудь, пусть даже совсем незначительным,
Они молча пошли до Руставели.
— Леван, прошу тебя, не теряй чувства юмора.
— Трудно, но другого выхода нет. Постараюсь.
— А сейчас, раз все кончилось благополучно, если ты очень попросишь, я немедленно отвезу тебя к бабушке!
— Я, честно говоря, уже потерял надежду, что когда-нибудь познакомлюсь с ней. — Леван окончательно преодолел дурное настроение.
— Только имей в виду, времени у нас не очень много.
— Сейчас же поймаю машину.
— У первого же цветочного магазина остановимся, купим гвоздики.
— А розы нельзя?
— Только гвоздики. Бабушка очень любит гвоздики.
Леван остановил такси.
— Ты сядь первым, я выйду у цветочного магазина.
— Я тоже выйду, ты одна не сможешь выбрать. А бабушка любит сладкое? Я куплю что-нибудь. Теперь уж зубы у нее не будут болеть.
— Бабушка любит, когда человек говорит мало и не говорит беззубые остроты.
— А ты похожа на бабушку?
— Как две капли воды.
— Тогда я навеки онемею.
— На это я не надеюсь.
После недолгой паузы Леван снова заговорил:
— А как ты все-таки думаешь, понравлюсь я бабушке?
— Посмотри на меня! — деловито распорядилась Натия.
Леван повернулся. Натия лукаво оглядела его.
— Мне кажется, что понравишься.
— А как мне об этом узнать?
— Если она протянет тебе руку, значит тебя можно поздравить.
— А я должен поцеловать руку?
— Конечно, только не теряйся, ради бога! Бабушка старая музыкантша и привыкла к вежливым людям.
— А как я должен вести себя?
— Это зависит от создавшегося положения. Если я почувствую, что ты себя ведешь не так, как надо, тогда я указательный палец левой руки приложу к подбородку. Понял?
— Понял! — рассмеялся Леван.
2
Ольга Дмитриевна с удивлением смотрела на молодых людей.
— Знакомься, бабушка, мой друг Леван Хидашели.
Леван стоял молча. Ждал, когда бабушка протянет ему руку. Но та не протянула, даже слова не произнесла и, молча повернувшись, пошла в комнату.
— Я погиб! — вырвалось у Левана, он с трудом сдерживал смех.
— Крепись! — прошептала Натия. — Знай, бабушка не переносит смеха без причины.
Ольга Дмитриевна надела очки, вернулась и бесцеремонно принялась разглядывать Левана. Парень ей понравился, и она протянула ему руку, которую Леван с подчеркнутой галантностью поцеловал.
— Прошу! — вымолвила старушка и повела гостей в комнаты.
Они уселись за круглым столом.
Бабушка пристально смотрела на Левана, и он под ее взглядом невольно заерзал на стуле, засмущался, машинально достал сигарету.
Натия подняла указательный палец к подбородку. Леван поспешно смял сигарету и полошил в карман.
— Да, так что ты сказала мне про этого молодого человека? — спросила Ольга Дмитриевна внучку.
— Он мой очень хороший друг.
— Видно, что хороший, но чем он занимается?
Натия подмигнула Левану. Это уже означало серьезную победу.
Леван приободрился и снова достал сигарету. И только собрался спросить, можно ли курить, как Натия снова поднесла к подбородку указательный палец. Леван опять смял сигарету и засунул ее в карман.
— Он инженер, работает в Рустави,
— Эта профессия любит серьезных людей.
— А разве Леван не серьезный человек?
— По теперешним парням трудно определить, кто из них серьезный, а кто нет. Теперь все хорошо одеты и у всех хорошая внешность. А кто твои родители? — неожиданно спросила Ольга Дмитриевна у Левана.
— Мать врач. Отец профессор, преподает в институте электромеханику, — Леван рукой указал на электролампу. — Они политически хорошо подкованы и морально устойчивы, — добавил он серьезно и выразительно поглядел на Натию: видишь, мол, какой я молодец.
Натия, смеясь, покачала головой.
— Бабушка, не напоишь ли нас чаем? Уже поздно, мы должны скоро ехать.
Бабушка что-то проворчала и вышла на кухню.
— Натия, по сравнению с 1913 годом уровень моего терпения стал в пять раз выше, но если я сейчас не закурю, то просто с ума сойду.
— Когда вернется бабушка, ты попроси, может быть, она и разрешит.
Натия села к роялю, который занимал почти всю комнату, Леван встал из-за стола и подошел к ней.
А Ольга Дмитриевна украдкой разглядывала молодых из кухни и довольно качала головой. «Хороший парень», — решила она наконец и вернулась в комнату с сахаром и печеньем в руках.
— Ольга Дмитриевна, вы разрешите курить?
Разрешение было получено. Леван закурил и прислонился к стене, так было удобней смотреть на Натию. Она играла и все время чувствовала его взгляд. Не смогла сдержать улыбки, потом подняла голову и взглянула ему прямо в глаза.
Леван растерялся. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Еле сдержался, чтобы не подойти к ней и не поцеловать.
— Чай готов.
От голоса бабушки Ольги молодые очнулись. Натия перестала играть. Леван взглянул на потолок и вздохнул, будто говорил: «Боже, и в чем я провинился перед тобой?..» Натия поднесла к подбородку указательный палец, оба рассмеялись и сели к столу.
1
День выдался знойный. Такие и в июле редко случаются. Жарко было на улице, а в мартеновском цехе воздух накалился, как в духовке. Сталевары беспрестанно пили воду, подбегали к вентиляторам, расстегивали комбинезоны и рубахи, подставляя ветерку вспотевшие тела.
— Что вы делаете? Воспаление легких захотели схватить? — закричал Леван, обходивший печи. У одной из них заметил Васо Хараидзе, жестом спросил, как, мол, дела.
Васо улыбнулся и поднял вверх большой палец в знак того, что все идет отлично. Лексо Арчемашвили тоже сиял, Леван никогда не видел его таким счастливым.
— Лексо, чему радуешься? — на ухо крикнул ему Леван и немного отошел от печи.
— Жена завтра приезжает, вот и радуется, — ответил за Лексо второй сталевар.
— Выздоровела?
— Спасибо вам, товарищ начальник, теперь здорова. Если не я, так мои дети отблагодарят вас за все.
Леван хлопнул по плечу сталевара.
— Работай хорошо, дорогой Лексо, это и будет твоей благодарностью!
Лексо Арчемашвили не умел выразить свою благодарность за то, что Леван помог устроить его жену в лучшую больницу, а потом выхлопотал ей бесплатную путевку в Гагры. Зато на работе он старался изо всех сил, чтобы потрафить Левану.
К Хидашели подбежал сталевар третьей печи.
— Просят к телефону!
— Кто еще… — пробурчал Леван и пошел в будку.
Звонил Хундадзе, приглашал его к себе.
Начальник цеха был в кабинете один. Перед ним лежал раскрытый журнал с паспортами сталеварения. Когда вошел Леван, он отложил журнал в сторону.
Помолчали. Потом Элизбар тихо сказал:
— Сегодня мы советовались с директором и главным инженером и решили представить тебя на звание Героя Социалистического Труда.
Хундадзе прищурил один глаз и испытующе поглядел на Левана. У молодого начальника смены по всему телу пробежала приятная дрожь. Он чуть было не охнул от радости, но вовремя сдержался. Только улыбнулся и спокойно сказал:
— Огромное вам спасибо, Элизбар Иванович!
— Только знай: никому ни звука, я не должен был тебе говорить об этом, но…
Хидашели еще раз поблагодарил и вышел из кабинета. Начальник цеха проводил его взглядом.
«Парню двадцать восемь лет, он уже, считай, Герой Социалистического Труда, а скоро будет и начальником мартеновского цеха», — подумал Элизбар.
Он окончательно решил, что в октябре уйдет с завода, и как будто даже успокоился. А радость жены его была безгранична. Только одного она боялась: вдруг муж передумает? Но боялась она напрасно — Элизбар был человеком с твердым характером и никогда своих решений не менял.
«Мне было пятьдесят, когда меня назначили начальником мартеновского цеха», — горько подумал Элизбар. Он достал папиросу, сунул ее в рот и задумался, потом, очнувшись, начал шарить в карманах. Шарил по столу, искал под бумагами, открывал ящик. Но коробка со спичками нигде не было. Хотел позвонить секретарше, передумал, махнул рукой и бросил папиросу в корзину для бумаг. «Завидую? Нет, нет, не завидую. Просто наша жизнь была гораздо сложнее и труднее. Нелегкая была жизнь!..»
Леван почти бежал по цеху. Хотелось лететь, он чувствовал прилив безграничной энергии. Арчил Хараидзе сразу же почувствовал, что у начальника произошло какое-то радостное событие. Он никогда не видел Хидашели в таком состоянии, но все же не посмел спросить, что случилось.
