А Вири между тем кончил нарезать моржовое мясо, сложил куски в таз. Собаки были на привязи, и каждая лежала в яме, которую вырыла за лето, кружась на одном месте вокруг прикола. Это были упряжные псы. Молодые и не умеющие работать в упряжке бегали в тундре, по селу, гуляли на берегу. Упряжным псам не разрешалось вести столь вольный образ жизни. Иногда, правда, Вири отпускал их на день, чтобы не застоялись, но потом снова брал на цепь.
Предстоящую кормежку собаки чувствовали, волновались, поскуливали, некоторые прыгали на одном месте, сильно натягивая цепь.
«Вот так они зимой волнуются перед дорогой, им не терпится в путь», — подумал Маркин.
Каждая получила по своему куску, таз убрали, и псы успокоились.
— Это кто? — подошел Маркин к собаке.
— Ныйяарак… дикий, значит, — сказал Вири.
— А это?
— Кергиль… пестрый.
— А это?
— Вёласкас…
— А как перевести?
— Не знаю… Может, левое ухо?.. Не знаю… Хорошая собака. Вожак.
— Был такой художник — Веласкес.
— Да? — удивился Вири. — Хороший, видно, художник.
— А эта?..
— Кавайахтук.
— Кавайахтук? — удивился Маркин. — Спать пошел, да? Засоня… да? — переводил Маркин.
Вири кивнул.
— Молодой?
— Молодой… — ответил Вири.
«Вторую собаку они назвали так… — подумал Маркин, — в честь той, первой, в честь того Кавайахтука. А во всем виноват я».
И от этих воспоминаний стало Маркину стыдно, как было стыдно тогда, в первый раз.
Невольно он посмотрел на море. Сумерки там были светлее, чем на берегу, потому что в море отражалось небо, и закатные лучи освещали волны, и белые пятна льдин складывались в причудливую мозаику. Но судов нигде не было видно, даже на светлеющем горизонте.
А в то лето все ждали первого парохода. Он появился из-за мыса, вошел в бухту, бросил якорь на виду села, и с него начали спускать баржи. Маленькие баржи-самоходки принялись сновать от судна к берегу и обратно. Выгружали уголь, бочки с соляром, маслом, бензином. Вскоре любопытные покинули берег, раз судно не привезло ничего интересного. Люди разошлись по домам, остались лишь рабочие на разгрузке.
И тут к берегу подошел капитанский бот. Боцман и два матроса выпрыгнули, подтянули бот к берегу, помогли высадиться четырем другим матросам, отчалили, и боцман крикнул:
— Только до вечера, девочки!
И тут-то Андрей Маркин разглядел матросов. Всего он мог ожидать, но только не этого.
Четыре блондинки в форме морского училища, стройные и отважные, эмблемы-галуны-нашивки-шевроны-якоря — все честь по чести, юбки-мини, только чуть-чуть прикрывают самую малость то, что обычно прикрывается.
Маркин подошел поближе. Берег застыл в изумлении. Никогда здесь не видали столько красавиц сразу. Одна к одной — хоть умри от разрыва сердца.
«Пора знакомиться», — оправился от потрясения Маркин.
— Алина…
— Аэлита…
— Агнесса…
— Аделаида…
«Авдотьи вы!» — весело подумал Маркин и представился:
— Андрэ…
Здесь привыкли, что в навигацию на берег приходят моряки, возникает быстротечная дружба и любовь, у незамужних береговых девушек просыпается повышенный интерес к морю. Из года в год все одинаково. А тут на тебе! Вместо моряков на берег сходят морячки, да такие, что даже наиболее стойкие женатые мужчины и те пришли в клуб, хотя в обычное время их на культмероприятия не заманишь.
Местные девушки сразу же бойкотировали приезжих морячек, справедливо узрев конкуренцию. Бойкотировали и местных парней, уделявших им внимание. Так Маркин попал в опалу Аминак.
А Маркин не мог остановить свой выбор ни на одной, так они все нравились ему. Ничего подобного не видел в своей жизни Маркин. И вряд ли еще увидит.
«Когда у нее такие ноги, лицо ей уже ни к чему, — подумал Маркин. — Эх, Аделаида!»
Он подошел к ребятам:
— Что будем делать?
Ребята застеснялись.
— А вдруг они не согласятся?
— Как это не согласятся? — удивился Маркин. — Они на берег сошли культурно-содержательно отдыхать. Так? А мы должны быть гостеприимными хозяевами. Так? Нерпы и песцов, чтобы одарить, у нас хватит.
И сам, набрав полную грудь воздуху, смело (только поджилки тряслись) направился к Аделаиде.
Предложение провести вечер вместе было принято сразу же. И вот гостьи уже в домике, который целиком занимали два парня-строителя, холостяки, а к ним присоединился Маркин, проживавший до этого у Вири, и молодой заведующий ТЗП[8], у которого есть все в кое-что осталось еще с минувшей навигации.
Оказалось, что в сумочках у девушек был ром, сигареты, зажигалки — «товары для туземцев», как тут же смекнул Маркин.
Ну, что же, пригодится и ваш ром, и наш спирт, и наше перемороженное вино, и ваши сигареты, и ваш транзистор особенно, поскольку в полярный день электростанция дает энергию только до двенадцати ночи, а без музыки — что за веселье?
Прикрыл Андрей Аделаиду пыжиковым пледом, а трех других красавиц посадили на белую медвежью шкуру. Молодой заведующий ТЗП принес оставшиеся с зимы дефициты — две трехлитровые банки кетовой икры и смородиновый компот в изобилии.
Все удивлялась Аделаида:
— И через два с половиной года отпуск? На полгода?
— Да, на шесть месяцев!
— Так за полгода язык можно выучить!
«И научить зайца играть на барабане», — подумал Маркин, а вслух сказал:
— Если бы я догадался именно так проводить отпуск, уже, наверное, стал бы полиглотом.
— И вы ни одного языка не знаете? — искренне удивилась Аделаида.
— Да куда уж нам?
Она включила транзистор. Приятный баритон исполнял залихватскую песню на английском языке.
— Хотите переведу? — предложила она.
— Ага…
Аделаида прислушалась к пению. Потом кивнула, наверное, сама себе:
— Он поет: «Я полюбил девушку, а она танцует рок-н-ролл. Теперь я тоже танцую рок-н-ролл, потому что моя девочка — лакомый кусочек». Извините, что перевожу не в рифму, я не умею так быстро стихи сочинять. Песня эта очень милая, под нее танцуют. Очень веселая песня. Давайте танцевать!
Пошли танцы. Девочки показали класс. Понял Маркин, что отстал от жизни. Вон что на материке творится — танцуют как хотят.
Долго шло веселье с музыкой и тостами. Лишь под утро угомонились, разбрелись парами по комнатам. Закутал Маркин Аделаиду в пыжиковый плед и очень уютно устроился с ней на кухне.
После утреннего чая пошел Маркин провожать девушек на берег.
А там давным-давно капитанский бот стоит. И боцман.
Он выстроил девушек. Прошелся перед ними молчаливо. Еще раз прошелся вдоль строя.
Маркин на всякий случай присел на бревнышко в стороне.
— Так, значит, — кашлянул боцман. — Передовики учебы, отличники практики. Языки учим, в загранку собираемся. А дома не ночуем. Так?
— Так, — ответила Аделаида. Девушки смотрели на боцмана с нагловатой беспечностью победительниц. Кто-то из них включил транзистор.
— Отставить музыку! — рявкнул боцман.
Транзистор выключили.
— Гуляем? Водка — сила, спорт — могила, а? Посмотрите на себя — весь марафет растеряли!
— Да, — кивнула Аделаида.
— По коням! — показал он девушкам на бот совсем не по-морскому.
Девушки усаживались в боте. На берегу осталась только Аделаида.
— Я не хочу в море! — кричала она. — Я хочу в отпуск! На полгода. Андрэ, я хочу на берег.
Маркин подошел проститься.
Она обняла его, поцеловала. Потом чмокнула боцмана. Побежала к боту, крича:
— Ой, как я не хочу в море! Андрэ, забери меня!
— Подожди! — крикнул ей Маркин.
Он побежал к домам. Боцман не давал команду на отплытие, ждали Маркина.
Вернулся Маркин. Протянул Аделаиде пушистый белый ком. Это был щенок.
— Какой красавец! — охнула Аделаида и чмокнула щенка в нос. — Чур он мой!
— Твой, твой, — успокоил ее боцман, — чей же? Отчаливай!
Мерно затарахтел двигатель бота. Боцман остался на берегу. Присел рядом с Маркиным. Закурил.
— Хорошего ты Аде щенка подарил, — сказал боцман.
— Эскимосская овчарка! — не моргнув, соврал Маркин.
— Упряжная?
— Конечно! Кавайахтук зовут, запомни.
— Как?
— Ка-вай-ах-тук! В переводе с диалекта имтугмит — Спать Пошел. Он, когда еще совсем-совсем маленьким был, много спать любил. Как только домой в тепло его вносили, он сразу шел в свой угол и спал. Знал свое место дома и всегда туда спать спешил. А у вас на судне нет собак?
— Нет. Был медвежонок, большой стал, кусаться начал. Отдали в зоопарк в прошлом году. Хорошо, теперь щенок будет.
