Когда приезжала раньше Аминак в селение из райцентра — прямо праздник был, везде она гость желанный. Обычно, если женщина в меховой одежде — никакого виду. Катится по снегу пушистый ком, ну что тебе медвежонок! А Аминак как пройдет в своей меховщине — даже сам председатель останавливался посреди улицы. И все-то на ней ладно, все красиво, стянуто где нужно, подогнано. Узоры, бисер, вышивка, бантики-фантики на цветном шелку.
— Какая погода будет? — спрашивает Маркин у Вири.
— Ся-а… не знаю. Вечером скажу.
Маркин смеется. Говорит:
— Я радиосводку слушал. Шторм обещают.
— Вири лучше радиосводки, — улыбается Аминак. — Вири не ошибается.
Маркин это знает. Когда-нибудь он закончит диссертацию, и будет в ней много рассказов Вири: и как выслеживать зверя, как определять погоду, какие и когда собирать травы и коренья. Многим щедро делился Вири с молодым любопытным охотоведом.
Маркин никогда не смеялся над приметами, над поверьями Вири, знал, что это верования, легенды и опыт народа, опыт тысячелетий, накопленный и сохраненный в памяти таких вот щедрых и мудрых стариков.
Аминак ставит на стол каютак — деревянное корытце. Это общее блюдо. На нем режется мясо тонкими ломтиками и оставляется, не перекладывается в отдельные тарелки. Пусть каждый берет и макает в блюдце с нерпичьим жиром. Сырое мясо с жиром — вкусная и полезная северная еда, Маркин тоже пристрастился к ней и охотно делит трапезу с Вири. Правда, он никак не может есть без хлеба, не научился. А такую пищу обычно без хлеба едят.
После сырого мяса — вареная оленина. Затем бульон. Потом чай. Еда идет неторопливо, и беседа тоже. Конечно, рассказов ждут от гостя, но пусть сначала поест. Правда, можно не соблюдать обычай и прямо задавать гостю вопросы, потому что не гость он вовсе, а свой. Друг дома. Большое все-таки селение, но Маркин всегда останавливается у Вири, и старому наблюдателю это льстит. Хороший Маркин, и ученый человек, и начальство его уважает — первым здоровается.
— Долго будешь?
Маркин пожимает плечами.
— На охоту пойдешь?
— Если будет охота. Плохо ты наблюдаешь, — смеется Маркин.
Вири шутку понимает, улыбается.
— Все равно морж придет, — говорит Вири.
— А киты?
— Не видел… — вздыхает Вири. — Еще рано…
— Как рано? — удивляется Маркин. — Уже осень, а их нет. Куда делись?
— Ся-а… не знаю… Скоро будут, — упорствует Вири.
Аминак ставит второй чайник.
— В Чутпене был? — спросил Вири.
Маркин кивнул:
— Конечно, я же пешком пришел. Если на вельботе — ты бы увидел…
— В Чутпене охота лучше, — вздохнул Вири.
— Да, — сказал Маркин. — Там льдов еще нет. Моржи на берегу. Все еще греются. Хорошая там погода.
— Хорошая, — вздохнул Вири.
— Там женщина пропала. Ушла в сопки и пропала. Говорят, медведь… Может, шатун…
— Нет, — качает головой Вири. — Рано. Медведи еще не залегли. Шатуну быть рано…
— А кто?
— Кейнын… бурый медведь… Они любят… — вспоминает слово Вири, — любят воровать женщин… когда чуют…
— Что?
—…когда у женщин начинается… это…
— Что?
— Что у нас бывает каждый месяц, — выпалила Аминак, удивляясь бестолковости Маркина.
Тот смутился:
— А-а…
— Наши женщины тогда в сопки не ходят, они знают, — сказал Вири.
— А если приходится быть в палатке, — обратилась Аминак к Маркину, — то мы обносим палатку бельевой веревкой. Белой бельевой веревкой. Просто бросаем ее на кусты шагах в десяти от палатки. Медведь не подойдет. Он боится.
— Почему? — спросил Маркин.
— Не знаю, — ответила Аминак.
— Спроси у него сам, — засмеялся Вири. — Ты ученый охотник, он тебе расскажет.
Аминак расхохоталась. Она живо представила, как неуклюжий стеснительный Маркин беседует с кейныном на столь деликатную тему.
— Да ну вас! — притворно рассердился Маркин. И прислушался. Уловил шаги на крыльце. В комнату влетел Алик — внук Вири, сын Аминак. Остановился, увидав гостя. Поздоровался тихо. Маркин смутился, протянул малышу ладонь: — Ну, здоров, герой!
— Узнал… — сказал Вири.
Алик кивнул, опустил голову. Убежал на кухню к Аминак.
Родила Аминак в восемнадцать, на первом курсе техникума. Пришлось учебу отложить, уехать в соседнее село к дальним родичам по материнской линии, а потом уж вернуться с ребенком домой.
Не спрашивал Вири, кто отец, в таких случаях это не принято, просто был рад внуку. Жил Вири один, жена давно умерла, когда Аминак совсем маленькой была. Знал теперь Вири, что не уедет Аминак из села в райцентр или в город, а если и уедет, все равно внук с ним будет, а двум мужчинам всегда наберется забот, чтобы не скучать, двум одиноким мужчинам всегда много дел на берегу, и в море, и по хозяйству.
Вот и вырос Алик, в первый класс ходит, нулевой он в прошлом году закончил успешно.
Пришел Алик из кухни с куклой, повертел ее, пискнула она два раза, засмеялся мальчик, отнес ее на кровать, убежал к матери.
— Он говорит, — вернулась к мужчинам Аминак, — обещал дядя Андрей в прошлом году пострелять… в тундру на охоту вместе сходить…
— Все помнит, — довольно сказал Вири.
Маркин покопался в рюкзаке, достал маленький ножичек — в чехле и на ремешке, копию своего охотничьего.
— Ихх! — покачал головой Вири.
— Ему, — протянул Маркин нож Аминак.
— Сам отдай.
Ушел Маркин к Алику. Сияющий малыш выскочил на улицу.
— Будет хорошим охотником, — похвалил Маркин мальчика.
— Неизвестно, — сказала Аминак. — В школе этому не учат…
— Готовить надо, — сказал Вири.
— Раньше готовили… — сказал Маркин.
— Ии, — кивнул Вири, — хорошо готовили… Тренировали… Чайник снегом набивали, над жирником подвешивали и тренировали малышей. Чтоб росли сильными и выносливыми… и ловкими. Чайник был как часы…
— Часы? — не понял Маркин.
— Ии… Пламя жирника маленькое, тает снег полчаса… получается вода… Потом вода закипает, через час… Вот и тренируют старики своих малышей, пока вода не закипит, часа полтора…
— А что делали?
— Много… Помню, то приседаем, то прыгаем, то камни тяжелые поднимаем. Или сыромятный ремень из рук друг у друга тянем… Ой! — засмеялся Вири. — Со лба пот течет, из глаз слезы льются, в носу щекотно. Спина мокрая, пот по спине течет… Даже пол возле ног намокал. А чайник-часы висит себе, не поет! Вот уж мы злились — когда же закипит!
— Да-а, как в спортзале…
— Зато редко болели, — сказала Аминак, — только к старости.
— Я не болел, — сказал Вири. — Крепкий был. Один раз болел, стариком. Даже имя новое не брал.
— Больному у нас раньше давали новое имя, чтобы запутать духов, — объяснила Маркину Аминак.
— Я не хотел новое имя. Зачем обманывать духов? Врачи их лучше обманут. Старому не надо новое имя. Ему надо здоровье.
— Отец на рыбалку и сейчас только пешком ходит.
— На Эмгувеем?
— Ага… километров двадцать…
— До реки восемнадцать, — уточнил Маркин.
— Ага, — согласилась она.
Вири закончил свой бесконечный чай, переоделся и, прихватив трубку, ушел во двор. Там на приколе были его собаки. А на столбах, в рост человека над землей, лежали нарты в ожидании первого снега. Там был и его сарай. Надо осмотреть имущество, собак покормить, посмотреть их.
— Я не знал, что тебе привезти, — глядя на куклу и как бы извиняясь, сказал Маркин. — Хотел косметику, да не было польской…
— Мне не идет краситься, — засмеялась Аминак. — Я сразу на русскую становлюсь похожа. Ты невнимательный, никто из наших девушек не красится.
— А замуж ты за кого выходить будешь?
— За эскимоса. Чтобы был из нашего племени.
— А если нет?
— То за чукчу. Берегового. За тундрового не хочу, кочевать не умею.
— А если ни тот, ни другой не захотят?
— Тогда, на худой конец, за русского… Их много теперь приезжает. И все холостые, — засмеялась Аминак.
Не очень-то весело Маркину слушать ее разговоры, не поймет он, когда она шутит, когда нет.
— Надо бы нам с тобой поговорить, — решается он на откровенность. — Встретиться…
— Встречаться и говорить лучше вечером.
— Почему?
— Вечером больше веришь.
— Ну уж не скажи! Вечером тоже порядочно врут.
— Нет! — сказала Аминак, и так сверкнули ее глаза, такая блеснула улыбка, что понял Маркин сразу — про вечер Аминак все знает лучше его.
— Ладно, — сказал он.
Она кивнула.
Маркин вышел на крыльцо и увидел Вири за странным занятием. Старик отрезал каблуки у новых резиновых сапог.
