— Меня раздражает, когда порой кино и литература изображают жизнь на селе с этаким оттенком жертвенности. Могу вам сказать откровенно — «жертв» на селе я не встречал и, надо полагать, не встречу. Люди на селе делятся на временных и постоянных. Временных по разным причинам отсеивает время. Постоянные верны селу и даже тогда, когда они уезжают в город: и там в научной работе, в книгах своих, в создании сельскохозяйственных машин — во всем все-таки остаются селянами. Наше село держится на постоянных; не было бы их, не было бы светлой судьбы «Большевика».
Его мысли по-своему дополняют остальные члены семьи.
Анисья Григорьевна:
— Все мои заботы в прошлом: война, голод. Потом боялась, что не прижиться здесь. А вот в прошлом году посадили яблоню. Принялась…
Саша:
— Тянет домой, на родину. Хоть и красив Ленинград, и учеба интересна. Вчера сдал последний экзамен и вчера же был уже в аэропорту.
Таня:
— Скоро кончаю школу, а куда идти, не выбрала. В институт боюсь, а в техникум… не знаю.
Младшенькая Люба на вопрос, сколько лет, показывает четыре пальчика. Никаких проблем: в отличие от своей старшей сестры твердо знает, что станет учительницей.
Водопроводная, 5. Здесь хозяева молодые. Стремяков Анатолий, уже знакомый мне электромеханик АТС.
Жена Стремякова Валентина, продавец. Оба с 1939 года. Вспоминают: три года сидели в школе за одной партой, а как получили аттестаты зрелости, тут же поженились. Трое детей: Алеша, Наташа и Нина.
Здесь разговор идет под перекрестным огнем. Спрашиваю Анатолия, где сейчас учится?
— Лодырь! Со второго курса института сбежал! Пропишите его! — отвечает за него Валентина.
— Ну а дальше? Есть какие-то планы, цель?..
— У него-то?! — не унимается Валентина. — Сейчас никакой. Завели скотину, и никакой учебы… Ведь это подумать только, со второго курса сбежать!
— Пока придется подождать, — робко защищается Анатолий. — Жил бы в городе, скотину не держал. А ей время надо…
— Время ему надо! Посмотрите на него. Как учился, забыл?! Двое ребят, 70 рублей на всех. В Новосибирск сдавать ездил — было время. Просто уж скажи, что лихо!
— Пусть так. Я ждал, что откроют филиал института в Свердловске. Можно было бы…
Беру под защиту хозяина, перевожу разговор:
— А у вас, Валентина, какие планы?
— Чтоб дети выросли… Получше отца, не отступались чтоб… — никак не унималась жена Анатолия.
Но смотрела она на мужа ласково.
А сейчас Водопроводная, 7. Я уже знаю, что здесь живет хорошо известный в совхозе человек, Дмитрий Васильевич Моисеев. В «Большевике» с первых дней. Несколько лет возил начальника политотдела Булыгина, того самого, о котором не раз говорилось в директорских приказах. Как началась война, ушел на фронт…
— Начал под Москвой. Потом попал под Харьков. Из-под Харькова — под Сталинград. Там мы и расхлестали немца. Затем…
Дмитрий Васильевич достает медали и благодарности Верховного Главнокомандующего за взятие Ростова, Бреста, Кенигсберга, Берлина.
Две Европы прошел, советскую и «несоветскую», с винтовкой и боями рядовой Моисеев. Закончил в Берлине и там, на рейхстаге, огрызком синего карандаша утвердил не только на обе Европы, на весь мир: «ДМИТРИЙ МОИСЕЕВ ИЗ СОВХОЗА «БОЛЬШЕВИК».
Старого солдата, штурмовавшего рейхстаг, Дмитрия Моисеева волнует сейчас больше всего то, что стали забывать имена тех, кто не вернулся.
— Пусть их фамилии будут на памятном обелиске в родном селе. Это дороже, чем на рейхстаге…
В каждом доме, у каждой семьи, у каждого человека свои заботы, своя судьба, свои проблемы. Токарю Ивану Серебренникову, например (Водопроводная, 6), надо непременно весной подвести под свой дом фундамент и, наконец, собраться, чтобы навестить в больнице старого учителя, мастера Петра Федоровича Николаева. У его одногодка, электромеханика Марата Романова на носу экзамены, он заочно учится на 3-м курсе Челябинского института механизации и электрификации сельского хозяйства. Но убивается Моисеев не о том:
— Раньше, вот в первые годы после войны, молодежь жила, по-моему, интереснее. В клубе собирались каждый вечер. После работы запряжем, бывало, бычков и в лес за дровами. Для клуба сами топили печи. «Без вины виноватые» играли, «Медведя» ставили. А сейчас что-то не видно молодежь. Или лучше, легче жить стали, так от этого? Телевизоры у каждого в доме, зачем в клуб идти?
Эти сетования крутогорцев прокомментировали мне так в райцентре Шумихе.
— Проблем деревне никогда занимать не приходилось, — высокий и седой не по годам Николай Иванович Голядкин, первый секретарь Шумихинского райкома партии, спокойно улыбается.
— Возьмите хотя бы вот такую, как проблему неиспользованного, неучтенного, а часто не поддающегося учету времени в крестьянском труде. Но для нас острее всего те из них, которые надо решать сегодня, немедленно, — и он показал на подробную схему на стене. — Вот это, если можно так выразиться, «график настроения».
«График настроения» представлял собой четкий план ремонта и строительства в районе животноводческих помещений, причем конкретно не только по каждому хозяйству, но и отдельно по каждой ферме.
— Вот в этот узелок и сходятся сегодня все ниточки: и текучесть кадров, и миграция, и заработок, и свадьбы — все наше настроение здесь.
Я перевел разговор на совхоз «Большевик».
— А, «Большевик»? — Он задумался. — Снова на него делаем ставку. Трудная задача у него будет. Что такое образцово-показательный опорный совхоз? Это значит, мы его запустим годиков на пять — десять вперед, будем экспериментировать, пробовать на нем новые системы и приемы, учиться на его удачах и промахах. Это будет наш головной отряд и в селекции, и в организации. Аплодисментов достанется ему, видимо, меньше, чем шишек (кто идет впереди — больше рискует), но наш «Большевик» уже проверен — он был первым молодежным образцово-показательным хозяйством, на которое равнялся не только Урал в первые годы коллективизации…
Да, у каждого человека своя судьба и свои планы — у Дмитрия Дмитриевича Пономарева, торопящегося после трудных школьных часов на беседу в клуб, у Анатолия, который ждет, когда откроется филиал института в Свердловске, у его жены Валентины, мечтающей, чтоб ее дети пошли в настойчивости к жизни дальше своего отца; у секретаря райкома, утвердившего для себя «график настроения», и даже у Ивана Серебренникова, торопящего весну, чтоб подвести под дом новый фундамент, — у всех у них есть одно общее, один фундамент, на котором строятся и благодаря которому только и могут исполниться их планы, — это хлеб.
«…Дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба»[11]. Так сказал Ф. М. Достоевский…
ЖАВОРОНКИ НА НОВОГОДНЕЙ ЕЛКЕС той встречи не был я в Крутых Горках давненько. Конечно, не забыл, копался в многочисленных материалах, которые мне удалось собрать. Осмыслить хотел их незаметную, но по-настоящему историческую судьбу. Люди «Большевика», которых я уже узнал, не давали покоя. И вот я снова в Крутых Горках как в своем родном селе.
— А вот и Крутые Горки, — Сережа, молоденький шофер из райкома комсомола, дал по тормозам.
В другое время он мог бы и не объявлять об этом. Но в степи было уже темно и по огням узнать даже знакомое место дело бесполезное.
Знакомое…
Крутые Горки я знаю уже больше десяти лет. И историю совхоза «Большевик», первого в стране и на Урале «опытно-показательного молодежного зерносовхоза», созданного по решению Бюро ЦК ВЛКСМ в 1931 году, хоть худо-бедно, изучил. Да и места здешние мне уже хорошо запомнились. Без всяких усилий, стоит только закрыть на миг глаза, увижу и бело-зеленые березы под Дубровным, и прозрачную, как в лесном ручье, воду Жужговского озера, и строгие карагачи в сквере у совхозного клуба, и строптивый в половодье Миасс. Но больше всего, конечно, волновала радость предстоящей встречи с крутогорцами. Представляю: торопится, как всегда, куда-то по агрономским делам Володя Асямолов и хлопает на ходу голенищами своих «вечных» резиновых сапог, пылит посередине улицы на мотоцикле инженер-связист Толя Стремяков. Все это отчетливо вижу и представляю. И то, как директор Григорий Тимофеевич Хохлов протянет при встрече лодочкой широкую ладонь и, вздохнув, скажет несердито: «А мы вот, брат, работаем…»
Но день давно уже угас, и улица была пустынна. Гостиницы в Крутых Горках раньше не было, и я попросил Сережу помочь мне отыскать дом Анатолия Стремякова.
Во дворе Стремяковых нас встретила незлобным лаем маленькая собачешка. На голос ее вышел хозяин и пригласил в дом.
— Долго же вы собирались к нам, — здороваясь, ласково упрекала Валентина, жена Анатолия.
А Анатолий совсем не изменился, будто и не было этих трех лет с последней нашей встречи. Все такой же подтянутый, улыбчивый и спокойный.
