А Анатолий совсем не изменился, будто и не было этих трех лет с последней нашей встречи. Все такой же подтянутый, улыбчивый и спокойный.
Валентина тут же принялась хлопотать на кухне, а Анатолий, отобрав у меня плащ, потянул в комнату.
Времени, как всегда в командировке, было в обрез, и я попросил хозяина, прежде чем сядем ужинать, проводить меня к парторгу. «Э, да успеется», — махнул он беззаботно рукой. Но мне в самом деле надо было увидеть парторга, чтоб договориться о завтрашней встрече. А то завтра ищи-свищи ветра в поле: со дня на день должны выезжать в поле, последние дни апреля.
Уговорил-таки.
— Ладно, познакомлю я тебя с парторгом. Вот только переоденусь: парторг все-таки, неловко к нему идти домой в нерабочее время растрепой.
Какие вопросы, конечно! Я был рад, что Анатолий быстро согласился со мной, и не без внутреннего уважения отметил его естественную тягу к аккуратности.
Минут через пять он вышел из спальни. Не узнать — дымчатый новенький костюм удивительно четко подчеркивал его спортивную ладную фигуру, лилового цвета галстук с широким узлом был свеж как утро, а накрахмаленный воротничок белой сорочки явно подчеркивал здоровый степной загар лица. И глаза были по-весеннему светлы и сини.
— Ну жених! — не мог я скрыть столь приятного превращения. — Ну кавалер!.. Сейчас хоть к первому секретарю райкома.
А Анатолий этак хитро улыбнулся и протянул мне руку.
— Что ж, будем знакомиться: Анатолий Федорович Стремяков, секретарь партийной организации совхоза «Большевик».
Тут даже Валентина не выдержала, выглянула из кухни:
— Толь, хватит представляться! Давайте за стол, у меня уже все готово.
За три года, как я не был в Крутых Горках, новостей накопилось много. Правда, для Анатолия Федоровича это, собственно, уже и не новости. Третий год подряд коммунисты избирают Стремякова своим парторгом. А должность его, известно, хлопотна и ответственна.
Впервые избрали Стремякова секретарем в самый канун партийного съезда. Время сложное — готовилась перестройка сельского хозяйства, село брало курс на специализацию.
— Сейчас вот уже определились, все стало на свои места. А поначалу шарахались из стороны в сторону. И мы шарахались, и нас шарахали. За три года трех «хозяев» сменили. Первым стало производственное объединение совхозов. Недолго под ним походили, скоро совхоз передали в подчинение зернотресту. А сейчас вот, и это, видимо, окончательно, мы вошли в трест Свинпром. Конечно, соответственно и специализировались на производстве свинины. В прошлом году, например, произвели около 20 тысяч центнеров. Ну а к концу пятилетки поголовье свиней увеличим почти в 2 раза. Уже сейчас вовсю строим свиноводческие фермы…
Анатолий вдруг спросил меня:
— А ты ничего не заметил? Нет? Мы ведь в другом, новом доме живем.
Где там, в темноте заметишь, конечно, даже внимания не обратил. А он оживился:
— Помнишь, когда ты последний раз приезжал к нам, тогда у нас худо было с людьми, не хватало хлеборобов. Особенно в страду. Как уборка, так в район за помощью. Сейчас у нас полностью свои, собственные кадры. Только коммунистов 107 человек, а молодежи в возрасте от шестнадцати до тридцати больше двух с половиной сотен, и из них каждый третий комсомолец.
И вот возникает вопрос…
— Да, именно это я и хотел спросить, — перебил я Анатолия.
— …как мы решили проблему с кадрами, почему молодежь у нас не только остается, но и приходит еще со стороны и оседает здесь?
Тут я слыхал много споров об этом и дискуссий разных. Все верно: вопрос этот заглавный. Но часто объясняли его, извините, несерьезно. Комсомольцы, к примеру, все на клуб валили. Ну, не прямо на клуб, а на то, что самодеятельность организовать трудно, не желает, мол, молодежь петь в хоре и все тут. Пассивная она у нас, хоть что хочешь! Пробовали мы комсомольскому комитету помочь, говорили парням, что вы, дескать, на концерт не идете, агитбригада из Шумихи приехала. А они: «Сегодня в это время по телевизору Райкин выступает!» Лектора из райцентра пригласили, о международном положении читать будет. А тут, как на грех, Валентина Зорина по тому же телевизору показывать обещали. Ну а в хоре петь — совсем гиблое дело…
Старик Чиняев Григорий Фролович однажды по этому делу очень резонно мне объяснил: «Силком мил не будешь. Хоть сто раз записывай в хор, не пойдет никто. Надо, чтоб человеку хотелось петь… Санька вон третий год угол снимает. А ты петь. Тут запоешь, только не те песни. А еще удивляешься: молодежь не держится…»
Конечно, Фролович Америки для нас не открыл. И без него мы все это прекрасно понимали, но все заедала текучка. У нас же практически круглый год страда. Однако планы пересмотрели. И вот за эти три года построили два шестнадцатиквартирных дома. Со всеми удобствами — вода, газ, канализация. Новую баню отгрохали. Для «кировцев» (их у нас тогда было 12, а сейчас 20) теплый гараж соорудили. Одним словом, создали, как это пишется в протоколах, все «нормальные жилищные, бытовые и производственные условия».
И все наладилось. Не сразу, не вдруг, но все пошло, как говорят, путем. Уже в прошлом году наша самодеятельность первое место взяла в районе. Баян нам тульский как премию дали. Совхозное руководство и местком на радостях, раз толк есть, дополнительно денег выделили. И наш комсомольский секретарь Клава Москаленко с «клубарем» Галей Токаревой тут же ими распорядились: купили музыкальные инструменты для оркестра, костюмы для постановок… — И, хитро улыбаясь, добавил: — Сам готов идти в самодеятельность, принца какого-нибудь или космонавта играть…
— А тракториста не хочешь?
— Тракториста?! Да я его каждую уборку играю. Причем не на сцене, а в естественной обстановке. Не каждый день, конечно, — райком не пустит на всю уборку на трактор.
В коридоре загрохотали сапоги, раздался приглушенный разговор, и в комнату, щурясь от света, зашел высокий длинношеий парень. Анатолий повернулся в мою сторону:
— Не узнал? Сын, Алексей. Тогда он совсем еще шкет был. А сейчас вот в техникуме связи учится. По стопам отца пошел…
— Да ладно, пап, — смущаясь, отмахнулся Алексей.
— Наташка седьмой заканчивает, а Нина уже в четвертый ходит.
Вошла Валентина.
— Толь, ты что, забыл? Тебе еще готовиться надо. Да и гость с дороги поди устал.
Анатолий засуетился:
— Извини, забыл. Давай укладывайся. А я малость посижу: завтра открытое партсобрание по севу…
УТРОУтром меня разбудил треск мотора. Шум его во дворе, под окном напоминал работу бензопилы. Я взглянул на свои часы — было 4 утра. Но вовремя вспомнил, что это в Москве четыре. А здесь уже шесть. Спать не было смысла. Я наскоро оделся и собирался выйти во двор, когда вдруг услышал, что звук у мотора удаляется. Во дворе были видны следы не то мотороллера, не то мотоцикла — сломан тонкий ледок и чуть заметны отпечатки мелкого протектора. Однако заметил, что мотороллер стоял во дворе, приткнувшись к стене.
А вот и снова послышался знакомый трескучий звук, и вскоре во двор вперевалочку вкатилось сооружение на трех колесах с прицепом.
Право, пролетарскому слесарю-интеллигенту из «12 стульев», соорудившему свою «Антилопу Гну» из частей велосипеда, примуса и швейной машины «Зингер», было далеко до стремяковского «изобретения». Сам Стремяков, поставив на вертикаль рычаги, заглушил моторчик и слез с седла.
Сравнить «механическую телегу» Стремякова не с чем. Надо ее видеть. Представьте небольшую металлическую раму на трех мотороллерных колесах. В середине ее открытый движок типа «ЗИФ», впереди седло для водителя. Руля, в обычном понятии этого слова, нет. Есть два длинных рычага. Как у трактора.
— И что же это за механика? Турболет?
Анатолий довольно улыбается:
— Если винт сверху приспособить, будет и турболет. А вообще это грузовой мотороллер. Вот вожу, когда отключается водопровод, воду. Могу подбросить любой груз — дровишки, кирпич, навоз в огород. А главное ее (а может, его) назначение — сенокосилка. Нацепил ножи — и пожалуйста — сенокось!
— И все это смастерил сам?
— А кто же еще? Конечно, сам.
Хитро этак улыбается:
— А хочешь узнать, почему я сочинил эту штуковину? Вот отчего, а? — допытывался он, хитро улыбаясь. А потом, выждав, признался: — От лени. Ей-богу, от лени! Надоело литовкой махать, руки и поясницу ломать (а у нас в хозяйстве своем как-никак корова и теленок, скотину кормить надо), вот и засел за железяки, стал голову ломать. И сделал. Отсюда делаю вывод: лень — двигатель прогресса!
Смеется, потом серьезно заключает:
— Времени, брат, не хватает. Сенокос пора горячая, спрашивают меня, то есть парторга, каждый день, везде нужен. А я, значит, как раньше бы было, неделю в это время косой должен махать. Не дело. И корову без корма оставлять нельзя. Вот и смастерил косилочку. Полтора метра захват. Ничего, да? Сейчас управляюсь с сенокосом за день.
